Я назвала тебя Роуз, потому что сразу же после рождения было видно, что ты унаследовала мои черты — светлую кожу и рыжие волосы. Я прилагаю фотографию… — Я встряхнула конверт, и на колени выпала выцветшая фотография красивой женщины лет тридцати пяти, которая стояла перед горой Айерс. — У меня огненно-рыжие волосы, густые и кудрявые. Но не такие густые, как раньше. Из-за химиотерапии заметно поредели. Но всю жизнь у меня была копна упругих рыжих кудрей, и я видела, что у тебя тоже такие волосы. Ты была очень милым улыбчивым, спокойным ребенком, Роуз, никогда не плакала. Несмотря на стресс — ведь я стала молодой матерью — и раздражение оттого, что еще несколько недель придется прятаться, я чувствовала себя замечательно. Оставалось только дождаться Йена. Я полностью ему доверяла и ни на мгновение не сомневалась, что он приедет.

Он приехал навестить меня через три дня, только что сдав экзамены за первый курс. На лето он устроился на работу на лакокрасочную фабрику в Баттерси: теперь ему нужно было содержать меня и ребенка, и лишние деньги не помешали бы. Он мне писал, и я знала, что в следующий раз он приедет 26 июля, на мой шестнадцатый день рождения, мы пойдем в бюро регистрации и поженимся. И одновременно оформим твое рождение (это можно сделать в течение шести недель), написав в свидетельстве наши имена и фамилии (тогда я уже буду носить фамилию Йена). Один раз ко мне приезжали родители и видели тебя. Они были очень рады, что все обернется лучшим образом и я снова стану «приличной» женщиной. Они придумали отличный план, и все шло удачно. По крайней мере, так мы все думали.

Утром 25 июля миссис Уилсон позвонили и сказали, что ее сестра, которая жила в Линкольне, попала в больницу и ей нужно присмотреть за детьми. Миссис Уилсон не знала, надолго ли она уезжает, но думала, что по меньшей мере на пару недель. Она знала, что ко времени ее возвращения я уже уеду. Поэтому она оставила меня в доме на пару дней до приезда Йена и поручила мне хорошенько запереть дверь. Она оставила продукты и пожелала мне счастья. Я расстроилась, когда она уехала, потому что мы подружились, и она была ко мне очень добра. Но в то же время я была в восторге оттого, что Йен вскоре приедет забрать меня, мы поженимся и начнем новую жизнь в Лондоне. Однако этому не суждено было случиться. Потому что в тот вечер раздался звонок в дверь. Миссис Уилсон приказала мне не открывать дверь незнакомцам, но я выглянула в окно на втором этаже и с удивлением увидела на пороге моего отца. Я никак не могла понять, зачем он приехал. У моих родителей не было телефона, поэтому он не мог предупредить меня о приезде. Он явно только что сошел с поезда. Я спустилась, чтобы открыть дверь, и подумала, что, может быть, он приехал, потому что у меня завтра день рождения. Я была тронута. Но причина оказалась не в этом. Он выглядел ужасно. И сказал, что у него плохие новости и я должна быть храброй. Сердце мое сжалось: я подумала, что мама заболела или, хуже, при смерти. Но вместо этого он сказал, что Йен погиб, разбился сегодня утром на мотоцикле. Его занесло на повороте, и он попал под грузовик. Умер в машине скорой помощи.

Я была в таком шоке, будто в меня выстрелили. Отец посидел со мной немного — до сих пор помню, как посерело его лицо, — и примерно через час сказал, что ему пора идти. Я ответила, что соберу вещи, потому что думала, что поеду домой с ним. Но он только посмотрел на меня и покачал головой. Потом дал мне конверт, в котором лежала бумажка в пятнадцать фунтов, и сказал, что это все, что он может мне оставить. И тут до меня дошло. Я поняла, что родители не хотят, чтобы я вернулась домой. Им было меня очень жаль, но они не пустили бы меня домой теперь, с ребенком, незамужней, потому что это было бы «неприлично».

Я не хочу осуждать своих родителей слишком строго. В наше время свободных нравов трудно представить, каким ужасным клеймом было тогда понятие «незамужняя мать». Отец сказал, что им не вынести сплетен в таком замкнутом сообществе, как Кемсли, учитывая, что у моей матери очень хрупкое здоровье. Он и меня хотел защитить от этих сплетен. И сказал, что я должна остаться в Чэтхеме, отнести тебя в ближайший приют, где о тебе позаботятся и найдут приличную семью. Это будет самый лучший выход. Он сказал, что когда я это сделаю, то смогу вернуться домой.

Весь мой мир и мое будущее разрушились и лежали в руинах. Мне казалось, что моя жизнь остановилась. Как будто меня вынесло в открытое море на крошечной лодочке без весел. Возможно, ты подумаешь, что мне могли бы помочь родители Йена, но, как и мои, они ничего не желали знать. И мне не хочется осуждать их слишком строго. Они пережили ужасное горе и отгородились от всего мира.

Пять дней я лежала на кровати и плакала. И вдруг ты тоже начала плакать. Мы были безутешны, мне казалось, мы обе утонем в слезах. Мне было так одиноко, так больно от горя, шока оттого, что мой ребенок все время кричал, — думаю, тогда я повредилась рассудком. Но маленький голос в моей голове твердил, что я должна поступить так, как сказал отец. Я знала, что другого пути нет. В один момент я превратилась в одну из «тех девиц», в незамужнюю мать. Я знала, что даже если мне захочется тебя оставить — а мне хотелось, — мне никогда этого не позволят. В те времена почти все дети, рожденные вне брака, попадали в приют — некоторых отбирали насильно. Разве я, шестнадцатилетняя девчонка без денег, без работы, без мужа, могла оставить тебя, Роуз? Хотя у меня разрывалось сердце, я понимала, что мне придется тебя отдать. Я решила отнести тебя в местный приют, где бы он ни был. Но я ни в коем случае не хотела, чтобы они узнали, кто я такая. Я бы просто оставила тебя там и убежала.

Итак, на следующее утро, первого августа, я написала коротенькую записку с твоим именем и просьбой позаботиться о тебе и положила ее в конверт. Я приложила к записке одну вещицу — золотой кулон с браслета, который никогда не снимала. Я знала, что, если произойдет чудо, и мы когда-нибудь встретимся, по нему я смогу тебя узнать. Потом я надела на тебя лучший прогулочный костюмчик, обернула хлопковым одеяльцем и вышла на улицу. Но из-за шока я совершенно не продумала свои действия. Во-первых, у меня не было коляски, и пришлось нести тебя на руках. И я не знала, где находится детский приют. Мне не хотелось привлекать к себе внимание, поэтому я просто шла по улице. Мне почему-то казалось, что я вот-вот увижу вывеску с надписью «Приют», и мне нужно будет только войти. Но дом миссис Уилсон был далеко от центра города, и я пошла не в ту сторону, поэтому пришлось повернуть и идти обратно. Но я все равно не могла найти приют. Прошло два часа, я ужасно устала нести тебя на руках, хотя к счастью, ты спала. Последние пять дней я почти ничего не ела и была очень слаба. И тут у меня появилась идея. Я решила отнести тебя в городскую ратушу. Я знала, что, если ты попадешь в руки властей, они передадут тебя в агентство по усыновлению. Я знала, что ратуша должна быть где-то на главной улице. И хотя в городе было пусто — все уехали на выходные, — я все же держалась подальше от главной дороги. Я свернула на боковую улочку и оказалась на стоянке за супермаркетом. И внезапно меня словно током ударило. Вдалеке я увидела — а может, мне просто показалось — одну девочку из Кемсли, Нору Бейкер с мамой. Они жили в конце Колдхарбор-Лейн. Мы с Норой вместе учились в школе. Я запаниковала. Нельзя было, чтобы они меня увидели, но они были уже близко. И как раз в тот момент ты проснулась и начала кричать. Нора и ее мать переходили дорогу, и, хотя пока они меня не видели, я пришла в ужас. В тот момент я понимала только одно: ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то из знакомых увидел меня с ребенком на руках, поэтому мне обязательно надо тебя куда-нибудь положить. И тут я увидела тележку из супермаркета и, даже не думая, положила тебя туда. Я огляделась: меня никто не видел, стоянка была пуста. Ты лежала в тележке, с одеяльцем и бутылочкой, а потом я посмотрела направо и увидела, что Нора и ее мать приближаются. И я зашагала. Не думая, Роуз. Я просто шла. Шагала прочь. Не останавливаясь. Я ушла и оставила тебя там. И до сегодняшнего дня при мысли об этом по коже бегут мурашки, а к горлу подкатывает тошнота. Мое сердце билось так сильно, что я думала, я умру, а лицо горело как в огне. Я шла очень быстро, почти бежала, низко опустив голову.

Каким-то образом я нашла дорогу к дому миссис Уилсон, отперла дверь и подумала: «Что же я натворила? Что же я натворила?» Я знала, что кто-то наверняка нашел тебя и позвонил в полицию. Я быстро запихнула вещи в чемодан и написала миссис Уилсон короткую записку, где поведала ей, что стряслось с Йеном, сказала, что отнесла малышку в приют и теперь уезжаю. Я подписалась, заперла входную дверь, подсунула под нее ключи и побежала. В голове была только одна мысль. Я должна уехать из Чэтхема, потому что только что совершила преступление. Я бросила своего ребенка. Я хитроумная шлюха. Презренная преступница. Меня ждет наказание. Меня посадят в тюрьму. Я читала об одной женщине, которая сделала то же самое со своим ребенком: ее кто-то заметил, потом ее арестовали и отправили в Холлоуэй. На другой стороне дороги была автобусная остановка. Я встала там с сумкой в руках, с бешено бьющимся сердцем и через несколько минут подошел автобус. На нем была табличка: «До кладбища», и чувство у меня было такое, будто я и впрямь направляюсь в могилу. Йен был мертв, мои родители отказались мне помочь, и я только что бросила своего ребенка.