Он прав. Я не могу заставлять его столкнуться лицом к лицу со своим страхом, если сама не могу этого сделать. И я не имею в виду боязнь собак.

– А ты боишься только больших собак или маленькие тебя тоже пугают?

– У тебя есть собаки, не так ли? Такие, которых носят в сумочке?

– Нет, – усмехается он. – Конечно нет.

– Их размер не имеет значения. Иногда маленькие даже хуже. Они могут откусить палец.

– И это говорит девушка, которую никогда не кусали.

– Одна мысль, Ксандер. Одна мысль.

Он хохочет, а затем похлопывает меня по плечам, будто говоря, что спина теперь чистая.

– Готова ехать?

– Да. Нет, подожди. Давай сначала обработаем твою руку. У мистера Локвуда есть все необходимое. – Я стучусь и приоткрываю дверь: – Мистер Локвуд? – Захожу внутрь. – Иди за мной. Если я правильно помню, то аптечка там.

Мы идем по длинному коридору, и я открываю последнюю дверь справа и замираю – перед мистером Локвудом на столе лежит мертвое тело.

– Извините, – тушуюсь я.

У мужчины на груди огромный разрез, который скреплен большими скобами. Очевидно, ему делали вскрытие. У него впалое лицо, это свидетельствует о том, что труп не свежий, а, вероятно, полежал у патологоанатома несколько дней.

– Все нормально, заходите.

В комнате холодно, и меня пробирает озноб.

– Мне просто нужна аптечка. Может, бинт и антисептик.

Он показывает на небольшую ванную, которая приобщена к комнате:

– Все там. – Мистер Локвуд накладывает какой-то тональный крем на лицо мужчины.

Сложно игнорировать запах в комнате – он не ужасный, просто кажется, будто что-то законсервировали.

– Его будут хоронить в открытом гробу?

– Да, завтра. – К стене возле мистера Локвуда прикреплена большая фотография этого мужчины, сделанная еще при жизни, и, накладывая грим, он ориентируется на нее.

– Над ним надо поработать, – замечаю я.

– Этим я и занимаюсь. – Он протягивает кисть: – Хочешь нанести румяна?

– Ксандер, что скажешь? Попробуешь еще один аспект этой профессии? – Я поворачиваюсь и вижу, что Ксандер застыл в проходе, в ужасе уставившись на мужчину на столе. Его лицо почти такое же бледное, как и у мужчины, который приковал его внимание. – А может, и нет.

Я встаю перед ним, но он смотрит на меня только через какое-то время.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Просто не ожидал такого. Я в порядке.

– Уверен?

– Да.

– Ладно, иди сюда.

Я веду его в ванную и закрываю дверь, надеясь, что ему это поможет. Аккуратно промываю с мылом руку Ксандера под маленькой струей воды. Его взгляд то и дело возвращается к двери.

– Не двигайся, – говорю я, принявшись искать в шкафчиках аптечку.

Когда нахожу ее, кладу на столик и открываю. Ксандер выключает воду и отряхивает руку.

Откручиваю крышку какого-то антисептика, приподнимаю руку Ксандера и капаю жидкость на ранку:

– Больно?

– Все нормально.

При ответе его дыхание касается моей щеки, и я понимаю, насколько близко друг к другу мы сидим. Перебинтовываю его руку и поднимаю голову:

– Вот, как новенький.

Цвет его лица сменился на болезненно-серый.

– Спасибо, – бормочет он и проносится мимо меня за дверь.

Я благодарю мистера Локвуда и ухожу. А когда оказываюсь на улице, то вижу, как Ксандер стоит, прислонившись одной рукой к зданию, и его тошнит в кусты. Это катастрофа. Сначала мозоль, потом тошнота – отстойный день карьеры.

– Прости меня. – Я подхожу к нему сбоку и глажу его по плечу. Мама всегда так делает, когда меня тошнит. Не особо помогает, но мне нравится, что она рядом.

– Я в полном порядке. Как думаешь, сколько платят за унижение, потому что я, очевидно, очень в этом хорош?

– Никогда раньше не видел мертвого?

– Нет… – Он вытирает рот рукавом толстовки и выпрямляется.

Заметка: у Ксандера слабый желудок. Избегать во время дней карьеры всего противного.

У машины он снимает толстовку, едва не стянув вместе с ней рубашку, затем разувается, закидывает кеды в багажник и обувает свои мокасины. Чтобы не пялиться на полоску его обнаженной кожи над джинсами, я тоже снимаю толстовку.

– Хочешь, я поведу? – спрашиваю я, заметив, что его лицо все еще бледное.

Он мешкает с ответом.

– Ты не доверяешь мне свою малышку?

– Да нет… Ладно, так и есть.

– Это грубо.

Ксандер залезает в машину, и я сажусь на пассажирское сиденье.

– Ты и правда не разрешишь мне сесть за руль? Ты ведь разрешил тому парковщику в отеле.

– Это было на парковке. К тому же, если ты ее разобьешь, мы больше не сможем быть друзьями. Что ты тогда будешь делать?

– Разве у тебя нет еще трех таких же?

– Вообще-то четырех, но кто считает?

Думаю, он шутит, хотя с другой стороны…

Он заводит машину и отъезжает от тротуара. Я смотрю на часы на приборной панели – уже пять. Сложно поверить, что прошло четыре часа.

Ксандер перестраивается в правый ряд и начинает поворачивать.

– Куда ты едешь?

– Я подумал, мы могли бы поужинать. Здесь недалеко есть хороший французский ресторанчик.

Очевидно, ему уже лучше.

– Я не могу. Мама уже полдня одна в магазине. Я должна вернуться и помочь ей с уборкой.

– Один час ничего не изменит.

– Я должна вернуться.

Ксандер продолжает ехать к ресторану.

– Ну же. – Он одаривает меня своей улыбкой. Клянусь, эта улыбка могла бы положить конец войне.

– Ладно. А потом домой.

– Конечно.

* * *

Не успеваю я выйти из машины и подойти к дорогому французскому ресторану, как вспоминаю, что вся в грязи. Ксандер размазал землю по моим волосам, и я все еще чувствую комочки у себя на голове. Смущенно пытаюсь вычесать их пальцами. Мы заходим в вестибюль и сталкиваемся с кучей разодетых людей. Не сомневаюсь, что администратор, которая и сама приодета, выгонит нас. В конце концов, даже у Ксандера на лбу полоска засохшей грязи.

Но она улыбается ему ослепительной улыбкой:

– Мистер Спенс. Вас уже ждут.

– Правда? – Он слегка наклоняется к ней. – Тогда ведите.

– У тебя были планы? – спрашиваю я, пока мы следуем за ней к дальнему залу.

– Очевидно, эти планы были составлены без меня.

Я понятия не имею, что это значит, но когда мы подходим к залу, то при виде Ксандера начинает смеяться с десяток хорошо одетых людей. Один парень встает и обращается к администратору:

– Видите? Мы же говорили, что здесь с Ксандером Спенсом.

– Я не должна была в вас сомневаться, – отвечает она, а затем обращается к Ксандеру: – Я прослежу, чтобы официант принял ваш заказ.

– Спасибо. – Ксандер шагает в зал и подходит к пустому стулу.

– Выглядишь так, будто занимался общественными работами, – комментирует кто-то, указывая на его фланелевую рубашку и грязное лицо.

Уверенность Ксандера даже не пошатнулась. Он стоит прямо, как и всегда, а его эго едва помещается в стенах зала.

– И какой дурак использовал мое имя, чтобы не ждать очереди? – спрашивает он с огоньком в глазах.

Тот, что стоит – парень в очках, в которых, уверена, он не нуждается, и с загаром, за который он, вероятно, еженедельно платит в солярии, – легко кланяется:

– Это я.

– Мог бы и догадаться.

– Счет оплачиваешь тоже ты, – добавляет парень.

Ксандер осматривается вокруг и замечает меня у входа:

– Ребята, это моя подруга Кайман. Кайман, этих людей тебе, возможно, лучше не знать, но иногда я называю их друзьями.

Раздаются крики недовольства, а за ними смех.

Не уверена, что готова к этому знакомству. Я и к Ксандеру-то едва начала привыкать. Так что, когда он выдвигает стул, за которым стоит, и приглашает меня сесть, мне хочется с криками выбежать из ресторана.

Мой желудок скручивает в тугой узел. Не помогает и то, что на меня с другой стороны стола смотрит одна из девушек. Ксандер, кажется, не обращает внимания на то, что я покрыта грязью и не одета подходящим образом.

– Кайман. Проходи садись.

Я крепко сжимаю зубы, потому что с языка едва не срывается фраза: «На мне что, ошейник?»

Удивительно, но я сумела вовремя остановиться.

– Мне нужно в уборную, – бормочу я, указывая туда, откуда мы пришли, и убегаю, не дожидаясь ответа.

Удалившись от них на некоторое расстояние, я вдруг слышу: «Ксандер, ты теперь подбираешь дворняжек?», а затем новый взрыв смеха.