Ирина Степановская - Рецепт счастья от доктора Тины

Дорн смотрел на нее. Что она, сошла с ума?

– Делай все по-настоящему. – Оля протянула руку и взяла лист бумаги. – Вот листок, черти его на графы. Здесь время, здесь ощущения. Я буду их диктовать, пока не засну. Потом время пробуждения и мои сны. Если твоя теория верна, у меня не должно быть галлюцинаций. Я просто буду спать.

Дорн долго молчал.

– А ты раньше кололась когда-нибудь? – наконец спросил.

– Никогда.

Он усмехнулся:

– Хочешь попробовать, что ли?

– Нет. – Оля смотрела на него твердо. – Сами по себе наркотики меня не интересуют. Я хочу помочь тебе. И я тебе верю. Надо же когда-то начинать! Я буду первым добровольцем. Ты же сказал, что все рассчитал и мне ничего не грозит? – В ее голове крутились случайно прочитанные строчки из какого-то молодежного журнала. Какой-то кумир миллионов рассказывал в нем, что для того, чтобы девушка могла привлечь его внимание, ей надо было чем-то его удивить. Простое восхищение ему надоело. «Автографы, цветы, трусики, поцелуи… Никакого разнообразия!» – жаловался он.

– А если выйдет что-нибудь не так? – Дорн сидел в нерешительности.

– Что может быть не так? Ты дашь мне лекарство и потом введешь наркотик. Лекарство нейтрализует наркотик, и я не должна впасть в состояние наркотического опьянения. Но кто-то же должен тебе это подтвердить? – Она улыбнулась. – Мышки разговаривать не умеют. Вот я и расскажу тебе все, что буду чувствовать. – Она задрала рукав своего шерстяного джемпера.

«А, чем черт не шутит! – подумал Саша. – С одного раза ничего плохого не будет. Пусть попробует, вот потеха!» Дорн прикинул на глаз дозировку таблеток и концентрацию раствора в ампуле, скосил глаза на Олю. «Побольше, конечно, чем я крысе вводил, но у нее и вес какой!» Он вспомнил, как накануне, чтобы задобрить профессора кафедры физиологии, который собирался за пропуски не допустить его к сессии, рассказал ему про свои эксперименты.

– Эксперименты надо проводить не кустарным способом, молодой человек, – досадливо поморщившись, сказал профессор. – Сейчас наука – удел не любителей-одиночек, а продукт деятельности больших коллективов. Сдайте сначала все задолженности по предмету, а потом приходите в научный кружок. Там и поговорим. – Профессор поскорей отошел от Дорна подальше. «Придурок какой-то», – подумал он.

«А вот я покажу ему протоколы своих опытов, и профессор поймет, что был оч-ч-ень не прав!» Саша решительно ввел в вену Оли лекарство. Оля сама записала в листок название лекарства, дозу и время введения.

Валентина Николаевна ехала по вечерней Москве с Барашковым в больницу и размышляла: «Приехал Ашот, новый американец. Все еще молодой, красивый, успешный. И вот он посмотрит на нее, на Тину, и ужаснется – что стало с ней?» Она почему-то ни на секунду не сомневалась, что они с Барашковым выведут Ашота из состояния комы, приведут его в сознание, спасут. Она просто не могла представить, чтобы они вдвоем с Аркадием не могли помочь Ашоту. Хотя, казалось бы, разве так уж мало было в ее жизни случаев, когда они действительно не могли помочь.

«Нет, этого не может быть! – говорила она себе. – Этого быть не должно, и допустить это невозможно!»

Барашков молчал. По его молчанию и потому, как он резко вел машину, Тина понимала, что положение очень серьезное. «Серьезное, но не катастрофическое же? – уговаривала она себя. – Сколько людей мы спасали с Аркадием, неужели мальчика нашего не спасем?»

Нет, ее больше пугала их встреча, когда Ашот придет в себя. Кем она была, когда он уезжал, и кто она теперь? Тина вытянулась на сиденье и посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Да, два года оказались для нее катастрофическим сроком. Аркадий заметил ее движение.

– Не пугайся, Ашот тебя узнает при любом раскладе. – Какой все-таки внимательный Барашков! Хотя сейчас мог бы и помолчать.

Они доехали. Аркадий бабахнул в дверь приемного отделения, гаркнул на опять замешкавшуюся санитарку. Она недовольно отпрянула в сторону и долго еще сердито выговаривала что-то им вслед. Аркадий ответил ей уже издалека, от лифта.

– А лифт все тот же. Старый! – вспомнила Валентина Николаевна знакомое лязганье. Но новая, ярко рыжая лифтерша восьмидесяти лет приветливо распахнула перед ними двери.

– Привет, Генриетта Львовна! – поздоровался с ней Аркадий. – На третий!

– Что-то припозднились сегодня. – Рыжая старая ведьма с интересом поглядывала зоркими глазками на Валентину Николаевну. – А ведь вы, голубушка, здесь лечились в прошлом году, если я не ошибаюсь.

– Не ошибаетесь. Я здесь еще и работала, – Тина не узнала свой голос. Он стал одновременно и другим, и прежним. Аркадий посмотрел на нее и тоже не понял, в чем дело. А дело оказалось не таким уж мудреным – из голоса Валентины Николаевны исчезли просительные интонации, только и всего.

Они быстро пошли по коридору в палату. В холле звучала громкая музыка – трое больных смотрели какой-то концерт.

– Сделайте потише, – Аркадий подошел и убавил звук. На него недовольно посмотрели. – Здесь хирургическое отделение, не концертный зал. Вы мешаете тем, кто в палатах.

Один больной, мужчина средних лет, раздраженно встал и ушел. Две женщины остались возле телевизора.

– Сюда, – сказал Аркадий и пропустил в дверь палаты Тину.

Возле Ашота все так же никого не было. Аппарат мерно дышал за него, запуская легкие. Сердце, по-видимому, работало само. Лица не было видно – голова была забинтована: повязка покрывала глаз и щеку и циркулярно обхватывала подбородок. Узкий нос с пушкинской горбинкой темнел на фоне бинтов. В него были введены трубки.

– Мамочки мои! – вдруг сказала Валентина Николаевна и вцепилась в металлическую спинку передвижной кровати. – Ашот!

– Он тебя не слышит, – сказал Барашков. – Давай, включайся. А я пойду поищу, где они ходят, наши дорогие медицинские работники…

Он вышел. Тина подошла к рабочему столу, сглотнула комок, подступивший к горлу. Два года она не брала в руки листы назначений. Она порылась в своей сумке, нашла очки и села. Первый же внимательный взгляд на развернутый лист, в котором отмечались время и дозы вводимых лекарств, привел ее в недоумение.

– Аркадий! – растерянно позвала она. – Это твои назначения? – Два доктора – Барашков и еще один, незнакомый, – вошли в палату. – Аркадий, – снова сказала она. – Зачем вы вливаете ему столько жидкости? Разве ты не знаешь угрозу развития отека мозга?

– А кто это? – тихо спросил незнакомый доктор у Барашкова, кивая на Тину.

– Это консультант из другой больницы, – соврал Аркадий.

– А кто ее пригласил?

– Я.

Доктор почесал кончик носа.

– Видите ли… – он замялся, не зная, как обращаться к Тине.

– Профессор… – подсказал ему нарочно Барашков. Тина подняла на него возмущенные глаза.

– Видите ли, профессор, – уже увереннее сказал незнакомый врач, – у больного была очень значительная кровопотеря. И это количество жидкости только ее замещает.

– Он у вас выделяет очень мало, – ткнула Тина в листок дужкой от очков. – Аркадий, смотри сам! Мозг сдавлен жидкостью, поэтому сознания и нет. Дай посмотреть компьютерную томограмму.

– Ты думаешь, ее уже сделали? – спросил Аркадий и повернулся к коллеге.

– Не удалось, – развел тот руками. – Днем я был на операции, некому было больного везти.

Тина шумно выдохнула, обхватила ладонями обе щеки.

– Аркадий, – сказала она, – ты уверен, что не пропустил черепно-мозговую травму и очаг контузии?

Незнакомый врач только хмыкнул и отошел в сторонку.

– Ты думаешь, что все еще находишься в своем отделении? – раздраженно ответил Барашков. – В том самом, в котором мы отработали столько лет? Сейчас все по-другому. Это тогда мы могли рассуждать, как хотели. Сейчас у нас есть обязательное медицинское страхование. И если раньше мы сами решали, что нам делать с больным, теперь у нас в компьютере имеются инструкции на все случаи жизни, которые мы обязаны неукоснительно выполнять. – Барашков подошел к другому столу, сел и постучал по клавишам открытого ноутбука. Угол рта у него мелко дергался. – Пожалуйста. Черепно-мозговая травма. Все виды исследований. В порядке очереди. Какая у нас очередь? – спросил он у коллеги.

– Я туда еще не звонил, но думаю, запишут на послезавтра.

– На послезавтра. Это хорошо, что не на следующую неделю.

– Послезавтра может быть уже поздно, – тихо проговорила Тина.