Мое сердце увеличилось, и я почти упал на свои гребаные колени. Я никогда не устану слушать, что она любит меня. Она — эта идеальная женщина, которая мирится с моей гребаной ерундой. Я также любил то, как она называла их имена. Это было, как воскресить семью, которую я едва помнил.
Ох, черт. Она была права.
Я должен сделать это. Я должен столкнуться лицом к лицу со своим страхом и победить его.
Стиснув челюсть, я подошел обратно и склонился над крошечными новорожденными.
С сердцем, застрявшим в горле, я обхватил трясущимися руками толстое синее одеяло и поднял самого легкого в своей жизни человека.
«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».
Условный рефлекс проносился через меня с разрушительной силой.
Нет!
Мои мышцы напряглись и одеревенели, когда я стоял, дрожа и боясь. Моя челюсть болела, борясь с условным рефлексом, заставляя меня сдерживаться.
Он был такой легкий и крошечный. Такой хрупкий. Это было очень опасно для меня быть рядом с ним.
Отодвинув его подальше от себя, я посмотрел в его искаженное, откровенно говоря, уродливое, маленькое личико. Из-за синей шапочки он был похож на сморщенного старика.
Ты мой.
Он мой.
Связь с ним, что взорвалась в моем сердце, почти оттеснила условный рефлекс.
«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».
— Прижми его поближе к себе, — Зел тихо рассмеялась. — Он чувствует себя незащищенным на расстоянии вытянутой руки.
Что эта женщина пыталась сделать со мной? Черт, это было трудно. Повернувшись к ней лицом, я приказал:
— Забери его. Я не могу сделать то.
Она сжала губы.
— Ты держишь его. Ты можешь сделать это.
«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».
Я яростно качал головой.
— Нет. Не могу. Оно возвращается. Становится хуже. Я не… я не могу
Зел не сказала ни слова, но ее глаза отдали мне последний приказ.
«Обними его».
Как, черт побери, такая машина как я могла обнимать младенца? Проклиная свое прошлое и все в своей голове, я медленно притянул Василия к своему телу и прижал его к сгибу своей руки.
«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».
В секунду, когда его невесомое тельце и тепло от него коснулось моего тела, мой мир рухнул.
Волки завыли.
Пистолет выстрелил.
Мечи столкнулись.
Вихрь поглотил меня, разрывая в клочья, разрывая мой мозг на части. Я падал ниже и ниже в темные уголки своего разума, перемещаясь из больничной палаты в последнее чистое воспоминание моего детства.
— Не уходи далеко, Роан. Скоро ужин и твой отец будет дома. — Я улыбнулся своей идеальной матери. Потянувшись, чтобы коснуться ее рыжего локона, я кивнул. — Обещаю.
Я нарушил гребаное обещание и принес апокалипсис в свою семью.
Деревья заскрипели.
Луна засияла серебром.
Я сжал свои зубы до боли, чертовски борясь с условным рефлексом.
«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».
Я никогда не буду свободен. Я должен умереть. Я должен убить себя.
— Роан! Роан!
Свободной рукой, я вцепился в свою голову, когда звук колоколов отдавался эхом в моих ушах.
Громче и громче.
Колокола и бой часов, и звуки трубы.
Каждое промывание мозгов, все препятствия и цепи начали распутываться.
Быстрее и быстрее, замок за замком.
Каждая частичка моего прошлого и мучений перестали существовать. Каждый переключатель и приказ, что делали меня послушной машиной, распались.
Ветер засвистел.
Лед заколол.
Свобода падала как дождь.
Каждый хомут и запрограммированные приказы выскальзывали из моей головы, падая у моих ног со звуком звякающего железа. Стоя на месте, едва дыша, в случае, если это просто сон, я ворвался в жизнь, когда все запятнанное и испорченное в моем уме вспыхнуло огнем и затем превратилось в пепел.
Солнце сияло.
Бабочки порхали.
Смех наполнил мои глаза.
Мой мир вращался и вращался. Выбрасывая меня из моего старого существования и оставляя без крова и плыть по течению.
Затем начался новый мир. Мир, о котором я никогда не надеялся мечтать. Мир, где мои мысли были моими собственными, и никто не мог лишить меня их.
Вихрь, который украл меня из больницы в прошлое, выбросил меня назад в реальность. Но она не была такой же, как прежде. Это не было тем же самым пространством или той же самой галактикой.
Мое прошлое ушло навсегда.
Мое будущее было чертовски ярким и ясным.
Птицы защебетали.
Любовь расцветала.
Блаженное счастье наполнило мое сердце.
Я открыл глаза.
Зел почти встала с постели, держась за живот, где были свежие швы. От паники ее лоб покрылся потом, а глаза были расширены от ужаса.
— Нет! Прекрати! Не причиняй ему боль!
Я бросился поймать ее, прежде чем она потеряла сознание и упала лицом об пол.
— Зел, нет!
Держа своего сына одной рукой, я подтолкнул женщину, на которой собирался жениться, на кровать и накрыл ее дрожащее тело простыней. Ее лицо было мертвенно-бледным от стресса.
Мое сердце не знало такой любви. Я никогда не верил, что могу быть так чертовски счастлив.
Я стоял в оцепенении, впитывая, как сильно люблю ее. Как много она дала мне.
Она выхватила Василия из моих рук, прижав его ближе. Слезы заполнили ее глаза.
— Черт побери, Роан. Ты почти довел меня до сердечного приступа. — Она полностью обхватила Василия, он начал плакать от ее сильной хватки.
Его вопли были музыкой для моих ушей, потому что не было ничего другого. Никаких приказов, никакого условного рефлекса.
Все, что было, это резкие вопли моего сына и рваное дыхание женщины, которую я обожал.
Я, черт побери, хотел смеяться.
Слезы катились по ее щекам.
— Какого черта ты делаешь? Боже мой. Я никогда не смогу доверять тебе? Ты никогда не будешь свободен? — ее тело тряслось от шока. — Как мы будем растить их вместе, если ты никогда не сможешь быть с ними? На что надеяться? Что…
Было несправедливо, что она была так растеряна, а я был на седьмом небе от счастья.
Схватив ее за подбородок, я дернул ее лицо к себе и поцеловал. Я целовал ее так, как всегда хотел. Всей своей душой.
Мне больше не нужно было бороться. Мне больше не нужно было следить за своими мыслями или оберегать ее от своих прикосновений.
Это был гребаный рай.
Двадцать восемь лет, и я наконец-то нашел то, чего всегда хотел.
Счастье.
Ее губы замерли под моими. Я пробовал соленый вкус ее слез и печали на моем языке. Отстранившись, я пробормотал:
— Не плачь.
Ее глаза расширились, когда она раскачивалась и кричала:
— Не плакать? Если я не буду плакать из-за того, что мужчина, которого я люблю, не может быть рядом со своим ребенком, тогда из-за чего мне плакать? Это безнадежно. Все кончено.
Мой желудок скрутило от отчаяния в ее голосе.
— Я больше не могу делать это. Я больше не могу жить в страхе, что ты перевернешь вверх дном детскую или отнимешь жизни наших детей. Я хочу, чтобы ты ушел…
Кинжал прошел прямо через мое сердце. Не было никакого условного рефлекс, чтобы пробираться через туман гнева. Все влияло на меня в сто раз сильнее. Тысячу раз глубже.
Казалось, как будто открыть себя на совершенно новый уровень существования, где солнце сжигало мою кожу, а слезы растворяли мою волю, печаль Зел разрывала мое сердце на клочья.
— Нет. Все кончено, dobycha. Все кончено.
Она шмыгнула носом, опустив свои глаза.
— Я знаю, что кончено. Так и должно быть. — Рыдание сорвалось с ее губ.
Кое-что необычное случилось. Кое-что, о чем я не думал, что возможно. И вместо того, чтобы радоваться, она пыталась вычеркнуть меня из своей жизни.
Я не позволю тебе уйти. Никогда.