— Не надо… Ты сейчас… ты… Я кончу…
— Ты всё равно кончишь, — сказал Дэниел, но всё же убрал руку. Он знал, чего Джейсон хочет на самом деле: не разрядки, а обладания.
Астон прошептал между двумя поцелуями:
— Нам кое-что нужно.
Джейсон чуть нахмурился, с неохотой выплывая на поверхность того бездонного горячего омута, который его почти полностью поглотил:
— У меня нет. Я не планировал ничего такого…
Астон приподнялся на локтях и с неожиданной серьёзностью сказал:
— Если тебя волнует безопасность, то я слежу за своим здоровьем, ты знаешь.
Джейсон кивнул, показывая, что у него тоже всё в порядке.
— Отпусти меня, — попросил он. — Я быстро.
Он ушёл в ванную, порылся в корзинке со всякой мелочёвкой, стоявшей на открытой этажерке, нашёл какой-то крем и замер. Плитка на полу холодила ноги, и Джейсон перебрался к умывальнику на толстый, мягкий коврик. Он посмотрел на себя в зеркало: блестящие каким-то лихорадочным, нездоровым блеском глаза, раскрасневшиеся губы и отчаянная и испуганная улыбка на них.
Что он делает? Господи, что он такое творит? Ещё не поздно отказаться. Астон не будет настаивать. Раньше, несколько лет назад, у него не было бы выхода из ванной комнаты, кроме как в окно: Дэниел не дал бы ему сбежать, он затащил бы его в постель даже против воли, но сейчас, сегодня он давал ему выбор. Тяжёлый, мучительный выбор. Решить, наконец, самому, чего он хочет.
Джейсон зачем-то пригладил растрепавшиеся волосы, провёл рукой по правому виску и вышел из ванной. Он сел на кровать рядом с Дэниелом, который тут же обхватил его за пояс, и сказал:
— Извини. Я долго.
Дэниел потянул его за плечи, заставляя лечь.
— Ничего, — тихо сказал он. — Я понимаю. Спасибо…
Он опустился на Джейсона сверху. Тот раскинул ноги и, когда Астон устроился между ними, скрестил их у него за спиной.
Руки Дэниела, его губы… Каждое их прикосновение было клеймом позора и унижения, но не жгучим или болезненным, а желанным, драгоценным, необходимым, как ничто другое в жизни.
Человек, причинивший ему так много страданий, так долго истязавший и ломавший его, так ужасно его унизивший, сейчас ласкал его тело, и тело отвечало… Джейсон к этому привык, он и не рассчитывал ни на что другое. Но он видел, что на этот раз ему не удастся спрятаться за одни только физические ощущения: сейчас он всей душой отвечал на любовь Дэниела, потому что она ему была безумно нужна, потому что без неё его собственная любовь оставалась бессмысленной и неполной.
Джейсон понимал, что отдаваясь человеку, которого до сих пор не мог простить, и опять переступая через себя, он спускается на ещё одну ступень ниже. Ещё одна жертва, и, как и все предыдущие, она извращённым образом сделает их любовь и зависимость друг от друга только сильнее. Как совместное преступление…
Джейсон опять закрывал глаза, чтобы не видеть.
Астон целовал его. Везде — и именно там, где надо. Он знал, что делает; знал, что нравится Джейсону, что он недолюбливает, а что сводит его с ума, заставляет стонать, и задыхаться, и просить ещё. Его пальцы проскользнули между разведённых ягодиц и легко нашли вход, и теперь неторопливо, нежно, знакомо двигались внутри, и Джейсона пробирала дрожь. Дэниел должен был чувствовать её пальцами… чувствовать, как он сдаётся, как хочет принадлежать ему.
Дэниел развёл ему ноги ещё шире, и Джейсон, запрокинувший голову и зажмуривший глаза, чувствовал прикосновение горячего языка на самом входе. Потом Дэниел провёл языком по его члену, потом ещё раз, ласково прикусил у самого основания. Это не было больно, но в этом быстром, остром прикосновении сквозила опасность, напоминание о том, что как бы покорен не был зверь, как бы не умолял он о прощении, он остаётся всё тем же хищником, который не знает сострадания к жертве и не чувствует вины за её мучения.
Пальцы Дэниела вновь оказались внутри него, и теперь Джейсон стал двигаться им навстречу. Он мог бы сдержать эти инстинктивные движения, но от Дэниела можно было ничего не скрывать — особенно желание.
— Посмотри на меня, — произнёс вдруг Астон.
Джейсон открыл глаза. Ни у кого больше не было таких — ярких и светлых, полупрозрачных, утягивающих в серую глубину. И не перед кем другим в целом свете Дэниел не опустил бы своих глаз, как он сделал сейчас.
Астон навис над Джейсоном, опираясь ладонями по обе стороны его головы. Тот, воспользовавшись тем, что Дэниел не придавливал его больше, перевернулся на живот.
— Я хочу так.
Дэниел не сказал ни слова, он лишь коснулся губами выступающего позвонка в основании шеи, а его рука скользнула между разведённых ягодиц и обвела края отверстия Джейсона. Тот чуть приподнял бёдра, выгнувшись навстречу Дэниелу в нетерпеливом движении, открытом и чудовищно притягательном.
Он уткнулся лицом в подушку, чувствуя, как пальцы Дэниела поглаживают сначала снаружи, а потом медленно пробираются внутрь, как его дыхание щекочет ему шею, а зубы прикусывают кожу. И в этот момент он окончательно отпустил себя… Перестал думать о том, что должен и как правильно. Всё, что было в прошлом, перестало иметь значение. Жестокость, месть, прощение — всё исчезало. То, что связывало их с Дэниелом, находилось по другую сторону добра и зла.
Когда он почувствовал влажный и уверенный нажим, у него внутри всё сжалось — не от страха, а от ожидания и ошеломляющего прилива возбуждения, и даже резкая боль на входе не уменьшила его, а будто оттенила. Джейсон расслабился, пропуская Дэниела в себя. Принимая его и открываясь. В который уже раз отдавая ему своё тело, свою душу, своё сердце… И забирая его взамен.
Дэниел двигался в нём тягуче-приятно, медленно, мягко, словно решил свести его с ума, и Джейсон выгибался и тяжело дышал под ним, едва ли не всхлипывая, и насколько мог подавался назад, нанизываясь на член Дэниела сильнее и глубже.
Астон придерживал его с боков обеими руками и пытался ограничить эти рывки — потому что от них ему самому становилось слишком хорошо, нестерпимо хорошо. Он закрыл глаза, чтобы не видеть этих льющихся и одновременно резких движений, беззащитного изгиба шеи и узких бедёр, разведённых перед ним. Он наклонился вперёд, и Джейсон вздрогнул и тихо охнул, когда член Дэниела в очередной раз, видимо, по-особенному приятно коснулся нужного места внутри.
Дэниел прошептал ему на ухо:
— Прости, но это не будет долгим…
Он не был уверен, что Джейсон понял его: его полуопущенные веки даже не дрогнули, лишь приоткрытые губы что-то беззвучно шептали, пропуская слабый стон каждый раз, когда Дэниел загонял в него член до самого конца.
Джейсон сжимал свой член свободной рукой, но когда поверх его пальцев легла ладонь Астона, послушно убрал их — ему всегда больше нравилось, когда Дэниел делал это, удовлетворял его везде, овладевал им полностью и безраздельно, подчинял себе…
Движения Астона внутри него становились более порывистыми, напряжёнными, и он сам тоже чувствовал, что близок. Плотное, влажное скольжение пальцев Астона по его члену, горячая, сильная, раздвигающая его плоть внутри… Ощущения от двух источников удовольствия сливались и сплетались, соединяясь в нечто такое, чему не было названия. Он вцепился зубами в подушку, чтобы не застонать: за стеной спал Дилан, а напротив, через коридор, была комната Лори, которая вряд ли уже легла. Или хотя бы застонать негромко…
Остановиться было невозможно: у Джейсона как будто что-то ломалось внутри, какие-то преграды и оковы, и крик так и рвался наружу… Он изгибался и насаживался на член Дэниела, задыхался, и грудь содрогалась от чего-то, похожего на рыдания, от пугающих и одновременно сладких судорог. Казалось, каждый нерв, каждая мышца и связка натянулись до предела, и того и гляди они начнут рваться, — и первым разорвётся бешено колотящееся сердце.
Он зажмурил глаза и сжал зубами подушку, чувствуя, что оргазм приближается, наступит сейчас, вот сейчас… И это было так бесконечно приятно и долго, что, казалось, такого просто не может быть, что он не выдержит столь насыщенного и острого удовольствия.
Потом, когда Дэниел вышел, он тяжело, со стоном опустился на кровать: у него давно не было секса настолько изматывающего, настолько самозабвенного и настолько полноценного…