Шесть недель спустя, когда Зел окрепла достаточно, чтобы вернуться домой, а близнецы были в своей детской, я планировал вечер только для нас двоих.
Пока Зел была наверху, целуя близнецов на ночь и рассказывая им истории об их старшей сестре, которую они никогда не встретят, я украшал гостиную огромным количеством свечей. Я заказал банкет закусок и вкусных блюд и положил огромные овечьи шкуры на пол рядом с пылающим огнем в камине.
Сегодня я займусь любовью со своей женщиной.
В первый раз.
Каждый раз, когда я думал о том, как изменилась моя жизнь, я останавливался и терял себя в воспоминаниях. Это ощущалось так, будто всю свою жизнь, я жил в тени. Слушая разговоры под водой, передвигаясь по длинному туннелю без света впереди. С того момента, как мой условный рефлекс был разрушен, я не переставал прикасаться.
Я едва выпускал близнецов с рук.
Зел не могла пройти мимо меня без того, чтобы провести руками по моей спине или кончиками пальцев по моим волосам. У нас не было секса с рождения близнецов, но между нами никогда не было такой интимности. Наши сердца бились в унисон.
Я никогда не был так чертовски счастлив.
Сегодня я планировал соблазнить женщину впервые в своей жизни. Я никогда не покупал свечи и не выбирал романтическую музыку. Я никогда не заказывал еду на основе качеств афродизиака.
Василий и Вера подарили мне новый мир, чтобы исследовать и наслаждаться, и я не хотел терять и секунды.
Мое сердце забилось быстрее от мысли взять Зел. Обожать ее всем, чем я могу. Хотел знать, каково это обнимать ее или держать крепко без того дерьма, что жило во мне.
Не будет прошлого или Призрака, или ужаса.
Будет только любовь и похоть, и голод.
— Ничего себе, ты был занят, — голос Зел прозвучал позади меня.
Я повернулся к ней лицом, ощущая, что никогда не смогу свыкнуться с мыслью, насколько моя любовь вызывает сладостное чувство трепета.
— Дерьмо, я хотел закончить все прежде, чем ты спустишься.
Я все еще не расставил еду как хотел. И статуя, которую я сделал, не была покрыта. Черт.
Я попытался спрятать это, но Зел ахнула.
— О боже мой. Ты сделал это? — она двинулась вперед, осматривая полуметровую статую, которую я делал в течение нескольких ночей. Условный рефлекс, может, и был разрушен, но я все еще боролся с тем, чтобы спать в темноте.
После всей жизни сна в течение дня — эти паттерны не изменились в одночасье.
— Тебе нравится? — нервозность покалывала мой позвоночник.
Ее глаза опустились на меня, полные благоговения.
— Нравится ли мне? Как ты можешь спрашивать у меня это? Я люблю это. Я больше чем люблю это. Роан... это идеально.
Мое сердце болело, когда она поглаживала бронзовое творение дрожащими кончиками пальцев.
Я поддался тому, в кого превратился, но сделал это совершенно добровольно. У меня был выбор. Я принял охотника внутри себя, когда преследовал женщину, с которой проведу остаток жизни.
Я сделал это для нее. Для нашей пары. Наше начало и наше будущее. Я хотел, чтобы она увидела, как сильно я забочусь о ней. Насколько я принадлежу ей, и насколько она моя. Полностью моя. Черт побери, навсегда.
Дизайн статуи не обладал четкими границами, он был более этническим, чем просто ярко очерченные формы. Мужские и женские линии тела были выполнены в виде вздымающихся пенных волн, в которых проглядывались образы лошадей. В общей сложности их было пять, с выгравированными на них именами по-русски.
Клара. Роан. Хейзел. Василий и Вера.
Пять точек, что представляли собой неземное счастье. Среди разбивающихся волн, представленных в образе лошадиных ног, несущихся во весь опор, было множество звезд — миллион сверкающих звезд, инкрустированных серебром.
Звезды для Клары.
Зел всхлипнула, повернувшись ко мне лицом.
— Ты не мог сделать ничего более идеального. — Ее руки опустились на мою грудь.
Я дрожал от удовольствия, все еще удивляясь, как сильно ее прикосновения находят отклик в каждой клеточке моего тела.
Ее глаза осветило беспокойство.
— Ты в порядке? — она сглотнула, ее взгляд прошелся по мне. — Ты же не регрессировал верно?
Страх от этой мысли облил всю мою похоть ледяной волной. Я надеялся, что это, черт побери, никогда не случится. Я не мог переварить мысль, чтобы снова жить с условным рефлексом.
Я практически пережил трансплантацию мозга. Я никогда не смогу вернуться назад.
Покачав головой, я опустил свой рот на ее. Она целовала меня нежно, невинно, все еще слегка напуганная.
Отстранившись, я прошептал:
— Нет. Я задрожал, потому что никогда не привыкну к тому, как ты касаешься меня. Это делает меня живым. Это заставляет меня хотеть тебя так чертовски сильно.
Ее щеки покраснели.
Я поцеловал ее, потянув ее нижнюю губу.
— Прикоснись ко мне снова.
Зел подчинилась. Ее руки поднялись и легли на нижнюю часть моей рубашки. Медленно, она расстегнула ее. Комната наполнилась пульсирующим напряжением, потрескивающим между нами. Я не мог оторвать взгляда от нее и застонал, когда она развела материал в стороны и положила руки на мою грудь.
Мой член увеличился.
Мое видение вспыхнуло яркими огнями.
— Черт побери, Зел, у тебя есть власть поставить меня на колени.
Ее губы приоткрылись, а прикосновения стали решительнее, обдавая меня огнем. Каждый кончик пальца был гребаным раем. Возбуждающим и нежным, страстным и ласковым. Она могла погубить меня одним простым прикосновением.
Я задержал дыхание, когда она сорвала белую рубашку с моих плеч. Мое сердце ускорилось.
— Я был тем, кто хотел соблазнить тебя. Но снова контроль у тебя.
Изумрудные глаза посмотрели на меня и я, черт побери, тонул в любви к ней.
— Мне не нужно, чтобы ты соблазнял меня.
Я покачал головой.
— Я хотел напомнить тебе, что ты принадлежишь мне. Что у тебя могут быть две маленькие жизни, за которыми надо ухаживать, но я все еще владею тобой, так же как ты владеешь мной.
Она прикусила губу, когда поток эмоций отразился на ее лице. Ее пальцы обхватили ожерелье в форме звезды на ее шее. Мы носили эти ожерелья, чтобы почтить память о Кларе. Каждый раз, когда что-то становилось чересчур для нее, она трогала серебро и находила успокоение. Я всегда знал, когда она позволяла печали завладеть ею — свет в ней тускнел, — как будто бы она оставляла часть себя в этом мире, чтобы пойти поговорить с дочерью, которая больше не существовала в телесной форме.
Мое сердце заныло, напоминая о маленькой девочке, которая была бы самой лучшей в мире старшей сестрой. Я никогда не перестану думать о Кларе и о том, что она сделала для меня, но сегодня был вечер не для горя. Сегодня был вечер для празднования.
— Тебе не нужно напоминать мне. Я знаю, что я твоя. Так же как Клара была. Так же как Василий и Вера твои. Ты заслужил всех нас, Роан. Ты сделал меня цельной.
Я не мог ничего поделать, схватил ее за заднюю часть шеи и обрушил свои губы на ее. Ее вкус ворвался в мой рот, и что-то в ней надломилось, удовлетворяя быстрорастущую потребность во мне.
Схватив створки ее вишневого халата, я потянул за пояс. Ранее я наблюдал, как она принимает ванную, и не мог выбросить из головы вид ее покрытых пузырьками пены грудей. Для меня она выглядела как вкуснейший десерт.
— Я хочу тебя, dobycha.
— Я не твоя добыча.
Я наклонил голову и укусил ее в шею.
— Нет? Кто ты тогда?
Она задрожала, когда я нежно лизнул ее и провел носом по ее подбородку. Вдохнув ее запах ландыша и мыла, я немного отстранился.
Ее веки задрожали закрытыми, она качнулась на меня, когда я сдернул халат с ее плеч и обхватил ее грудь.
— Кто ты, Хейзел?
Мой член пульсировал и изнывал от желания вонзиться в нее, но я хотел действовать медленно. Хотел наслаждаться каждой частью.
Она опустила свои глаза. Я поднял ее подбородок. Ее губ коснулась улыбка, делая их более пухлыми и заманчивыми.
— Поцелуй меня, — приказал я.