– Бриджит! А Марк-то развелся! Развелся! Бросил эту моль на булавке.
– Да, я только что и сама слышала.
– Пойдем выйдем. Это надо срочно обсудить.
Мы двинулись к выходу мимо набравшихся папаш. Они развивали новую тему.
– А что не так с Бриджит? Никогда не мог понять, почему они с Дарси разбежались.
– Просто слишком долго были вместе.
– Да в чем дело-то? Она стара или у него солдатики полуживые?
В саду обнаружилось множество детей. Дети не карабкались на деревья, не играли в догонялки, не устраивали ни парных забегов, ни прочих забав. Каждый сидел, уткнувшись в свой смартфон. Магда налетела на них, как коршун.
– Зак! Прекрати! Прекрати немедленно! Я же сказала: сорок пять минут, и ни секундой больше.
– Но я ведь ЕЩЕ ЭТОТ УРОВЕНЬ НЕ ПРОШЕЛ!
– В другой раз пройдешь. Дай сюда гаджет. Всех касается! – разорялась пьяная Магда, мечась от одного ребенка к другому.
– Так НЕЧЕСТНО!
– Я все короны ПОТЕРЯЮ!
– Невелика беда. ДАВАЙ СЮДА СМАРТФОН!
Началась потасовка.
– ТИ-ШИ-НА! – рявкнул кто-то сбоку. – Поттер, Роубак – отставить! Смирррр-но!
Мальчики, определенно полагая, что каким-то волшебством перенеслись обратно в школу, застыли навытяжку.
– Так-то лучше, – произнес Марк.
Он прошелся перед строем, словно генерал на смотру.
– Неподобающее поведение. Вы мужчины!.. Десять раз обежать гидрографический объект. Команда дана для всех. Кто первым прибежит, – Марк достал свой айфон, – тому будет разрешено десять минут играть в «Злых птичек». Почему до сих пор стоим? Бегом марш!
Мальчики постарше рванули с места, будто рысаки на скачках. Младшие детишки разревелись. Марк на мгновение смутился, затем сказал:
– Вот так. Славно.
И зашагал к отелю.
Один из моих многочисленных крестников, трехлетний Арчи, стоял, выпятив животик, с крайне грустным видом. Нижняя губка у него подрагивала.
Я шагнула к Арчи, и он мигом повис у меня на шее. В волосах что-то задергалось.
– Это мой пававозик, – сообщил Арчи.
– Что?
Рука взметнулась к прическе. Проклятье! И впрямь, в волосах запутался игрушечный паровозик. Причем заводной. Завод, что интересно, работал, все туже наматывая прядь волос.
– Пвости, тетя Бъиджит, пвости! – всхлипывал Арчи. – Это не пвостой пававозик, это Томас!
– Не плачь, маленький, – приговаривала я, пытаясь высвободить волосы из железяки.
Послышался Магдин вопль:
– Одрона! Где носит всех этих чертовых нянек?!
– Магда, у меня паровоз в волосах запутался!
На игровой площадке царила неразбериха. Старшие дети все еще носились вокруг озера как ужаленные. Наконец набежали няньки, похватали малышей, потащили в дом. Старшие вернулись, вымотанные марафоном. Впрочем, не настолько, чтобы забыть про айфон и «Злых птичек». Было больно смотреть, как дети тянутся к Марку, но я смотрела. Марк Дарси стал кумиром мальчишек, обрел непререкаемый авторитет – и все без видимых усилий.
Воспоминания о дальнейшем тонут в алкогольных парах. Кажется, были народные танцы. Позднее несколько человек, включая меня и Марка, выползли на террасу, подперли стену.
– Чертова электроника. Паршивец Зак. Паршивцы приятели Зака, – бубнила Магда.
– Ничего подобного не случилось бы, если бы мы отправили Зака в публичную школу, – заявил Джереми, косясь на барную стойку, откуда ему строила глазки «эта стерва».
– Какая, к черту, публичная школа? – возмутилась Магда. – Ребенку семь лет!
– Да. Это жессстоко. Это сущщщее варварссство, – поддержала я.
– Меня лично как раз в семь лет отправили в публичную школу, – сообщил Марк.
– И смотри, во что ты превратился, – резюмировала Магда.
Опасаясь потерять почву под ногами и плюхнуться, чего доброго, в гидрографический объект, я сползла по ступенькам и доковыляла до ближайшей скамьи, чудом не сломав лодыжку. Гидрографический объект был залит лунным светом.
За спиной раздался голос Марка:
– Значит, по-твоему, это жестоко?
– Да. Жестоко отправлять свое дитя в закрытое учебное заведение.
Сердце билось как сумасшедшее.
– А тебе не кажется, что дисциплина детям только на пользу? В закрытой школе они воспитываются в духе соревнования, который закаляет характер и волю. Разве не так?
– Так – если речь идет о физически развитом альфа-самце, одаренном во всех областях. А куда девать низкорослых, стеснительных и не слишком способных маленьких тюфячков? К кому такой тюфячок станет возвращаться по вечерам, кто ему скажет, что он – единственный и уникальный…
Марк сел рядом и просто докончил:
– …и станет любить этого ребенка таким, какой он есть?
Я потупила взгляд, постаралась взять себя в руки.
– У тебя в волосах паровозик.
– Да, я знаю.
Одним ловким движением Марк высвободил мою прядь.
– А больше там ничего постороннего нет? Постой-ка, что это? Неужели кусок торта?
Милый, заботливый старина Марк. Захотелось его поцеловать. Невыносимо.
– Давненько мы не виделись, верно? – сказал Марк.
– Да. А ты теперь кто?
– Понятия не имею.
– Я тоже, – сказала я.
– Сорок лет тебя знаю, а имя все никак не запомню.
Мы оба прыснули – старая приходская шутка, папина любимая.
Марк продолжал смотреть на меня своими карими, бездонными, проницательными глазами, а я задавалась вопросом: «Как бы поступил на моем месте Далай-лама?»
Внезапно мы вскочили, словно пара щенят, спущенных с поводков, и помчались ко мне в номер. На всю ночь.
Воскресенье, 25 июня
Мы не насытились и к утру, только новый голод прибавился – обычный, относящийся к еде. И очень сильный. Звонили насчет обслуживания номеров – не дозвонились.
– Наведаюсь в ресторан, – сказал Марк, застегивая рубашку. – Принесу нам что-нибудь от щедрот шведского стола. А ты не вздумай вставать. Лежи, как лежишь.
За Марком закрылась дверь. Я услышала приветствующий его мужской голос. «Добрым утром» дело не ограничилось. Марк и неизвестный мужчина заговорили, причем на повышенных тонах. Через минуту, совершенно неожиданно, разговор оборвался. Что бы это значило?
Я стряхнула неприятное впечатление, потянулась под одеялом, смакуя ночные подробности. Потом спохватилась – нашарила расческу, зеркальце, принялась прихорашиваться.
В дверном проеме возник Марк с целым подносом вкусностей – апельсиновый сок, кофе, шоколадные круассаны.
– Спасибо, милый, – проворковала я. – Иди ко мне.
Но Марк только опустил поднос на прикроватный столик, а сам остался стоять.
– Ты чего?
Он нервно заходил по комнате.
– Видишь ли, я совершил ошибку.
Так, понятно. Злой рок. Особенно кошмарно, что я – в ночнушке, вся такая уязвимая, в то время как Марк защищен броней – костюмом. Он ведь не это имеет в виду? Он ведь не отвергнет меня после ночных ласк и откровений? Нет, только не сейчас. Только не в ночнушке.
– Я забылся. Пошел на поводу у собственных эмоций. Меня захлестнула радость встречи с тобой. И вдобавок я малость перебрал. Впрочем, мы оба перебрали. Мы не должны продолжать.
– Продолжать перебирать?
– Бриджит, – заговорил Марк, присаживаясь на край кровати, – пойми меня. Я недавно развелся. Ни мое эмоциональное состояние, ни та фаза жизненного пути, которой ты достигла, не годятся для начала серьезных отношений.
– Я их и не требую.
– Да, конечно. Однако проблема – не важно, озвученная или нет – никуда не девается. В твоем возрасте я просто… Это было бы непорядочно с моей стороны… Словом, я не хочу и не буду транжирить последние годы твоей фертильности.
19.00. Моя квартира.
Боже. Боже. Выходит, у моей сексуальности был срок годности – и вот он истек. Мужчины больше не находят меня привлекательной, потому что я – пустоцвет, вдобавок вялый.
19.01. Я – токсична. Я отталкиваю мужчин на подсознательном уровне.
19.03. Тьфу! Не дам эмоциям влиять на карьеру! Я – продюсер-профи; сейчас загружу мозг множеством задач; разграничу личное и профессиональное. Все получится, хоть меня и отверг, предварительно использовав, тот самый, единственный… В общем, отныне мужчины для меня не существуют. Работа, работа и еще раз работа.