К. Рейсс - Разрушение

— Тебя же не стошнит, нет?

— Нет. Это пройдет. Я просто… — Карен не закончила, встала и пошла на кушетку, оставив меня наедине с братом.

Я подняла руку.

— Клятва открыта.

Он сделал тот же жест.

— Отвечу на вопросы только «да» или «нет».

— Ты не можешь диктовать правила ответов.

— Я отключился. Пошел выпить, потому что злился на тебя и не верил тебе. Он дал мне мою выпивку. Взял свою. Мы поржали. Остальное я не помню. Позже камеры отказали на час, а я все еще был там. В отключке. Спроси у копов. Клятва закрыта.

— Нет! Ты не договариваешь.

Он встал, забирая поднос.

— Я люблю тебя, сестра.

Прозвенело оповещение на сеансы во второй половине дня.

Я схватила его за руку, прежде чем Джонатан смог уйти.

— Джонатан. Кто с тобой связался?

— Ты, глупышка. — Он поцеловал меня в щеку и вышел.

Я должна была отправиться на групповой сеанс через пять минут, но все, что я могла сделать, это связать «Нортил» и непонятные составляющие с Джонатаном, который выводит Уоррена из его комнаты, пока камеры выходят из строя. Смешайте это все в бонге и сделайте тягу, и даже с сотней дыр в истории, в сумме это составит одно.

Меня любило несколько умных, проницательных, склонных к преступлению линчевателей.

Но меня любили.

Если бы я и дальше стала это отрицать, я бы назвала их всех лжецами. И если и дальше стала бы отрицать, что достойна этого, то уверила бы себя, что они — бред и глупости.

Но я больше не стану себе лгать. Не в этом. 

Фиона

Слухи об Уоррене ходили от ужасных и ужасающих. Я могла отличить правду от лжи, потому что каждая деталь прослеживалась к тому, кто меня любил.

ЛОЖЬ: Уоррен практиковал аутоэротическое удушье.

ПРАВДА: Узлы были настолько тугими, что стерли кожу.

ЛОЖЬ: Уоррену дали «Нортил» от биполярного расстройства

ПРАВДА: Веревка, которой он был связан, не имела отношения к учреждению.

Итог: Уоррен находился в состоянии душераздирающей, тупой боли, когда сломал себе шею и проснулся с неработающим членом. Мне не нужно было знать больше.

Я не пыталась выбраться. Не продумывала правильные слова или действия. Никаких хитростей. Или игр. Без Уоррена на сумасшедший город опустилось спокойствие. Никто не принимал таблетки не по рецепту и не платил за услуги минетами. Марка отпустили через неделю после того, как Уоррена увезли, пару охранников спокойно выпустили. Личный помощник признался, что доставал ему таблетки, но поклялся, что никогда не приносил «Нортил». Никто ему не поверил.

Сола не уволили. Деанну также. Ходили слухи, что Френсис пришлось побороться за свое место. Эллиот исчез.

Я знала, что он ждет. Я сказала Солу, что у меня кое-кто есть. Он был за пределами моего мира. Ему были свойственны верность и порядочность. Он показал правильный путь примером, а не силой, и он любил меня. Как бы безумно это ни было, он любил меня. Из всех даров мира этот было величайшим, и я не собиралась думать о том, что не заслуживаю этого. Решение было только за ним, и, если бы он сказал, что я достаточно хороша для него, я бы не стала спорить.

Вот только я спорила. Старые привычки умирали в муках, но все же умерли.

— Твой брат выходит через неделю, — сказал Сол из-за своего стола.

— Я хочу подождать его.

— Это можно устроить. Но почему?

— Хочу вывести его. И мы сможем поехать домой вместе.

— Не знал, что совместная поездка так важна для вас.

— Нас десять. Подумайте об этом. Автомобильная компания Дрейзен могла бы стать новым доходом США вместо нефти.

Он наклонился вперед.

— Помимо управления крупнейшей автомобильной организацией в стране, какие у вас планы, когда вы уедете отсюда?

— Пообедать?

Терапевт прочистил горло, что было кодом: «Я уже понял, что это шутка, а теперь ответь на вопрос».

Я посмотрела в окно. Небо было кристально синим. Черное пятнышко в виде птицы промчалось по нему и исчезло.

— Думаю, что мне нужна помощь. Деанна говорит о встречах. Я знаю о таких в Голливуде. Большие знаменитости уходят, и к ним не относятся по-другому. Никто не замечает. — Я провела пальцем по бархату на кресле, пока все ворсинки, поравнявшись в одном направлении, не стали светлыми. — Мне все равно нужны новые друзья. Те, что у меня есть, сумасшедшие.

— Вам может понадобиться работа.

Я рассмеялась. Правильно. Меня вырезали из наследства Дрейзен, словно опухоль.

— Да уж. Не знаю. Я могу продать квартиру и машину и вложить деньги во что-нибудь.

— Например?

— Я знаю парня, который делает отличные дизайнерские наркотики.

— Фиона, — укорил он.

— Шучу. — Я пошутила, потому что у меня не было ответа. Я не знала, чем хотела заниматься, но мне хотелось, чтобы Сол знал, что я об этом думаю. Я серьезно относилась к своей жизни, даже если у меня не было ответов. Так что я зацепилась за упоминание Карен, которое она оставила для меня. «Может быть, что-то с шарфами и умными принтами». Я крутила руками, словно наматывала нитку идеи на шпульку.

— Не думаю, что делать вещи — это мое, но я хорошо разбираюсь в людях. Людях, которые делают вещи. Любят их. И я смогу носить шарфы не только на вечеринки. На спокойные вечеринки. Такие, на которые ходят люди с детьми. Меня могут увидеть. Фотографировать. Знаете, делать то, что и я.

— Это начало, — сказал он. — Рискованно, но думаю, ваша семья не даст вам умереть с голоду.

Я рассмеялась. Подумала о Карен, как бы она не умерла с голоду, если бы полюбила в себе что-нибудь.

Может быть, это было неплохой идеей. 

Эллиот

Я добрался до парковки Вестонвуда раньше Марджи Дрейзен. Мы поспорили на чашку чая о том, у кого получится первым добраться — у нее из Беверли-Хиллз, или у меня из Торранса. Я сжульничал и выехал на двадцать минут раньше, чем сказал. Она остановилась прямо позади меня.

— Во сколько ты выехал? — спросила она, идя от своего «Мерседеса» к моей дерьмовой «Хонде». В каждой руке по бумажному стаканчику.

— В семь десять. — Признание сделало меня паршивым жуликом.

— Ты честно и справедливо меня победил, — она протянула мне чашку.

— Мы должны были начать в семь тридцать.

— Я выехала в семь.

— Увидимся в аду, — сделал я глоток чая.

У меня только что закончилась ночная смена в государственной тюрьме Чино, где я обычно ждал какой-нибудь неожиданности, и был благодарен, когда ничего не происходило. Работа психолога по вызову в кризисных ситуациях была единственной, которую я мог получить, пока моя лицензия находилась на рассмотрении. Прошло три месяца, и может пройти еще три года, прежде чем у меня закончится испытательный срок. Комиссия не приняла мои отношения с Фионой, мне было ясно, что она стала первой и последней, но я не сдавался. Они назвали это «любовной болезнью», что вызвало у меня приступ смеха. Я был болен, и они были, и каждый, кто когда-либо имел дело с любовью, наверняка был неизлечимо болен. Мы все умирали от этой болезни.

— Какой цвет ты выбрала для своего офиса? — спросил я.

— Зеленый, как деньги.

Марджи бросила свою работу и основала собственную фирму. Сказала, что ей нужна свобода ради собственных интересов. Типа посадить Дикона Брюса в самолет посреди ночи. Типа надавить на комиссию по пересмотру моей лицензии. Типа незаметно вернуть ключи директору психиатрической лечебницы. Или помочь Деклану Дрейзену в затратном разрушении бизнеса Чилтонов. Постепенно, фильм за фильмом, отношения за отношениями, Марджи и Деклан двигали фигуры на шахматной доске так, чтобы заблокировать, саботировать и разрушить эту семью. У меня не было деталей, только информация о том, что это происходило, и новости. Чарли Чилтон упустил огромную режиссерскую сделку на прошлой неделе, и все разрешения на их наполовину построенный дом были отклонены.

Мне было их жаль. Их сын никогда не выздоровеет. Но я был просто мужчиной. Они отрицали опасность, которую их ребенок представлял для других, и он напал на того, кого я любил. У моего сострадания были пределы.