— Он прекрасный человек.
— Я знаю. И очень симпатичный.
— Богатый, ты хочешь сказать.
— Нет, дорогая. Конечно, здорово, что у него есть деньги, и дом, и бизнес, и все прочее, но это не главное. Главное, что, глядя на него, невольно отмечаешь про себя: до чего симпатичный мужчина. Очень, очень симпатичный. А что думает Марианна?
Элинор провела пальцем по ободку бокала.
— По-моему, она сейчас не способна думать о мужчинах…
Дверь в кухню распахнулась.
— Вот и неправда, — сказала Марианна.
— Дорогая!
Она вошла, в своей клетчатой пижаме с розочками, пододвинула себе стул и уселась за столом.
— Можно налить мне тоже?
— Ты что, подслушивала под дверью? — спросила Элинор.
Марианна улыбнулась.
— Да.
— И как давно?
— Достаточно, — сказала та и снова поглядела на вино. — Так что, вы со мной поделитесь?
Элинор холодно сказала:
— Возьми себе бокал.
— Дорогая, — вставила Белл, — я не хочу никого обнадеживать понапрасну. Тем более Билла.
Марианна поднялась и, обогнув стул, на котором сидела Элинор, подошла к шкафчику с бокалами. Нарочито небрежным тоном она заметила:
— Он правда хороший человек. Очень хороший. И, как вы правильно заметили, симпатичный.
— А Уиллз? — спросила Элинор. — Он тоже симпатичный?
Марианна вернулась на свой стул и поставила на стол бокал.
— Я… я пока не могу сказать, — тихо ответила она. — Не сейчас. Не надо спрашивать меня.
В кухне воцарилось молчание. Белл подтолкнула бутылку с вином Марианне. Та взяла ее, налила себе в бокал и снова поставила на стол. Потом неуверенно произнесла:
— Мне было бы легче, если бы я знала, что он мне не врал. Что наши отношения не были игрой воображения, что я не придумала их сама, выдавая желаемое за действительное. И что Уиллз не был циником и подлецом.
Она замолчала. Белл посмотрела на Элинор. Та склонилась к сестре.
— Значит, ты слышала не все. Нет, он не был циником.
Марианна отпила глоток вина.
— Откуда ты знаешь?
— Он приезжал в больницу.
Бокал тихонько звякнул, когда Марианна поставила его на стол. Щеки у нее внезапно вспыхнули, и она прижала к ним ладони.
— Он… что?
— Шарлотта позвонила ему. Решила, он должен знать, потому что до сих пор без ума от тебя. И всегда был. Он попросил меня сказать тебе.
Марианна отняла руки от лица. Потом вздохнула.
— Ох, — только и смогла произнести она.
Белл наклонилась вперед.
— Я всегда тебе говорила, дорогая, — сказала она. — Ему нельзя было доверять.
— Элли, — продолжала Марианна, словно не слыша замечания матери, — но почему ты до сих пор молчала?
— Я собиралась…
— Ты думала, что все начнется сначала?
— Пожалуй, я немного опасалась, — с колебанием ответила Элинор.
Марианна грустно улыбнулась сестре.
— Значит, ты, как Магз, считаешь, что его интересовал только секс?
Белл подскочила на стуле.
— Откуда ей об этом знать?
— Она же ходит в школу, мама.
Белл огляделась по сторонам.
— Похоже, пора позвать ее с этого дерева…
— Еще минутку, — вмешалась Элинор. Она спросила, наклоняясь к сестре:
— Эм, ты в порядке?
Марианна решительно кивнула.
— Да. В порядке. Или скоро буду.
— Не надо принуждать себя, — сказала Элинор.
— Требуется время, чтобы пережить то, что твой парень оказался придурком, — устало ответила та.
— Я понимаю.
— Но у меня получится, Элли. Вот увидишь. Просто от этого сильно страдает… вера в себя. Ты понимаешь?
Кто-то стремительно пробежал под окном кухни.
— Вот и она.
Дверь распахнулась. Маргарет, запыхавшаяся, стояла на пороге; небрежно повязанный школьный галстук у нее на шее сбился чуть ли не за ухо.
— Вы не представляете…
— Что такое, Магз?
— Я только что видела Томаса, — объявила она. — Он приходил расширить мой домик, чтобы там было больше места, и сказал, что сегодня утром в Эксетере встретил Люси. Она была расфуфыренная и с кольцом на пальце. С обручальным кольцом.
Маргарет сделала паузу, а потом посмотрела на Элинор, и лицо ее стало несчастным.
— Элли, мне очень жаль. Они поженились. Прости.
Элинор без сна лежала в темноте. Марианна хотела остаться, чтобы ее утешить, но Элинор сказала, что хочет побыть одна, совсем одна, и сестра не стала настаивать, а тихонько выскользнула за дверь, перед тем крепко стиснув ее руку.
Ну что же, думала Элинор, вот все и закончилось. Вернулось на круги своя, стало так же, как сразу после переезда из Норленда: разве что Марианна пережила тяжелые времена — или, точнее, успела вовремя спастись, — а я столько раз обнадеживалась и разочаровывалась, что теперь, измотанная падениями и взлетами, не могу толком понять, что чувствую на самом деле. Хотя нет. Если быть до конца честной, в глубине души я продолжала надеяться: надеяться, что Эдвард не пойдет до конца в своем неуемном благородстве и не женится на ней. Конечно, она-то стремилась выскочить замуж, и как можно скорее, чтобы не упустить его, но я думала — нет, надеялась, — что Эдвард поймет, насколько бессмысленным будет этот акт самопожертвования, и что ни к чему хорошему он не приведет. Что это будет полный идиотизм, а самым большим идиотом окажется он сам.
Я не хочу, думала Элинор, ворочаясь в постели с боку на бок, чтобы Эдвард выглядел идиотом. Не хочу, чтобы он был несчастен. Не хочу, чтобы они с Люси оказались как-то связаны с Биллом, и с Делафордом, и со всем остальным, потому что тогда мне придется пересекаться с ними и делать вид, будто я в порядке. Но это не так. Даже мама заметила, что со мной не все ладно, и разразилась совсем не характерной для нее речью о том, что любит меня такой, какая я есть, и очень сожалеет, что так случилось. Пожалуй, я повела себя с ней грубо. Так огрызнуться в ответ! Не надо было этого делать, но у меня просто не было сил, чтобы держать себя в руках. Бедная мама! Завтра я обязательно перед ней извинюсь. У меня на завтра большие планы: надо начинать учиться у Марианны тому, как забыть мужчину, который тобой пренебрег. Боже, какое разочарование! С разочарованиями так трудно смириться — почему люди забывают об этом? Разбитые надежды, уязвленное достоинство, терпение, выдержка — как долго это будет продолжаться?
О сне и речи быть не могло. Элинор вылезла из постели и подошла к окну. По ночам в Бартоне царила непроглядная темень: единственными огоньками в ее поле зрения оказались лампочки сигнализации на конюшнях в Бартон-парке, которые зажглись скорее всего потому, что мимо пробежала лисица. В большом доме все очень заботливо отнеслись к Марианне: ей слали цветы и корзинки с кексами, а дети рисовали для нее картинки, ставя вместо подписей сердечки и смайлики. А когда Элинор после обеда отправилась к Томасу, чтобы расспросить о подробностях его встречи с Люси в Эксетере, он расстроенно нахмурился и заговорил, явно делая над собой усилие.
— Я не хотел, чтобы вы узнали, — сказал Томас. В руках он держал шланг, которым смывал грязь с «Рендж Ровера» сэра Джона. — Но и чтобы не знали, тоже не хотел.
Элинор отвела глаза.
— Вы его видели? — с трудом выдавила она.
— Нет, — ответил Томас. — И, честно говоря, я этому рад. Она сказала, он ждет в машине. Не знаю, куда они собрались. Я не спрашивал. Не хотел знать.
Элинор, в попытке хоть как-то утешиться, обхватила себя руками.
— Спасибо, что рассказали, — грустно произнесла она.
Томас вздохнул. Потом разжал руку, и шланг с насадкой шлепнулся на пол гаража.
— Я промолчал бы, не покажи она мне кольцо. Я бы ей не поверил. Но кольцо правда было, и она сказала — со смехом, представляете, — что теперь она Люси Феррарс. — Он поглядел на Элинор. — Простите, но он — просто идиот.
И так, подумала Элинор, будут считать все вокруг. Эдвард Феррарс — идиот, попавшийся на удочку охотницы за деньгами. Сестры Дэшвуд — дурочки, вечно ошибающиеся в мужчинах. Неудивительно, что они до сих пор одни. А их мать — бедняжка… Свет на конюшне внезапно погас, и долина погрузилась во тьму. Элинор поежилась. Хотя лето было не за горами, по ночам еще сильно холодало. Что легче — забыть настоящего мерзавца вроде Уиллза или достойного человека, который настолько погряз в своих давних проблемах, что, даже поступая благородно, все равно идет неверным путем? И то и другое причиняет боль. И еще долго будет причинять. Ей придется свыкнуться с этой болью, потому что она не из тех, кто с легкостью отдает свое сердце. Будь проклят Эдвард! Будь прокляты все они! Еще совсем недавно она позволяла себе читать нотации Марианне: мол, надо почаще задумываться о будущем, а не искать свою вторую половинку. И вот расплата: теперь все эти произнесенные тоном превосходства сентенции, с первого до последнего слова, можно переадресовать ей самой!