Элизабет Уолкер - Разлука не для нас

— Да, в понедельник. Она сказала, что ничего страшного не случилось, но, чтобы избежать приступов в будущем, мне придется делать специальную гимнастику. И избегать стрессов. Хотя в этот раз у меня, кажется, никаких неприятностей не было. — Он по-прежнему рассматривал ее в упор, пытаясь понять, что вызвало эту глухую, молчаливую враждебность. Голос его утратил обычную уверенность и силу. — Я думал… я надеялся, что мы с тобой сегодня пообедаем вместе.

— Боюсь, что нет. — Кортни отбросила прядь волос, упавшую на лоб. — Эрик, мне тридцать три года. Мне в жизни встречалось немало мужчин, и ты — один из лучших. У тебя есть все — сила, ум, доброта. Возможно, у меня слишком высокие требования, но я не собираюсь поддерживать отношения с человеком, который не признает меня равной себе.

— Не могу взять в толк, о чем ты, — хмурясь, ответил Эрик. — Я всегда отношусь к тебе как к равной. Наоборот, я рассердился, когда ты захотела стать при мне чем-то вроде служанки.

— Эрик, это объяснение ты придумал позже. Тебе было плохо, я могла тебе помочь, и ты отверг мою помощь. Вспомни, когда мне было плохо, ты вел себя совсем иначе. И я не возражала. Все эти полгода я была счастлива и благодарна тебе. Я не боюсь признать, что мне нужна помощь, и не боюсь ее принять. Но ты не даешь мне возможности даже отдать старые долги!

— Кортни, ты поднимаешь шум из-за мелочей. Мне было чертовски скверно. Если я нагрубил тебе, извини, но никакого мужского шовинизма в этом не вижу.

— Ты не грубил, Эрик. Просто очень холодно выставил меня за дверь. Черт побери, лучше бы ты меня ударил! Ты ясно дал понять, что я не имею права подходить к тебе слишком близко. А в таком случае я не вижу смысла продолжать наши отношения. Единственное, что придает смысл физической близости — близость духовная.

— Духовная близость возникает между людьми постепенно. Это физическое желание может вспыхнуть в первую же встречу.

Кортни слушала его внимательно.

— Это я уже заметила, — согласилась она после секундного молчания. — Мы общаемся полгода, и всего две недели назад ты начал что-то рассказывать о себе. Подождем, может быть, лет через пять я узнаю, какие передачи ты смотришь по телевизору и какую предпочитаешь зубную пасту.

Эрик поднялся, тяжело опершись на трость, и выпрямился, глядя ей в глаза.

— Все эти пять месяцев ты была как замороженная. Я терпеливо ждал, пока ты оттаешь, и ничего не просил взамен!

— Вот именно! Ты никогда ничего не просишь. И не берешь, если предлагают. А так нельзя жить!

— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — ответил он с досадой. — Ты просто боишься своего счастья. Вспомни, какой шум ты подняла из-за Сьюзан!

— Я не поднимала никакого шума из-за Сьюзан! По крайней мере, не больше, чем любая здравомыслящая женщина. — Кортни помолчала и добавила угрюмо: — Она все еще у тебя?

— Уже нет. Все выходные она изображала из себя сиделку, но в понедельник перебралась в студию. Она воображает, что разбогатеет и прославится на твоих заказах.

— Ты и в этом видишь преступление? — Кортни вздохнула и покачала головой. — Ей нужна работа, а мне нужен фотограф. Стиль ее работы подходит моим клиентам. Сьюзан получает заслуженную плату: конечно, она не разбогатеет на этом, но на жизнь ей хватит.

— А почему ты приставила ее к Питеру Меррилу?

— Почему бы и нет?

— Потому что… Ладно, неважно. Не об этом речь. — Эрик никак не мог нащупать в разговоре с ней верного тона. — Я тебя не понимаю. Все у нас было прекрасно, пока я не слег с этим приступом. Теперь ты не хочешь меня видеть. Сьюзан во мне разочаровалась: говорит, что я не тяну на героя. Герой всегда в отличной форме. Может быть, ты тоже так думаешь?

— Ты прекрасно знаешь, что это не так.

— Ничего я не знаю. Только то, что ты ушла от меня в пятницу расстроенная, а теперь заявляешь, что не хочешь меня видеть.

— Я расстроилась не потому, что ты болен, — возразила Кортни, — а потому, что

, ты отказался от моей помощи.

— И ты поставила мне ультиматум. Кортни встала.

— Да, и собираюсь выполнить эту угрозу. Я не хочу связывать свою жизнь с человеком, который не подпускает меня к себе, не делится со мной своими проблемами, не принимает моей помощи. Вот и все. Если ты так меня и не понял, мне очень жаль, но яснее выразиться я не могу.

— «Тебе очень жаль»… — повторил он, сверля ее ледяным взглядом. — Приятно слышать. Ты выгоняешь меня, не дав даже шанса исправиться, и говоришь, что тебе очень жаль!

— Исправиться? Но как? Ты же не желаешь признавать, что с тобой что-то неладно! Эрик, прошедший год принес мне немало огорчений, и я не хочу снова биться головой о стену. Я не создана для роли мученицы. Как и для роли принцессы на горошине. — Она не смогла удержаться от прощальной шпильки. — Может быть, Сьюзан передумает и вернется к тебе?

— К черту Сьюзан! — Он прищурился. — Подожди-ка! Может быть, ты просто ревнуешь?

— Нет!

— И правильно. — Кортни не отвечала, и Эрик продолжал: — Я надеюсь, ты передумаешь. Тогда позвони.

Тяжело опираясь на трость, он зашагал к двери. «Вправду ли у него болит спина, — мельком подумала Кортни, — или он преувеличивает свои страдания, чтобы вызвать жалость?» Эта мысль мелькнула и тут же исчезла. Глаза Кортни горели от невыплаканных слез, на душе было пусто и холодно. Взявшись за дверную ручку, Эрик повернулся и спросил:

— Ты по-прежнему будешь пользоваться услугами моего бюро?

— Нет, конечно. Если ты сам этого не хочешь. Буду вести дела с Дженнифер.

— Отлично. Я ей передам. — Он бросил взгляд на кресла для посетителей, затем снова поднял глаза. — Помнишь, как я пришел сюда, а ты меня не узнала?

Кортни с трудом сглотнула.

— Да, помню.

— Я тогда подумал, что эти хлипкие кресла и ребенка-то не выдержат, не то что взрослого мужчину. И представил себе, как я сажусь, кресло подо мной рушится, чертову спину пронзает боль и тебе приходится вызывать мне «Скорую помощь». Или еще лучше — я так и остаюсь здесь на полу, а ты перешагиваешь через меня каждый раз, когда входишь или выходишь из кабинета. И я подумал, что это было бы не так уж плохо.

Кортни зажмурилась, эти воспоминания причиняли ей боль. Когда она открыла глаза, Эрик уже выходил. Она еще могла бы окликнуть его, остановить… Но Кортни крепко сжала губы. Пусть уходит. Навсегда так навсегда. Дверь закрылась, и в ее кабинете воцарилась тишина.

Кортни Эрик поехал к себе на работу. Он охотно рухнул бы на пол в кабинете за стеклянной дверью, но, к сожалению, у стола Дженнифер стоял посетитель, и Эрик боялся, что хозяин бюро, лежащий на полу офиса, создаст у него дурное мнение о фирме. Может быть, поехать домой? Сейчас он все равно ни на что не годен.

Интересно, думал он, это я свихнулся или все женщины, с которыми я имею дело, сумасшедшие? Какого черта ей надо? Она и так знает о нем гораздо больше остальных. Но Эрик никогда не умел делиться своими задушевными мыслями и чувствами. Как большинство людей, он считал самого себя человеком обыкновенным Нельзя сказать, чтобы ему была чужда некоторая доля здоровой мужской гордости но Эрик давно отвык говорить о своих чувствах и не имел ни времени, ни желания в них копаться. Не особенно задумывался он и о своих чувствах к Кортни.

Однако чувства эти были сильны, и Эрик не мог им противиться. Сейчас, например, он был охвачен яростью. Эрик осторожно сел, снова осыпав проклятиями свою треклятую спину. Это она во всем виновата… Но, может быть, и не она. Эрик не верил, чтобы Кортни могла порвать с ним из-за его болезни. В конце концов, она разумная женщина и должна понять, что приступы боли, повторяющиеся раз в несколько лет, — еще не причина расставаться с мужчиной, подходящим во всех других отношениях.

Это, кажется, понимала даже Сьюзан. Впрочем, если бы Эрик не был так расстроен, он вспомнил бы, что отношение Сьюзан к нему резко изменилось. До того как он со стоном упал в холле, Сьюзан твердо намеревалась выйти за него замуж. После этого несколько раз заговаривала о замужестве, но без особой уверенности. Ход ее мыслей был прозрачен: какая же героиня влюбится в инвалида? Герой должен быть совершенством во всем.

Разочарование Сьюзан покоробило Эрика — не потому, чтобы он был хоть немного заинтересован в ее привязанности, а потому, что те же чувства могла, пусть бессознательно, разделять и Кортни. Почему же еще она тогда, в пятницу, объявила ему ультиматум? Эрик ломал над этим голову все выходные. Не может же она не понимать, что он ни за что не позволит владелице миллионного состояния раздевать себя, словно ребенка, и любоваться на то, как он стонет и корчится при каждом движении! Наконец Эрик решил сделать вид, что ничего не произошло, и тем дать ей возможность отступить, не поступаясь своей гордостью.