Я жду Ксандера на тротуаре. Каждая минута после двух часов кажется вечностью. Может, он передумал? Может, Сэди Ньюэлл запретила ему общаться с друзьями поздним вечером и устраивать им «дни карьеры»?
В семь минут третьего его машина поворачивает из-за угла. Он паркуется и выходит.
– Привет, – здоровается он.
– Привет. – Мое тело до сих пор реагирует на него, как обычно: сердцебиение ускоряется, по рукам к шее пробегает дрожь.
Он смотрит через мое плечо на магазин, потом вновь на меня:
– Готова?
Я киваю.
Он касается моего локтя:
– Ты в порядке?
Встретившись с ним взглядом, я хочу сказать: «Нет, по-прежнему чувствую себя ужасно. У мамы от меня секреты, через месяц я, возможно, окажусь бездомной, папа бросил меня, а у тебя есть девушка, на существование которой мы закрываем глаза», но вместо этого говорю:
– Да, почему нет?
Очевидно, не поверив мне, он притягивает меня в объятия. Закрываю глаза и вдыхаю его запах.
– Я рядом, – произносит он в мои волосы.
«Как надолго?» – хочется мне спросить.
– Ты хороший друг, – говорю я вместо этого, а следом выкручиваюсь из его объятий.
Поездка проходит в тишине, пока Ксандер не выруливает к аэропорту.
– Эм… – Наблюдаю, как взлетает самолет, и в шоке смотрю на Ксандера: – Мы куда-то летим?
– Ты же не боишься летать?
– Не думаю.
– Ты никогда не летала самолетом?
– Нет. – И возможно, боюсь, потому что ладони начинают потеть.
– Правда? – Он мгновение изучает меня, будто пытаясь разгадать загадку.
– Знаешь, я сказала маме, что вернусь вечером.
– И вернешься.
– Хорошо.
Меня бы не удивило, если бы Ксандер вошел в кабину частного самолета и принял управление на себя, но, к счастью, этого не происходит – нас ожидает пилот.
Мы усаживаемся в кресла лицом друг к другу. Ксандер достает из шкафчика под сиденьем бутылку воды и, сделав глоток, протягивает ее мне. Затем берет бутылку для себя.
– Предварительно отпитые напитки? Высший класс.
Он одаряет меня мимолетной улыбкой, и я тут же пытаюсь придумать что-нибудь еще, чтобы вернуть ее. Она хорошо отвлекает, и я скучала по его улыбке. Надо сказать ему это. Но я не говорю.
Все его внимание сосредоточено на сотовом – он начинает писать эсэмэску, е-мейл или что-то еще. Я разуваюсь и поджимаю одну ногу под себя, пытаясь устроиться поудобнее и забыть, что сижу в самолете, который вот-вот взлетит.
Ксандер слегка подвигается и похлопывает по сиденью возле себя:
– Можешь положить ее сюда.
– У тебя нет боязни ног?
– А такая существует?
– Конечно, это реальная патология. Есть группы поддержки, психотерапевты, полный комплект. – Кладу ногу возле него, задевая лодыжкой его бедро. – Никаких признаков нехватки дыхания? Учащенного сердце биения?
Продолжая копаться в телефоне, он кладет руку на мою ногу, а затем в изумлении смотрит на меня:
– Это такие признаки? Тогда, возможно, у меня есть некоторые проблемы.
Зачем он такое говорит? До встречи с ним мне казалось, я знаю, когда парень флиртует. Но он высказывается так тонко, так гладко, что сложно сказать, то ли он флиртует, то ли просто подыгрывает моим шуткам.
Может, стоит спросить его об этом напрямую. Что твоя девушка думает обо мне? Справедливый вопрос.
– Ксандер?
– Да?
– Что… – Он опускает телефон и внимательно меня слушает. – Что ты делаешь с телефоном? Играешь в «Слова с друзьями»… или что?
Я такая слабачка. Если все откроется, он, возможно, станет вести себя так, как подобает парню, у которого есть девушка. А я этого не хочу. И это проблема.
Он посмеивается:
– Нет. Ищу разные предложения для сайта, пока есть соединение. Извини, я веду себя грубо. Сейчас отключусь.
– Нет, все нормально. – За окном запускаются двигатели, и я напрягаюсь.
Он откладывает телефон и берет меня за лодыжку:
– Самое худшее – взлет. Как только окажемся в небе, будет не так страшно.
– А как же приземление?
– Хорошо, самое худшее номер два – взлет.
Свет в салоне приглушается, и самолет движется вперед, направляясь к взлетно-посадочной полосе. Большой палец Ксандера вырисовывает узоры на моей лодыжке. Я должна нервничать из-за самолета, но все нервные окончания в моей ноге гудят от его прикосновения. Самолет разгоняется, и я наблюдаю за мелькающими огнями, а как только меня вдавливает в сиденье, закрываю глаза. Когда мы выравниваемся в воздухе, я расслабляюсь, и он отпускает мою лодыжку:
– Видишь, проще простого.
– Осталось только приземлиться.
– Точно.
Я осматриваюсь.
– В самолетах ведь есть уборные? Это же не байки из фильмов?
Он указывает мне за спину. Когда я встаю и прохожу мимо него, самолет попадает в зону турбулентности, и я теряю равновесие. Я хватаюсь за плечи Ксандера.
– Я хорошо им плачу, чтобы они делали так в нужное время, – шутит он. Его антифлирт очень раздражает.
Я нахожусь в сантиметрах от его коленей. Нужно лишь слегка расслабить ноги, и я сяду на него. Соблазн сделать это весьма велик. Он поддерживает меня за талию, но не помогает крепко встать на ноги – просто держит и смотрит мне в глаза.
Теперь мое горло сдавливает по другой причине. А затем самолет снова трясется, и, может, это игра моего воображения и на самом деле у меня слабые ноги, но, клянусь, вместо того чтобы поддержать меня, Ксандер притягивает меня к себе. И теперь, все еще держась руками за его плечи, я сижу у него на коленях.
– Привет, – говорит он.
– Извинись.
– За что?
– За то, что пытаешься меня соблазнить.
Он смеется:
– Это ты у меня на коленях. Я просто сидел, занимался своими делами.
– Значит, все дело в самолете?
– Конечно.
Пытаюсь встать, но он снова тянет меня вниз.
– Ну и турбулентность сегодня, – оправдывается он.
– Смешно. – Только мне совсем не смешно. Меня окатывает волной злости. У него есть девушка, и он так флиртует. Я не хочу быть маленьким грязным секретом. Если он меня такой считает, то он ошибается. – Отпусти меня.
Должно быть, он понял, что я говорю серьезно, потому что на этот раз он помогает мне встать. На какое-то время я закрываюсь в уборной, чтобы успокоиться. После сегодняшнего вечера мне нужно покончить с Ксандером Спенсом. Мысленно произношу это, а потом повторяю вслух перед зеркалом:
– Хватит с меня Ксандера Спенса. – Я настолько убедительна, что почти сама себе верю.
Возвращаюсь на свое место.
– Тебе холодно? Жарко? Хочешь есть? – спрашивает он.
– Нет, все нормально.
– Сиденье откидывается, если хочешь вздремнуть или просто отдохнуть.
– Долго лететь?
– Нет, около часа.
Не могу понять, куда мы долетим за час. На машине мы не уехали бы дальше Окленда, но в воздухе все по-другому.
– Есть предположения? – спрашивает он.
– Что?
– Благодаря своей потрясающей наблюдательности ты выяснила, куда мы летим?
– Нет. – Меня беспокоит, что он знает меня достаточно хорошо, чтобы понять – я пыталась вычислить пункт назначения.
Откидываюсь на спинку сиденья и остаток полета притворяюсь спящей. Из-за своей новоприобретенной решительности посадку мне нужно пережить без его помощи.
– Это мой брат, – говорит Ксандер, показывая на машущего нам парня, когда мы выходим из самолета и спускаемся по трапу. Я разворачиваюсь и пытаюсь вернуться в самолет. – О, перестань. – Он хватает меня за руку. – Ты ему понравишься.
– Лукас. – Они обнимаются, похлопывая друг друга по спине. – Это Кайман Майерс.
Лукас поворачивается ко мне и с искренней улыбкой пожимает руку. И это меня поражает. Друг я или нет, почему его семья ведет себя так, будто это нормально? Будто им все равно, что Ксандер подцепил на улице какую-то девушку и теперь тусуется с ней, катает на частном самолете семьи. Что-то не сходится.
Лукас и Ксандер начинают болтать о жизни, будто не виделись несколько месяцев. А может, так и есть.
– Отец заставляет тебя лететь домой на благотворительный вечер? – спрашивает Ксандер, когда мы подходим к черному внедорожнику, припаркованному на улице.
Лукас вздыхает. Он совсем не похож на Ксандера. У него светлые волосы, у Ксандера – каштановые. Лукас светлокожий, а у Ксандера кожа оливкового цвета. Но от них обоих исходит одинаковая аура.