Издевательства, жестокое обращение, психологическое давление – малая доля от общей страшной картины одной маленькой жизни. У него всегда будут шрамы: внутри и снаружи. У меня останется тоска, но теперь с приятными, пусть короткими воспоминаниями о дочери.
Последние слова Лены – передача Никите по достижению двадцати лет арт-галереи и ее личные счета в банке, которые никак не относились к наследству Воронцовых, потерянное для него навсегда из-за завещания. В тот момент, когда Никита лег в клинику, вступил в действие пункт о лишении его прав на компанию и имущество семьи в связи с недееспособностью. Но Воронцова, чёрт знает из каких побуждений, дала ему защиту. И хотя в начале он хотел отказаться, но узнав, что Лена назначила меня доверенным лицом в вопросе принятия решений по поводу галереи, пока Никита не вырос – передумал.
Было ли это проявлением любви, что жила в ее каменном сердце? Этого уже никто из нас не узнает. Из холодной могилы она связала нас крепко, однако не скажу, что был не рад. И решив больше ни от чего не бежать, я взялся за исполнение последней воли женщины, причинившей нам всем столько боли.
Медленно бредя по тротуару, не особо спеша на работу, улыбнулся своему отражению. Волосы отросли, темная прядь челки постоянно лезла на глаза. Никаких усталых взглядов и распития спиртных напитков по вечерам. Теперь только дорогие костюмы, жизнь полная возможностей и возможность счастья, где-то там – далеко в будущем.
- Роман?
Обернулся на знакомый голос и с удивлением увидел Ирину Давыдову. Под руку с Дмитрием – кто бы мог подумать! – она чуть располневшая и ребенком на руках, смотрела на меня большими глазами. Все те же длинные ноги, рыжие волосы и настороженный взгляд, немного удивленный. Покрепче обнимая завозившуюся в розовом комбинезончике малышку, она будто ждала какого-то подвоха.
- Привет, - улыбнулся, стараясь не давать больше повода нервничать. – Кто это у нас такой красивый? Дима, поздравляю!
Он узнает меня, в начале щуриться, после улыбается гордо. Счастливый отец и мать. Они радуются возможности отпустить все былое. Девочка Мария тянет ко мне маленькие ручки. Мне все еще чуточку страшно, однако я борюсь с этим. Однажды дрожь из рук уйдет, но держу я ребенка крепко, и она в ответ обнимает мою шею, лопоча что-то на своем языке.
- Как твои дела? – Ира смотрит на ребенка в моих руках, а я ответ, покачивая Машу, чуть пожимаю плечами.
- Прекрасно, в этом году весна удалась, вам не кажется?
Разговор о погоде, здоровье и прочих нейтральных темах. Мы расстаемся приятно впечатленые, но навсегда забывающие друг о друге. Если встретимся вновь – скорей всего даже не поздороваемся. Эта страница закрыта и для меня, и для четы Морозовых – пора писать новую.
Бросаю взгляд на наручные смарт-часы и вздыхаю – осталось двадцать минут до открытия, совсем чуть-чуть и приедут важные шишки, интересующиеся современным искусством. Кидаю недовольный взор на окна, в очередной раз ругая лентяя Никиту и не глядя перед собой, делаю шаг, сталкиваясь с кем-то. Мне под ноги падает сумка, а из нее на серую каменную плитку тротуара вываливается учебник «Психофизиология».
- Ой, простите, я вас не заметила… Роман Алексеевич?
Поднимаю взгляд и встречаюсь с испуганными серо-голубыми глазами Ани Филатовой. Она все та же, но в то же время другая. Русые волосы теперь выросли до лопаток и аккуратно лежат по плечам. В них появился жемчужный блеск ль светлых прядей, сверкающих белизной на солнце. Судя по неброскому стильному макияжу, она научилась краситься. Другая одежда, прическа и взгляд. Синие джинсы в обтяжку, кожаная куртка, пусть недорогая, и внезапная улыбка на розовых губах.
- Скажи, что ты мне просто привиделся? – она неловко смеется, потирая пальцем лоб. Наклоняюсь, поднимая ее сумку и учебник, озадаченно разглядывая зеленую обложку.
- Учишься в меде? – задаю вопрос невпопад, потому что не знаю, нужен ли ей ответ на вопрос о видении.
Сколько раз я вспоминал о ней? Признаться, не так уж часто. Нас больше ничего не связывало, мы были просто люди, столкнувшиеся на одном отрезке жизни в определенный, не самый удачный момент. Но глубоко в душе я иногда жалел о том, как поступил с ней. Возможно, в другой жизни у нас бы что-то вышло.
- Сеченский университет, клиническая психология, - она чуть улыбается уголками губ. Совсем иначе, не так ярко. Из ее глаз ушли легкость и подростковые искры жизни. Она другая, чувствую это и по умению держать себя, и по сдержанному тону.
Будущий психолог, который будет помогать людям.
- Какой курс? – затаив дыхание, сжимаю чуть крепче злосчастную книжку, и Аня прикусывает губу, наклоняя голову на бок.
- Хочешь знать, потому… что? – она вскидывает брови и смотрит внимательно.
Впервые деньги в конверте без обратного адреса пришли мне спустя месяц в больнице. Я даже не знал откуда. Каких-то жалких пара тысяч рублей. Только все равно хотел понять от кого. Затем вновь и вновь, суммы становились больше. Сложив вместе за три года – получается внушительная сумма. Прищуриваю взор, с интересом подбрасываю учебник, хмыкая.
Я догадывался, да. Маленькая коза такая упрямая, решила расплатиться за все, что брала. И от этого на сердце вдруг стало теплее.
- Стипендию не жаль, Чучундра? – припоминаю ей старое прозвище и Аня морщит носик, фырча от недовольства, пытаясь отобрать книгу.
- А она у меня повышенная, отличница же уже второй курс. И я устроилась на работу, - дует щеки, вновь становясь собой.
Тихо смеюсь, качая головой. Отдаю обратно учебник и наши пальцы соприкасаются. Аня застывает на мгновение, затем забирает его, пряча обратно в сумку. Она прокашливается и неловко улыбается, покачнувшись на каблуках.
- Мне надо бежать, надо помочь с заданиями за деньги, - говорит осторожно, пытаясь скрыть волнение, облизывая губы. – Была рада повидаться Ром, рада, что ты в порядке.
Едва ощутимое касание руки, затем Аня делает шаг в сторону и обходит меня, вновь ускользая. Шлейф легкого цветочного аромата ударяет в ноздри, дурманя голову. Меня там люди ждут. Уже идет рабочее время и скоро приедут спонсоры, из-за которых приходиться торопиться.
Я делаю еще один шаг, но внезапно замираю и резко оборачиваюсь, крикнув:
- Кстати, ты должна мне за бургеры!
Она недоуменно оборачивается, непонимающе хлопая глазами. Затем внезапно задирает голову и громко хохочет, утирая выступившие слезы, нисколько не боясь размазать свой идеальный макияж. После чего хмыкает, прижимая к себе сумку, весело отвечая:
- Кто-то до сих пор не сводил меня в суши-ресторан!
Провожу языком по губам, качая головой и доставая айфон, говоря:
- Как насчет того, чтобы познакомиться заново? Дадите ваш номер, девушка. Для идеального вечера, скажем… завтра?
Аня постукивает пальцем по губам, делая вид, будто раздумывает и притворно тяжело вздыхает:
- Ну, если вы настаиваете…
- С меня самый большой сет.
- Тогда я согласна. Пишите номер!
Никита
Весь пол липкий настолько, что подошва ботинок прилипает намертво. Вокруг пустые бутылки, остатки маленьких пакетиков с крупицами белого порошка да несколько использованных шприцов. С интересом оглядываю убогое, совершенно изгаженное помещение. Стены расписаны графиты, всюду мусор, окна настолько ненадежные – плюнь и полусгнившая деревянная рама вывалиться наружу.
Ногой пододвигаю к себе единственный приличный стул, разворачивая его спинкой к обездвиженному телу на сгнившем матрасе. Местный крысятник – это нежилое брошенное здание на окраине города. Бомжи, наркоманы, проститутки – весь цвет общества в одном флаконе с амбре, соответствующим их статусу. Судя не суются местные, даже полиции наплевать. Никому нет дела до кучки неудачников и антисоциальных элементов, пока они не нарушают закон.
Перекидываю ногу и сажусь поперек, лицом к окну. На меня смотрят впалые глаза с темными кругами. Героинозависимые все на одно лицо: стеклянные взгляды, мертвенно-бледная, почти синюшная кожа и худые анорексичные тела. Женщина передо мной – мать Феди Соколова. Ей всего двадцать пять, а она уже законченная наркоманка, готовая отдаваться любому за дозу. Прищурив глаза, рассматриваю изуродованные болезнью черты. За все время работы она не первая и не последняя. Вчера мальчик позвонил на горячую линию, испуганно шепча о пропавшей в очередной раз маме.