Эрин Уатт - Разрушенный дворец

– Элла!

Наверное, у этого ублюдка начали гореть уши, потому что он вдруг появляется на лестнице, ведущей из здания суда.

– Вот дерьмо, – бормочет Истон.

Близнецы тоже ругаются себе под нос, только более цветисто. Я обдумываю, не перекинуть ли мне Эллу через плечо, прыгнуть в машину и умчаться прочь. Но я слишком долго сомневаюсь, потому что Стив уже идет к нам через парковку.

Папа с грозным видом шагает вперед, загораживая собой Эллу.

– Тебе лучше уйти, – велит он.

– Нет. Я хочу поговорить со своей дочерью. – Стив выглядывает из-за папы и обращается к Элле: – Элла, послушай. Той ночью я был под чем-то. Наверное, Дина что-то подсыпала мне в напиток. Ты же знаешь, я никогда бы и пальцем тебя не тронул. И Брук я тоже не трогал. Ты неправильно истолковала все, что я тогда говорил.

В глазах Эллы мелькает боль.

– Правда? Значит, теперь ты будешь рассказывать нам эту сказку?

– Ты должна поверить мне.

– Поверить тебе? Ты издеваешься? Ты убил Брук и пытался подставить Рида! Я не знаю, кто ты, и не хочу тебя знать.

Она рывком открывает дверь машины и залезает внутрь. Хлопок двери заставляет нас двигаться. Близнецы и Истон забираются в «ровер» Сойера, а я сажусь с Эллой в папину машину.

Папа остается со Стивом, но за закрытыми окнами «мерседеса» нам почти не слышно, о чем они спорят. Да мне и плевать, если честно. Я уверен, что папа пошлет Стива в ад, где он совершенно заслуженно будет гореть до скончания времен.

Я обнимаю Эллу за плечи, и она поднимает на меня свои грустные глаза.

– Когда я только приехала, вы вели себя со мной очень грубо, – начинает она.

Я морщусь.

– Знаю.

– Но потом все изменилось, и я… у меня впервые появилась семья.

Элла плачет и так сильно сжимает свои руки, что костяшки побелели.

Я накрываю их своей ладонью и чувствую, как на нее падают горячие слезы.

– Когда появился Стив, нам было сложно, особенно ему со мной, но в глубине души я даже радовалась, что он так хочет стать мне настоящим отцом. Его правила были совершенно дурацкими, но девчонки в школе сказали, что это нормально, и порой благодаря им я чувствовала, что он действительно заботится обо мне.

Я проглатываю ком в горле. В ее словах так много боли, но я не знаю, как ей помочь.

– Я думала, – хватая ртом воздух, продолжает Элла, – иногда я думала, что мама была неправа, таская меня по всей стране и убегая от одних неудачных отношений к другим. Я думала, что будет даже лучше, если я вырасту со Стивом. Буду О’Халлоран, а не Харпер.

О черт. Я притягиваю ее к себе на колени и прижимаю ее мокрое лицо к своей шее.

– Знаю, детка. Я люблю свою маму, но иногда тоже думаю о ней плохо. Я понимаю, она не могла жить в разладе с собой, но почему не захотела хотя бы постараться? Ведь она была нужна нам. – Я глажу Эллу по волосам и прижимаюсь губами к ее виску. – По-моему, даже если мы злимся и обижены, что наши мамы подвели нас, это не делает нас предателями.

Она тяжело вздыхает.

– Я хотела, чтобы он любил меня.

– Ой, детка, это со Стивом что-то не так. Он не в состоянии любить кого-то кроме себя. И это его проблемы, не твои.

– Я знаю, но мне все равно больно.

Дверь со стороны водителя открывается, и в машину садится папа.

– Как вы там? Все в порядке? – тихо спрашивает он.

Мы встречаемся взглядами в зеркале заднего вида. Но я молчу: его вопрос был адресован Элле.

Судорожно вздохнув, она поднимает голову.

– Да, сейчас я порядком расстроена, но скоро буду в норме.

Элла слезает с моих колен, но ее голова остается у меня на плече. Папа выезжает задним ходом с парковки и везет нас домой.

– Как-то раз я сказала Вэл, что мы как зеркала, – шепчет мне Элла, – что каким-то странным образом подходим друг другу.

И я понимаю, о чем она говорит. Те сложные чувства, которые мы испытываем к своим матерям, их слабости и хрупкости, внутренней силе и любви, что они дарили, к их эгоизму, который повлиял на нас, – все это запутало, сломало нас изнутри, но случилось так, что узелки распутались, и мы снова стали целым.

Элла помогает не сломаться мне. А я помогаю не сломаться ей.

Раньше я боялся будущего. Не знал, найду ли я себя, уйдут ли из меня навсегда злость и горечь, смогу ли когда-нибудь ощутить себя достойным и найду ли ту, которая сможет увидеть меня настоящего, а не подонка, которым меня считает весь остальной мир.

Но теперь я больше не боюсь: я нашел ту, которая видит меня, истинного. И я тоже вижу ее. И больше не хочу знать никого, кроме Эллы Харпер, потому что она и есть мое будущее. Она – мой стержень, огонь во мне, мое спасение.

Она – это все.

Неделю спустя

– Что это? – спрашиваю я, когда выхожу из ванной, одетая в свои любимые домашние вещи: футболку Рида и шорты.

Сегодня тренировка группы поддержки затянулась, и я сказала Риду ехать домой без меня. А когда вернулась, то заставила его ждать, пока приму душ, хотя он заявил, что ему все равно, потная я или нет.

И вот я выхожу из ванной и вижу на своей кровати россыпь красочных буклетов. На многих из них изображены молодые люди, прижимающие к груди учебники.

– Выбирай, – говорит Рид, не отводя взгляда от телевизора.

Я подхожу ближе. Это рекламные проспекты колледжей, около десяти штук.

– Что выбирать?

– Выбирай колледж, где мы будем учиться.

– Мы?

Из любопытства я открываю одну брошюру. Она гласит: «Университет Северной Каролины был основан в восемнадцатом веке».

– Ага.

Рид переворачивается, подминая под себя половину блестящих проспектов.

– Мы выбираем вместе? – удивленно спрашиваю я.

– Да. Ты говорила, что хочешь танцевать, так что там есть парочка колледжей, где можно получить степень магистра искусств. – Порывшись в куче, он достает красно-белую брошюру. – Так, значит, ты можешь получить диплом по танцам в Университете Северной Каролины в Гринсборо и в Университете Северной Каролины в Шарлотте. Оба имеют аккредитацию Национальной ассоциации танцевальных школ.

По телу разливается знакомое тепло.

– Ты сам все это узнал?

– Еще бы!

Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Он такой милый и рассудительный! Никто и никогда не делал для меня ничего подобного. Но, видимо, мне плохо удается совладать со своими эмоциями, потому что Рид встает с кровати и притягивает меня к себе.

Он пристально смотрит мне в глаза.

– Ты расстроилась?

– Нет, просто это так мило, – всхлипываю я.

Улыбаясь, Рид садится на кровать и ставит меня между ног. Он выглядит одновременно смущенным и гордым собой.

– По-моему, это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Чем ты хотела заниматься до того, как папа похитил тебя?

– Ага, значит, ты все-таки признаешь, что он меня похитил?

Рид широко улыбается.

– Я только что так и сказал.

– Ладно. Я собиралась поступить в муниципальный колледж и получить бизнес-образование, потом два года учиться на курсах по бухгалтерскому учету, затем найти стабильную работу и целыми днями считать цифры. Я планировала носить много одежды цвета хаки, питаться в столовой и, возможно, завести собаку, чтобы было к кому возвращаться домой.

Его улыбка становится еще шире.

– Ну что ж, а теперь ты можешь получить диплом искусств и жить на свой трастовый фонд.

– Но ты же хотел получить бизнес-специальность?

Он пожимает плечами.

– Я могу получить эту степень где угодно. И вряд ли отец не примет меня на работу. Он ждет не дождется, когда мы войдем в семейный бизнес. Но Гидеону это не по душе. Ист любит быстрые тачки. Близнецы больше похожи на… – Он внезапно обрывает фразу, едва не сказав имя Стива. – Близнецы любят самолеты, но коммерческая сторона им неинтересна.

Я высвобождаюсь из его объятий и подхожу к комоду, откуда достаю флаер, который нашла вчера на доске объявлений в Астор-Парке, – вернее, на него мне указала Хейли. Повернувшись к Риду, я меняю брошюру университета на флаер.

– Что это? – Он переворачивает его.

– Сеть клубов любительского бокса. Тебе же нравится все бить, а так больше не нужно будет ездить в доки. Можешь драться здесь сколько хочешь, и это совершенно законно. Тебе необязательно заниматься этим до конца жизни, но…