«Щенок, – подумал он про Владика. – Посмел бы ты в моей клинике что-нибудь мне сказать. Ладно бы еще этот старый черт Ризкин высказался. Ему хоть можно простить, он начальник. И специалист, говорят, неплохой. А этот еще туда же лезет со своими нравоучениями…» И впервые после того дня, когда Азарцев потерял свою пристань, прибежище, гавань, одним словом, свою собственную клинику, он снова, как будто вновь после только что пережитого, почувствовал острое унижение. И он быстро вышел, чтобы не заплакать.

– Будь с Вовой поосторожнее, – значительно сказал Владику Ризкин.

– А что я такого сказал? – сделал наивные глаза Владик. – Я все правильно сказал.

– Я тебя предупредил, – больше Михаил Борисович не стал ничего объяснять.

Азарцев прошел в свою комнатку и отпер тумбочку, которую всегда закрывал на ключ. Теперь в нее помещалось все его хозяйство. Несколько медицинских книг, французское пособие по технике бальзамирования, набор необыкновенно тонких и эластичных импортных перчаток, специальный фартук, косметические наборы и склянки с жидкостями для работы. Медицинские инструменты Азарцев всегда возил с собой. Сейчас он сел на шаткий стул перед тумбочкой, наклонился, чтобы достать необходимые для работы вещи. Все его вещи были перед ним на двух небольших полках. Азарцев посмотрел на эти полки, на свернутый фартук, на косо лежащую французскую книжку и закрыл лицо руками. Перед глазами всплыл прекрасный дом, похожий на маленький замок, его клиника, чудесный кабинет, прекрасная операционная, большой холл с роялем, высокие золоченые клетки с экзотическими пичугами. Это было его детище, такое же родное, как и дочь Оля. Он с силой захлопнул дверцу тумбочки. «Бальзамировщик хренов, – вслух сказал он. – Подумать только! «Вова». И каждая свинья может называть меня на «ты». Он потер лоб. Картинка в сознании сменилась. Теперь появилось лицо дочери. Оля. Если бы не она, можно было бы без особого сожаления пустить себе пулю в лоб. Он задумался. Пустить пулю? Из чего? Отцовский пистолет – старый, еще трофейный, неизвестно откуда у отца появившийся, но очень нравившийся Азарцеву с детства и хранившийся все время в ящике его письменного стола в кабинете в этой самой клинике, был также конфискован Лысой Головой, как и все остальное имущество. «Интересно, там теперь по-прежнему заправляет Юлия?» Азарцев поймал себя на мысли, что впервые, пожалуй, за несколько месяцев подумал о своей клинике и предательнице-жене, как о чем-то предметном. До этого он старался вообще не думать о своей потере, а если и вспоминал о ней, то все происшедшее представлялось ему огромным кровяным пятном, застилающим мозг. А теперь в его сознании хотя бы всплыли образы: территория усадьбы, жуткая мегера фантастической красоты – его собственная бывшая жена и, наконец, главный мучитель – Лысая Голова. Человек, обязанный ему всем и подставивший его, как мальчишку. Владимир открыл глаза и снова уставился на содержимое тумбочки. «Я должен работать, – сказал он себе. – Должен работать ради Оли. Если моей дочери понадобится помощь, кроме меня, нет ни одного человека на свете, кому она нужна. Юлия не в счет. Она совершенно не понимает Олю. Она подавляет все живое вокруг нее. Еще немного, и девочка просто не сможет жить с матерью. И еще неизвестно, выйдет ли она замуж…»

Азарцев вздохнул и достал из тумбочки фартук, взглянул на часы. Как незаметно и впустую утекает время. Ему позвонили, чтобы он приехал к двенадцати. Сейчас уже два. Если он начнет работать через полчаса, то закончит, когда уже стемнеет… С другой стороны, куда ему торопиться? За дверью раздались чьи-то голоса. Это, наверное, разговаривают родственники пациентки. Они пришли вовремя, но надо им сказать, чтобы его не торопили. Он не привык халтурно делать работу.

– Вова, все готово. Принимай, – санитар закатил каталку с пациенткой в его узкую комнатку.

– Родственникам скажи, чтобы не шумели и куда-нибудь часа на три исчезли. – Азарцев достал инструменты и профессионально взглянул на лицо лежащей на каталке женщины. – А почему здесь все синее? – он показал пинцетом на уши, затылок и заднюю часть шеи.

– Так у нее везде все синее – и на плечах, и на спине. – Санитар откинул простыню, и Азарцев действительно увидел повсюду расплывшиеся багрово-синие пятна. – Скончалась потому что очень быстро, – со знающим видом сказал санитар. – Я видел, как Михаил Борисович новенькому тромб показывал. В сосуде засел. Ну и слава богу, не мучилась, значит.

– Быстро-то быстро, – задумчиво сказал Азарцев. – Но просто так эти синие пятна убрать не получится. Тут нужна совершенно другая, очень дорогостоящая процедура. Нужно объяснить это родственникам. Я не знаю, будут ли они согласны на дополнительные деньги.

– Ну, ты пойди к ним и сам это все объясни. Я ничего в этом не понимаю. – Санитар оставил каталку и ушел. Как Азарцеву ни хотелось уклониться от этого дела, но ему пришлось самому объясняться с родственниками. Начался скандал. Азарцев стоял и молча ждал, пока родственники прокричатся. Когда же они замолчали, он негромко спросил:

– Может, тогда вообще не бальзамировать?

Родственники подумали и действительно отказались. Азарцев вздохнул с облегчением и оставил их.

«Ну и хорошо, – подумал он. – Отвалите от меня все».

И хотя сегодняшний день прошел для него впустую, он нисколько не пожалел об этом. Предупредив санитара и самого Ризкина, что уходит, он не без облегчения снова закрыл в тумбочке свои шмотки и вышел на улицу.

13

Что за манера в наших больницах закрывать все двери на послеобеденное время? Это только в детском саду должно неукоснительно соблюдаться – тихий час, и баста. Конечно, если приезжает «Скорая», то дежурные приемного отделения выходят, кряхтя и потягиваясь, и впускают несчастного больного и сопровождающих его людей в синих рабочих пижамах. Но вход человеку простому в больницу с двух до четырех строго запрещен. И никакие мольбы и упрашивания не имеют совершенно никакого действия, ибо упрашивать некого. Двери закрыты. В лучшем случае выйдет охранник с отечной физиономией и ткнет тебе пальцем в засиженную мухами табличку: «Читай!» Время для посещений строго ограничено.

И Ашот Гургенович Оганесян прыгал, как воробей, перед закрытой дверью приемного отделения около получаса. Он пробовал стучать в окно, пытаясь привлечь к себе внимание двух каких-то работниц в медицинской одежде, но они, равнодушно взглянув на него, сделали вид, что его не заметили. Тогда Ашот переместился к центральному входу и стал звать охранника сквозь немытое стекло. Того, кстати, самого мужика в пятнистой униформе, что работал здесь и раньше, два года назад. Но перед охранником стоял маленький телевизор, а на столе была разложена нехитрая снедь.

«Отвлекать человека от такого времяпрепровождения безнравственно, все равно не откроет», – подумал Ашот и в последний раз как следует шарахнул по дверям. Никакого действия его стук не возымел, и разочарованный Ашот снова вернулся к дверям приемного отделения.

«Охраняют, блин, как в Пентагоне». Теперь Ашот увидел кнопку звонка и стал звонить. Сначала деликатно, раз-два, потом, не выдержав, нажал на кнопку и уже не отпускал. Ну, должен же все-таки выйти хоть кто-нибудь?!

И действительно, в ответ на непрекращающийся трезвон за дверью кто-то появился.

– Кто там звонит? – раздался женский голос, в котором слышалось неумолимое лязганье гильотины.

– Это доктор Оганесян, – как можно солиднее, произнес Ашот. – Откройте дверь. Мне нужен доктор Барашков Аркадий Петрович.

– Никого здесь нет! Звоните по телефону, куда вам надо. А я дверь не открою! – ответил голос, и по шарканью шагов Ашот понял, что бдительная сотрудница оставляет его одного.

– Да подождите! – закричал он в щель, что было силы. – Я же вас не съем! Я приехал из Америки! – пустил он в ход последний аргумент. – Мне надо доктора знакомого отыскать!

– Тогда идите за разрешением к главному врачу! Завтра с девяти до одиннадцати. А сегодня я вас из Америки тем более не пущу! Такие посещения через начальство! – Голос удалился, и Ашот, от злости пнув пару раз дверь ногой, отошел в сторонку, соображая, что делать дальше.

«Ведь умирать будешь, приползешь и сдохнешь тут на пороге с такими работниками», – устало выдохнул он. До конца тихого часа оставался еще целый час. Ждать на улице было холодновато. Пойти пообедать куда-нибудь? Но после булки с колбасой есть не хотелось. «Обычно Аркадий не уходит домой раньше шести, – подумал Ашот. – Тут где-то недалеко был кинотеатр». Он решил сходить от нечего делать в кино и заодно поискать там телефон-автомат. Из него и позвонить Барашкову домой.