— Странная история, — пробормотал Уоллес, покосившись на Брендана. — Предательство, обман, коварство… одно слово — англичане! В то время как у нас, шотландцев, только одна цель! Правда, до нее далеко, а все потому, что шотландцы, как свора псов, перегрызлись между собой. Порой даже дико бывает слышать, что кто-то ведет добропорядочную жизнь, возделывает землю, любит свою семью…
Француз передернул плечами.
— Но вы-то ведь не чудовища! Вы сами сделали свой выбор. Что до меня, сейчас я даже рад, что все так вышло. И теперь я с легкой душой смогу вернуться в Шотландию вместе с вами.
— Правда? — воскликнул Брендан, изумленный тем, что слышит такое от человека, который отличался весьма странными понятиями о чести.
— Я решил, что отныне вытащу свой меч из ножен лишь ради куда более высокой цели — ради клочка собственной земли, если смогу ее получить, — объяснил де Лонгвиль. Потом глянул на Уоллеса и усмехнулся. — Дело в том, что я поклялся завоевать себе место, где смогу начать другую, лучшую жизнь… может быть, даже завести семью. Любить жену. Признаюсь вам честно — не всегда я был таким благородным! Эта девушка… ее послали за море, продали за французское золото! А кто-то готов был отсчитать немалую сумму ради того, чтобы увидеть ее мертвой. И пусть я пират, но, по мне, лучше умереть, чем пачкать руки о грязные деньги ее семейки! К тому же, будь я проклят, она и вправду лакомый кусочек!
— Думай, о чем говоришь! — угрожающе бросил Брендан. Француз примирительно вскинул руки.
— Знаю, знаю, она твоя. Жаль, однако. Ты видишь в ней только юность и хорошенькую мордашку, а то, что в ней бурлит жизнь, а ее неукротимый дух и…
— Де Лонгвиль, — очень тихо проговорил Уоллес, — даже вам трудно вообразить, сколько крови на моих руках, а вот Брендану это хорошо известно. Но тут я согласен с ним — леди Элинор нужно доставить ко двору французского короля. Она — наша козырная карта в этой дипломатической игре. Ее помолвка — дело решенное. Нет ничего странного или жестокого в том, что семья решила выдать ее замуж…
— Это верно, наследницы вечно продаются и покупаются. Однако почему-то кому-то очень хочется, чтобы именно эта наследница исчезла!
— Я встречал человека, которому она обещана в жены, — вмешался Брендан. — Он не убийца. И он сможет ее защитить.
Он вышел из каюты, мимоходом отметив, что оба, и Уоллес, и пират, молча провожают его взглядом и на лицах у них написаны совсем разные чувства.
Элинор пробудилась от плеска воды. Осторожно приоткрыв глаза, она заметила его в углу каюты. Стоя к ней спиной, обнаженный до пояса, Брендан плескался в большом медном тазу у противоположной стены. Взгляд Элинор скользнул ниже, но дальше его скрывал от нее массивный стол. Девушка украдкой продолжала разглядывать мужчину. Для чего ей было это нужно? Простое любопытство, решила она. Таких широких плеч она еще не встречала ни у кого. Под гладкой кожей бугрились тугие мышцы. Могучая спина плавно переходила в узкую и гибкую талию. А ниже…
Вытирая полотенцем лицо, он неожиданно обернулся. Элинор поспешно зажмурилась, притворяясь, что еще спит.
В каюте повисла тишина. Ни звука, ни шороха… ничего.
Элинор осторожно приоткрыла глаза. И ахнула от неожиданности. Стоя у кровати, он угрожающе навис над ней, с потешным удивлением разглядывая ее, словно диковинного зверька.
— Спите, миледи? — Я…
— А Уоллес еще хотел меня убедить, что вы честны и, стало быть, добродетельны! — насмешливо хмыкнул он.
— Но я спала…
— Лжете!
— Естественно, я теперь проснулась, сэр!
— Ага.
В руках у Брендана было льняное полотенце, которым он вытирал мокрую шею и лицо. Наконец он отошел, и Элинор снова закрыла глаза. Почти закрыла.
Но ее ждало разочарование — Брендан вовсе не был обнажен. Он уже успел натянуть гетры, а бедра его прикрывал килт — клетчатая юбка горца, из-под которой вызывающе торчали голые колени.
Тут он снова обернулся к ней, и Элинор, перестав притворяться, открыла глаза.
— Ну и как вам мой вид?
— Вид?!
— Да, мой вид, миледи. Вы ведь подглядываете за мной!
— Я вовсе не смотрела…
— Еще как смотрели!
— Может, я подозревала, что вы под одеждой прячете хвост с копытами, как и полагается дьяволу!
— Ах, лгунишка! — проговорил он, бросив полотенце на стол возле таза и присаживаясь на крышку сундука. У Элинор перехватило дыхание. Свернувшись в комочек, она прижалась к стене, в глазах у нее заметался страх.
— Я стараюсь быть начеку, когда вы здесь, — объяснила она, заметив недоумевающий взгляд Брендана.
— Тогда вам это явно не удалось. Когда я возвращался, чаще всего вы спали сном младенца.
— Неужели? Выходит, вы наблюдали за мной? — Брендан ухмыльнулся.
— А то как бы я догадался, что вы проснулись? Когда я входил, вы обычно мирно похрапывали. А сейчас лежали, почти не дыша. Выходит, не спали, а подсматривали!
— Я же вам объяснила, что думала увидеть хвост.
— И были страшно разочарованы.
— Ничуть. Я уверена, что он где-то здесь. Вместе с рогами.
Его улыбка на мгновение застыла, будто приклеенная к губам. И тут же в холодных синих глазах вспыхнула искорка.
— Признавайтесь, леди Элинор, вы за мной следили!
— Это было так странно: шотландец — и вдруг моется.
— Ах да, грязный дикарь. Причем жестокий. И что еще? У нее на миг захватило дух, но Элинор заставила себя храбро встретить его взгляд.
— Что еще? Похоже, вам уже не раз приходилось играть со смертью. Все ваше тело покрыто шрамами.
— Так оно и есть, — помолчав немного, ответил Брендан. Вдруг пальцы его сжали ее руку, и Элинор едва смогла сдержать крик. Но он только положил ее пальцы поверх тонкого белого рубца на своем плече. — Вот это, святая Ленора, самый первый из всех полученных мной за свою жизнь. Эту рану нанес один англичанин, напавший на дом моего родственника, где я жил. Его беременная жена была зверски убита… да и не она одна. А этот… эту рану я получил, защищая приграничный замок… — Он положил ее ладонь себе на грудь, и Элинор услышала, как гулко бьется его сердце. Под дочерна загоревшей кожей перекатывались тяжелые мускулы. — Этот — в сражении при Стерлинг-Бридж. А этот… нет, вот этот… — теперь пальцы Элинор легли ему на затылок, — конечно, увидеть его можно, только если сбрить волосы. Так вот, его я получил как раз при Фолкерке. А вы… вы вернулись оттуда без единой царапины на вашей нежной коже!
Элинор резко выдернула руку.
— Вы так уверены в этом?
— Миледи, я могу в этом поклясться.
— Как это? — Ее глаза внезапно сузились, и сердце, казалось, на мгновение перестало биться. — Вы тоже подглядывали, когда я мылась?!
— Значит, вы признаетесь, что подглядывали за мной? — быстро спросил он.
— Нет… но вы… вы…
— Нет, миледи. Просто когда вас принесли сюда в мокром платье, облепившем вас с головы до ног, и у вас начался жар, мне пришлось раздеть вас, искупать в горячей воде, а потом вытереть досуха и уложить под одеяло.
— О! — застонала она, похолодев от стыда и ужаса. А потом гнев нахлынул на нее с такой силой, что Элинор, забыв обо всем, заколотила кулаками по его обнаженной груди. — Как вы могли… негодяй! Вы с вашим Уоллесом толковали о галантности, уверяли, что никакие вы не чудовища, а на самом деле…
— Прошу прощения, миледи, но когда речь идет о жизни и смерти, я забываю о манерах!
— Смерть по крайней мере избавила бы меня… от этого…
— Еще раз прошу меня простить. Я как-то забыл, что вы привыкли играть своей жизнью. А кстати, от чего это вы так безумно страдаете, что даже смерть кажется вам избавлением?
— От того, что я… здесь.
Выпустив ее руки, Брендан отодвинулся от Элинор.
— Не думаю, что вы так уж страдаете, миледи. — Бросив на него хмурый взгляд, она почувствовала, что снова начинает злиться.
— Если вы не уйдете, то уйду я. — Нет.
Она и ахнуть не успела, как он опрокинул ее на подушки. Руки Брендана больно сжали ей плечи. Потом он склонился к ней, и она услышала его низкий, угрожающий голос:
— Хотите знать, миледи, о чем я думаю?
— Нет. Но ведь вы мне и так скажете?
— Верно. Так вот, мне пришло в голову, что ваша семейка попросту продала вас старому денежному мешку.
— Алан де Лаквиль — замечательный человек! Вы его совсем не знаете!
— Знаю. Я встречался со старым джентльменом несколько лет назад, вскоре после сражения при Фолкерке. Вы правы — он человек неплохой, с изысканными манерами… но очень, очень стар. И очень богат. Может, вы решились выйти за него, рассчитывая, что жить ему осталось недолго? А что, если он будет угасать медленно, а вы будете обречены провести годы у его постели, пока ваша молодость не увянет? Вряд ли вы стремитесь к этому. А теперь признайтесь, что подглядывали за мной. — Элинор растерянно заморгала. Потом взорвалась: