– Думаю, ты уже выиграла.
Я закатываю глаза. Она гладит меня по руке, а затем неспешно выходит из магазина, разглядывая по пути кукол.
Я устраиваюсь на стуле и продолжаю читать. Почти в семь вечера бросаю взгляд на лестницу, уже, кажется, в триллионный раз. Мама так и не спустилась. Странно. Она редко оставляет меня одну в магазине, если находится дома. Заперев дверь, опустив жалюзи и выключив свет, я беру стопку писем и поднимаюсь наверх.
Дома пахнет восхитительно – сладкой вареной морковкой и пюре с подливкой.
Мама стоит у плиты и помешивает подливу.
Едва я собираюсь ее поприветствовать, как она говорит:
– Знаю. В этом-то и проблема.
Поняв, что она разговаривает по телефону, я иду в свою спальню снять обувь и на полпути вновь слышу ее голос:
– Ой, я тебя умоляю. Они здесь не живут, чтобы пересекаться с обычными людьми.
Должно быть, она разговаривает с лучшей подругой. Мама не знает, что я подслушала много таких разговоров. Я разуваюсь в своей комнате и возвращаюсь обратно на кухню.
– Хорошо пахнет, мам, – отмечаю я.
Она подпрыгивает от неожиданности и быстро лепечет:
– Мне пора, Кайман только что пришла. – Она смеется над чем-то, что говорит ей подруга. Ее смех похож на мелодичную песню.
Для двоих кухня тесновата, поэтому я постоянно получаю от нее пинки, налетая на углы стойки или ударяясь о ручки шкафчиков. Я быстро понимаю, что вдвоем мы тут не поместимся, обхожу стойку и оказываюсь в небольшой обеденной зоне.
– Прости, что не спустилась к тебе, – говорит мама, повесив трубку. – Решила приготовить горячий ужин. Давненько я ничего такого не готовила.
Я сажусь и просматриваю принесенную с собой почту.
– Есть повод?
– Нет. Просто захотелось.
– Спасибо, мам. – Достаю счет за электричество в розовом конверте. Непонятно, почему они выбрали именно розовый цвет для конвертов, в которых приходят уведомления о задолженности. Возможно, так весь мир (или, по крайней мере, почтальон) поймет, что эти люди – безответственные должники? Думаю, для этого лучше бы подошел тошнотно-желтый. – Нужно оплатить в течение двух суток.
– Ну вот. Оно единственное?
– Похоже на то.
– Хорошо. Оплачу чуть позже онлайн. Просто положи на стойку.
Мне даже не придется вставать, чтобы дотянуться до стойки – она находится на расстоянии вытянутой руки от стола. Мама приносит две тарелки с дымящейся едой и ставит одну передо мной. Во время ужина мы мило беседуем.
– Ой, мам, забыла рассказать тебе про парня, который на днях заходил в магазин.
– И что с ним?
– Он подозвал меня.
– Уверена, он просто пытался привлечь твое внимание.
– А еще никто не научил его улыбаться, – продолжаю я. – И в какой-то момент он скривил губы.
– Надеюсь, ты оставила эти мысли при себе. – Она отправляет вилку с пюре в рот.
– Нет, я сказала ему, что по вечерам ты преподаешь уроки улыбок. Думаю, завтра он придет.
Она резко вскидывает голову, но потом понимает, что я шучу, и, выдохнув, пытается скрыть улыбку.
– Сегодня опять заходила миссис Далтон.
Теперь мама улыбается по-настоящему:
– На прошлой неделе она тоже заходила. Она так взволнована, когда ждет куклу.
– Знаю, это мило. – Я прочищаю горло и рисую на пюре загогулины, а потом смотрю на маму.
– Прости, что сегодня бросила тебя внизу. Погрязла в бумагах.
– Все нормально.
– Ты же знаешь, что я благодарна тебе, да?
Я пожимаю плечами:
– Это пустяк.
– Не для меня. Не знаю, что бы я без тебя делала.
– Думаю, обзавелась бы кошками.
– Правда? Думаешь, я бы стала кошатницей?
Я медленно киваю:
– Да. Либо это, либо собирала бы щелкунчиков.
– Что? Щелкунчиков? Но ведь мне даже не нравятся орехи.
– Тебе они и не должны нравиться. Орехи не нужны тому, кто хочет коллекционировать деревянных кукол с широко открытыми ртами.
– То есть ты думаешь, что без тебя я была бы совершенно другим человеком и любила бы котов или щелкунчиков?
Без меня она жила бы совершенно другой жизнью. Возможно, поступила бы в колледж, вышла замуж и родители бы от нее не отреклись.
– Ну да. Эй, без меня в твоей жизни не было бы юмора и любви. Ты была бы очень грустной женщиной.
Она смеется:
– Это точно. – Она кладет вилку на тарелку и встает. – Ты доела?
– Да.
Мама берет мою тарелку и ставит ее на свою, но я успеваю заметить, что она почти ничего не съела. Подойдя к раковине, она быстро ополаскивает тарелки.
– Мам, ты готовила, я убираюсь.
– Хорошо, спасибо, дорогая. Пойду почитаю в кровати.
Через двадцать минут все убрано. По пути в свою комнату я заглядываю к маме, чтобы пожелать ей спокойной ночи. На груди у нее лежит открытая книга, а сама она уже спит. Мама действительно сегодня устала. Может, встала пораньше, как она и сказала, чтобы поработать, а потом снова легла спать? Я закрываю книгу, кладу ее на прикроватную тумбочку и выключаю свет.
Глава четвертая
На следующий день после школы я захожу в магазин и с удивлением замечаю у стойки мужчину. Смуглая кожа, темная короткая бородка и темная одежда. Да, темное – это прям его. Он словно источает тьму, но мама все равно ему улыбается, а ее щеки пылают. Когда на двери звенит колокольчик, они оба смотрят на меня.
– Привет, Кайман, – здоровается мама.
– Привет.
– Что ж, увидимся, Сьюзен, – говорит незнакомец.
Мама кивает.
– Кто это? – спрашиваю я, когда он уходит, и закидываю рюкзак за стойку. – Алекс?
– Кто такой Алекс?
– Парень, который должен забрать куклу миссис Далтон.
– Ох, нет. Это просто клиент.
Ну конечно. Смотрю на него в окно. Неженатый мужчина лет сорока – клиент? Я уже открываю рот, чтобы произнести это вслух, как мама говорит:
– Хорошо, что ты пришла. Мне нужно до часа успеть на почту. – Она берет две коробки и стопку конвертов и идет к черному ходу. – Ох, кукла миссис Далтон в подсобке.
– Хорошо. Пока.
Открывается входная дверь, и я поднимаю голову, ожидая вновь увидеть маминого «клиента», но меня приветствует унылый Генри. Не знаю, то ли он принял душ, то ли чехол с гитарой и правда украшает парней, но теперь мне становится ясно, что в нем нашла Скай.
– Привет, Кайвман.
Ну вот. Похоже, он забыл мое настоящее имя.
– Привет, Тод. Скай здесь нет.
– Знаю. Я хотел сыграть тебе песню, которую написал для нее. Оценишь?
– Конечно, давай.
Он садится на пол и достает гитару. Прислоняется к шкафчику, вытягивает ноги и скрещивает их перед собой. Куклы на освещенных стеклянных полках над ним и деревянные колыбельки рядом словно служат декорациями для психоделического видеоклипа. Генри берет несколько аккордов, потом прочищает горло и начинает петь.
Песня довольно неплохая, но такая банальная. На строчке о том, что без Скай он умрет, мне хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь. А к концу песни я уже целиком и полностью понимаю, почему он нравится Скай. Более чем уверена, что и сама сейчас мечтательно на него глазею. Так что, когда чьи-то аплодисменты нарушают тишину, возникшую после песни, у меня краснеют щеки.
У входной двери стоит Ксандер. Сегодня он выглядит еще богаче – идеально уложенные волосы, дизайнерская одежда и кожаные мокасины от «Гуччи» на босу ногу.
– Отличная песня, – говорит он Генри.
– Спасибо. – Генри смотрит на меня в ожидании вердикта.
– Да, она потрясающая.
Он облегченно вздыхает и откладывает гитару. Я перевожу взгляд на Ксандера.
– Меня отправили по еще одному поручению, – говорит он.
– Еще один день общения с обычными людьми, который поможет тебе больше ценить жизнь? – Я даже не сомневалась, что в прошлый раз сказала нечто подобное, однако его обиженный взгляд дает мне понять, что, вероятно, я только подумала об этом. Ну да ладно, в любом случае, это всего лишь шутка (вроде). Если он ее не понял, это его проблемы.
– Что-то типа того, – бормочет он.
Генри встает:
– Шотландская кукла моя, так что руки прочь.
Ксандер поднимает руки вверх:
– Не интересует.
У меня такое ощущение, что Ксандер думает, будто Генри говорит вовсе не о кукле в килте. Но если Ксандер не заинтересован, то это не имеет значения.
Генри идет к двери:
– Я исполню эту песню на нашем выступлении в пятницу вечером. Приходи. Мы играем в «Скрим Шаут». В десять.