Неслась на дрожащих ногах в приемное отделение. Только бы не услышать самого страшного. Макс же совсем малыш. Как можно было не уследить за ребенком? Как?! С какой лестницы он упал?
— Я мама Максима Ивашова! — влетев в первый открытый кабинет, проговорила я. Две пары удивленных глаз уставились на меня. — Мальчика сюда привезли совсем недавно, он в детском саду упал с лестницы.
— Пройдите прямо по коридору, спросите в триста первом кабинете. — их спокойствие раздражало и пугало еще больше. Пока женщина все это говорила, даже не отвлеклась от своего занятия — продолжала подклеивать какие-то бумаги в журнал или карту.
В коридоре сидели родители с детьми, но я смотрела мимо них. В другой раз я бы остановилась, разговорилась, узнала, что случилось… Не до чужих переживаний мне сейчас. Я уже неслась к следующему кабинету. Меня подгоняла тревога за ребенка. Открыв дверь, я взглядом пыталась отыскать сына. Напротив двери за столом сидел поджарый высокий мужчина, держал в руках очки. Поймав его вопросительный взгляд, поспешила объясниться.
— Я мама Максима Ивашова. Он в детском саду…
— Вы проходите, — кивнул он рукой на свободный стул. — Присаживайтесь, в ногах правды нет. — на автомате приняла приглашение.
— Мне бы только за сына узнать. — побелевшими пальцами сжимаю сумочку и умоляюще гляжу на доктора.
— Хороший у вас пацан, — улыбнулся мужчина. — Его сейчас Анатольевич зашивает. — после этих слов я вскочила сама не своя. — Стоять. — остановил меня грозный доктор, будто и не улыбался мне минутой ранее. — Вы куда?
— К сыну, — всхлипнула я. Мужчина поднялся, налил из графина в стакан воду и протянул мне.
— Нужны вы там, со своей истерикой. Ребенка только напугаете.
— Он с лестницы упал. Я даже не знаю, что с ним. — хватала ртом воздух, чувствовала, что мне становится плохо.
— А ну сядь. Я же сказал, все нормально. — ничего такого он не говорил, я бы запомнила! — Небольшое рассечение на лбу. Ну и ушиб колена. Увидит вас в таком состоянии и сам напугается, строго произнес он и добавил: — пей.
— Мне сказали, что он с лестницы упал, голову разбил. Мне нужно его увидеть, понимаете. — повторяла я одно и тоже.
— Слезы утри. Мешать Анатольевичу не надо, у него за плечами такой опыт… — махнул он рукой. — К каждому ребенку подход найдет. Поднимешься на третий этаж, постоишь в коридоре, подождешь, когда он закончит.
— Спасибо вам! — я боялась радоваться, но вроде не должен был меня врач обмануть. Сердце все еще тревожно билось в груди, но страх, что парализовал все чувства, стал медленно отступать.
— Не за что. Не болейте и к нам не попадайте. — кивнув, я покинула кабинет. Перескакивая через ступеньки, я неслась на третий этаж. Запрет доктора помнила, мешать не собиралась, но хотелось быть с Максом рядом. Пусть и возле двери стоять. А как только он выйдет…
— А бахилы где? — строго остановила меня бабулька с веником.
— Я… — озираясь по сторонам, искала автомат с бахилами. Веником мне указали на дверь, через стекло я увидела автомат. Потеряла еще пару минут. Вернувшись в отделение, увидела стоящую у двери воспитательницу. А рядом с ней два охранника Макса.
— Татьяна Петровна, вы нас простите. Не уследили, — с ее глаз катились слезы. Мне даже стало жаль женщину. Еще и ребята из охраны бурили ее гневными взглядами. — Мы на прогулке были. Завхоз лестницу занести в подсобку не успел. Я только отвернулась, шнурки Кате завязать… Простите.
Кто кого потом успокаивал, я и не поняла, но к тому моменту, как в коридоре появился Андрей мы, обнявшись, плакали. Марина Евгеньевна уверяла, что глаз больше с детей сводить не будет. Да разве за ними уследишь?
— Тебе не сказали, что с Максимом все будет хорошо? — увидев мое заплаканное лицо, Черногоров грозно посмотрел на охранников.
— Сказали. — оттеснив женщину, он притянул меня в свои объятия. Большие руки успокаивающе поглаживали спину. Сомкнув пальцы на моем затылке, Андрей принялся массировать мне голову, словно почувствовал, что она ужасно болит. Черногоров нежно касается губами виска, волос, лба. В его руках я расслабилась.
- Туда нельзя? — спросил Андрей. Только сейчас я поняла, что он не столько успокаивал меня, сколько пытался прийти в себя. Его руки почти незаметно дрожали, а сердце до сих пор рвалось из груди.
— Просили не беспокоить, — вмешалась Марина Евгеньевна.
Хотелось его успокоить, но нужных слов не подобрала. Он же весь такой сильный, упертый, жесткий. А тут, обычный мужчина, которому не чуждо испытывать страх.
Дверь процедурного кабинета открылась, к нам вышел Макс. На лице улыбка, на лбу перевязка.
— Мама, папа! — кинулся он к нам. Максим уже несколько дней Андрея называет только папой. Сначала несмело он иногда обравнивал это слово, но увидев, что взрослые на это спокойно реагируют, стал смелее. И будто с этим «папа» у него проснулись и чувства к Андрею. Надо отдать должное Черногорову он прекрасно справлялся с ролью родителя. Проводил с Максом все свободное время. Часто к их играм присоединялся Герман.
Андрей присел на корточки и заключил сына в объятия. Еще немного и он его задушит. Крупный сильный мужчина, будто от всего мира пытался защитить и спрятать своего ребенка. По моим щекам вновь потекли слезы.
— Спасибо вам, — я подошла к усатому доктору, который с улыбкой наблюдал за моими мужчинами.
«Моими?» — поймала я себя на мысли. Когда это Черногоров успел стать моим? Может, в этот момент, когда бросил все дела и примчался в больницу? А может, когда каждый вечер играл с сыном, укладывал спать и старался помочь мне с делами? А еще Андрей прекрасно ладил с мамой, мог часами с ней что-то обсуждать, разговаривать ни о чем.
- Пожалуйста, — повернулся ко мне врач.
— Иван Анатольевич сказал, что я очень смелый. Я даже не заплакал ни разу.
— И родителям твоим скажу, что ты настоящий мужчина. Хорошего парня они вырастили. — в коридоре немного разрядилась обстановка, даже суровые охранники открыто улыбались.
— А почему так долго? — обратилась я к доктору.
— Рисовали, — усмехнулся врач. Я недоуменно переводила взгляд и Ивана Анатольевича на сына. Андрея ответ врача тоже заинтересовал.
— Вот, — поднял челку Макс и показал изображение Спайдермена на лейкопластыре. — А я рисовал Маквина, мы им коленку заклеили, — гордо произнес сын. Пока мы тут с ума сходили, эти двое время зря не теряли. Но я совсем не злилась, наоборот радовалась. Пружина, что все это время держала меня в напряжении, окончательно ослабла и позволила мне дышать спокойно.
— Спасибо, — снова доктору.
— Не попадайте к нам больше, — махнул он рукой. — Я пойду, меня пациенты ждут.
Отправив Марину Евгеньевну на такси, мы направились домой. Она была только рада покинуть компанию Черногорова и его охранников. Андрей ей слова не сказал, но его взгляды заставляли жаться женщину от страха. Я рассказала Андрею, как все произошло, но его это не успокоило. Она отвечает за детей, значит, обязана за ними следить и всем тут. Пришлось напомнить, что он сам три дня назад не уследил за Максимом, когда мы оставили их играть во дворе. Как только они с Германом отвлеклись на разговор, сын взял мелки и изрисовал обе машины. Гнев Черногоров после моего напоминания немного подостыл.
Мам пугать мы не стали. Позвонили и рассказали все, как только удостоверились, что с Максов все хорошо. Но стоило ребенку выйти из машины, бабушки принялись его тискать и целовать. Орошая макушку внука слезами.
В ворота въехала еще одна машина. Я посмотрела вопросительно на мужа.
— Я ему позвонил, пока ты в аптеку бегала.
— Дядя Герман! — вырываясь из объятий бабушек, сын бросился к деверю. Наверное, ему просто надоело быть объектом бабушкиных нежностей. Пассажирская дверь открылась. Хотелось сделать вид, что я ее не видела и сбежать в свою комнату. А потом притвориться очень уставшей и не выходить, пока она не уедут.
Увидев Наташу, Макс остановился не добежав до Германа. Мужчина подошел к племяннику и подхватил его на руки. В руках он держал машинку, внимание сына тут же переключилось на игрушку.
Жена Германа всегда улыбалась, мило с нами со всеми разговаривала. И я бы не заподозрила ничего плохого, если бы не Максим. Он категорически оказывался оставаться с Наташей наедине или подходить близко. В присутствии девушки сын переставал улыбаться, замыкался в себе. Я старалась его разговорить, но ничего определенного малыш мне не сказал. Своего ребенка я хорошо знала, поэтому не сомневалась, та его чем-то обидела.