Когда волнение утихло, Белинда сделала шаг вперед и подала Марти небольшой сверток.
– Помнишь кружевной воротничок, который тебе понравился? – пробормотала она. – У меня не было денег, чтобы его купить, но я нашла похожий узор и связала его для тебя.
Он, конечно, не такой красивый, но...
Марти вытащила из бумаги кружевной воротничок. Белинда постаралась. Марти провела кончиком пальца по цветочному рисунку.
– Да нет же, он еще красивее! – нежно произнесла она.
В ее глазах отразилась благодарность, которую она не могла выразить словами:
– Спасибо, Белинда. Всем спасибо! Знаете, это самый прекрасный день рождения в моей жизни!
Кларк рассмеялся.
– Слушай, мать, – заметил он, – по-моему, ты говоришь это каждый год.
– И каждый раз это правда, – заверила его Марти.
Все посмотрели на Кларка. Родственники знали, что, по традиции, он преподнесет подарок последним.
– Ну что, моя очередь? – заметил Кларк, вставая.
У него в руках ничего не было.
– Честно говоря, – медленно произнес он, – в этом году у меня нет подарка.
Он помолчал. Все смотрели на него, не произнося ни слова. Кларк откашлялся. Никто из детей ни на минуту не поверил в то, что он не подготовил подарка для Марти.
– Во всяком случае, с собой, – продолжал он. – Мой подарок на улице. В саду. Если вам интересно посмотреть, пошли со мной.
Никто не остался в доме. Кларк шел впереди. Он взял Марти под руку и провел ее в дальнюю часть сада. Все остальные следовали за ними, стараясь угадать, что за подарок он подготовил. Марти слышала смех и шутки, но она тоже пыталась отгадать, что преподнесет ей Кларк.
– Вот он, – заметил Кларк, останавливаясь у небольшого саженца.
Деревце доходило до пояса. Казалось, в нем нет ничего особенного, но Марти понимала, что это не так. Она протянула руку и потрогала ярлычок, который висел на ветке, покачивающейся в такт дуновениям легкого вечернего ветерка.
– Яблоня «Джонатан», – вслух прочитала она и восторженно обняла Кларка. – Ах, дорогой, где ты ее нашел? Я так долго искала, но никто...
– Я специально заказал саженец, – объяснил Кларк, сжимая ее в объятиях. – Вчера украдкой пронес в сад и посадил.
Ужасно боялся, что ты меня поймаешь.
Марти оглядела родных и заключила в объятия трех девочек. Все подарки казались ей восхитительными и созданными специально для нее! Семья хорошо ее изучила. Она была бесконечно счастлива: она купалась в их любви. В ее глазах показались слезы.
– Ладно, – с улыбкой заметила она, – смейтесь, сколько хотите. Но это и правда – правда! – самый лучший день рождения в моей жизни!
Глава двадцать четвертая. ПОСЕТИТЕЛЬ
Весной и летом Дрю боролся с отчаянием. Почему так случилось, что он потерял руку? Если Бог заботится о нем, то почему Он позволил, чтобы это случилось? Почему доктор не дал ему умереть? Он бы предпочел смерть. Во всяком случае, он так думал.
Да, иногда такое бывало, хотя Дрю глубоко вдыхал свежий весенний воздух, любовался ярко-голубым летним небом и задирал голову, чтобы насладиться пением птиц.
Он почти каждый день вспоминал о Белинде. Эти мысли беспокоили его. Он не понимал, что означают чувства, которые он испытывал к этой девушке. Почему она так интересуется медициной? Как она может смотреть, когда ее брат режет людей? Неужели у нее совсем нет жалости? И хотя ее желание стать медсестрой казалось ему странным, в то же время он ею восхищался.
Дрю был уверен, что не смог бы сохранять спокойствие в ситуациях, с которыми сталкивалась Белинда. «Как она это делает? Почему?» – эти вопросы приводили его в замешательство. Он ее не понимал. Вся ее семья со странностями.
И Дрю не знал, как быть с чувствами, которые разрывали его на части.
В каком-то смысле он упивался жалостью к себе. И всетаки было что-то такое, что не поддавалось отчаянию. Он как будто воевал сам с собой. Дрю не понимал, почему он сопротивляется ощущению несчастья. Но как только ему казалось, что он готов забыть о гневе, культя напоминала о себе. Волна боли накатывала на руку, от кончиков несуществующих пальцев до плеча. Задыхаясь от муки и страха, Дрю прятал голову в подушку или, раздавленный злобой, бежал из дому. Так он боролся с собой. Он то забивался в раковину боли и негодования, то сдавался на волю желания примириться с судьбой, которая так круто с ним обошлась. Еще кое-что удивляло Дрю.
Он чувствовал, что с его матерью что-то произошло, замечал некие легкие изменения, которые нелегко передать словами.
Неужели ему померещилось, или это на самом деле так? Несколько последних лет мать Дрю закрывалась при помощи молчания и жалости к себе. Она не хотела ехать на Запад, сопротивлялась этому всеми силами. Нет, она ничего не говорила. Это не в ее стиле. Но все они знали, что она думает. Это было видно по ее поджатым губам, напряженным позам, мрачным глазам. Ее и раньше нельзя было назвать веселой или болтливой, но теперь она ушла в себя, как будто не желая делить сырую халупу с другими членами семьи.
Она вела себя холодно и отчужденно даже когда общалась с детьми. Лишь одна вещь, кажется, оживляла и интересовала ее – уроки. Если мальчики отказывались учиться, ее темные глаза начинали метать молнии. Она упрямо выдвигала вперед подбородок, заявляя, что не собирается тащить за собой неграмотных детей – ни на Запад, ни с Запада. Их отец тоже следил за тем, чтобы они каждый день читали книги и учились. В начале нового школьного года Дрю наблюдал за тем, как его младшего брата Сидни провожали в школу. Теперь у него была красивая одежда, и мать настояла на том, чтобы он получал знания в настоящей школе, как и должно быть. Дрю видел, с каким волнением она прощалась с младшим сыном.
«Как он поладит с другими детьми?» Дрю понимал, что она беспокоится об этом. А что, если в учебе они продвинулись далеко вперед? Но первые отзывы миссис Браун об успехах брата были полны восхищенной похвалы. Мальчик знал куда больше, чем его ровесники, утверждала она, и сердечно поздравляла Симпсонов с тем, что они так хорошо позаботились об образовании малыша.
Дрю знал, что матери хотелось бы и его послать в местную школу. Она бы обязательно настояла на этом, если бы не его возраст и не его рука. Она ничего не говорила, но Дрю знал, что материнское сердце, измученное и разбитое житейскими неурядицами, болело за него. Она понимала, что ему будет трудно в этом мире. Отцу Дрю, кажется, было неловко в его присутствии. Он никогда не вспоминал о несчастном случае, ставшем причиной его увечья. Более того, он вообще редко разговаривал с сыном. Но он ясно дал понять: он не хочет, чтобы Дрю опять вместе с ним валил деревья. Даже Сидни быстро отводил глаза от пустого рукава. У Дрю появилось чувство, что, наверное, всю жизнь люди будут делать вид, что не замечают его. Но у него было ружье, и он целыми днями пропадал в лесу. Наверное, ему было бы сложнее пережить эти месяцы, если бы он не знал, что семья нуждается в мясе, и только он может его добыть.
Однако в последние недели Дрю чувствовал, что его мать оживилась. У нее появилась надежда. Нет, она по-прежнему говорила мало и никогда не смеялась, но выражение ее глаз стало другим. Она казалась... более теплой, менее отчужденной и отрезанной от других членов семьи. Может, у нее внутри что-то изменилось? «Но если так, то почему?» – удивлялся Дрю. Неужели все дело в том, что ей удалось победить в борьбе за выживание? Нет, они, конечно, нуждались, как и раньше, но избавились от долгов. Они потеряли почти все, что имели. Чужакам не на что было претендовать.
Но сейчас они лучше одеты и едят не только рагу из кролика.
Мать даже посадила овощи в огороде, и в следующем году они не будут зависеть от соседей. Неужели только по этой причине в ее глазах затеплилась надежда? Или это как-то связано с семьей Дэвис? Она три, а то и пять раз в неделю работала в доме у миссис Дэвис. Может, на мать подействовал оптимистичный настрой этой женщины? Дрю внимательно наблюдал за матерью, всем сердцем надеясь, что изменения не исчезнут и она начнет больше с ним разговаривать, как и положено матери. А может, они даже обсудят несчастье, которое с ним приключилось. Каждый день, когда она возвращалась с фермы Дэвисов, он внимательно всматривался в нее. Дрю не понимал соседей. Но чувствовал, что они отличаются от его семьи. Он никогда не встречал такой чувствительной и заботливой женщины, как миссис Дэвис. Дрю мечтал увидеть столько любви и заботы в глазах собственной матери. «Если бы только... только... – плакало его сердце, – если бы только мы поговорили! Если бы мама откровенно рас сказала, что она чувствует, и спросила меня об этом».