Крошка табака прилипла к губе Азарцева. Он ее сплюнул.
– Думаю, что если ты что-то и лоббируешь, то исключительно для собственной пользы. Вернее всего, ты думаешь, что, если я соглашусь на эти деньги, большую их часть я отдам Оле. А через нее – тебе.
– Сейчас не время пререкаться. Ты согласен или нет?
Он помолчал, выдыхая дым. Движение пошло. Азарцев легонько нажал на газ.
– Не знаю.
– Послушай, я очень тебя прошу, сделай это! – Он почувствовал, что Юля действительно его просит. – Результат в конечном итоге будет очень важен для тебя.
– Давно ли ты обо мне стала так заботиться? Или новый хозяин тебя достал? – Хотя он специально не думал об этом, но каждый раз, когда слышал Юлин голос, заезженная картинка автоматически всплывала в памяти: Лысая Голова сидит в его кресле, Юлия, запинаясь, бегает вокруг него с кофе, а согнутый в знак вопроса худосочный юрист подсовывает ему, Азарцеву, на подпись дарственную на имя Лысой Головы. Самый обыкновенный захват. Даже без рейдерства. Пара предателей – и все готово.
– Послушай, я не могу тебе все сказать по телефону. Надо прооперировать одного человека. В нашей клинике.
Сердце у Азарцева забилось. Действительно, совпадение. Он ведь и ехал туда. Но только чтобы посмотреть.
– В твоей клинике. Ты ведь у нас теперь хозяйка.
– Не глупи. Я возглавляю клинику формально. Я сейчас пришлю тебе навстречу машину с мигалкой.
– Не торопись. Кого надо прооперировать? Очередного Магомета, какую-нибудь Лысую Голову? Я уже прооперировал его, хватит. И почему ты звонишь мне? Что, у набранного тобой персонала недостаточная квалификация?
– Это исключительно твой случай, Азарцев. Взрыв в машине. Ожоги и раны головы, шеи, рук. Только ты можешь прооперировать так, чтобы не было деформирующих рубцов.
– На хрен вы мне нужны с вашими бандюками.
– Это девушка, Вова.
Он внутренне ухмыльнулся.
– А-а-а… Любовница Магомета? А я думал, что он трахает тебя.
– Не груби, Азарцев. Тебе не идет. Эта девушка – его дочь. И она ни в чем не виновата, кроме одного – она захотела прокатиться в его машине. Взяла ключи, вышла из дома на минуту раньше, чем Лысая Голова, и нажала на кнопку автоматического запуска двигателя. А в машине оказалась взрывчатка. Если бы она успела сесть в машину – ее разорвало бы на куски. Она была красавицей, Азарцев. И я тебе точно говорю – Магомет не пожалеет денег. Только деньги нужно брать сразу.
– Я их возьму, а он меня убьет. Что мешает ему отобрать у меня деньги? После того как он отобрал у меня клинику, я ему не верю. И ведь это же ты ему, черт возьми, помогла! – Азарцев впервые смог выговорить эти слова. До этого Юлиного звонка он даже старался не думать ни о Лысой Голове, ни о предательстве Юлии – ему было физически больно думать об этом. Двойное предательство – что ж, придется пережить и это. Ради Оли.
– Я вывезу деньги в своей машине. Ты поедешь пустой.
Он усмехнулся. Своими руками отдать деньги женщине, которая ведет, возможно, двойную игру?
– А куда ты их денешь? Ты думаешь, так уж сложно вычислить, где ты их спрячешь? На полке в ванной или в платяном шкафу? Люди Лысой Головы придут к тебе в квартиру и убьют тебя.
– Не только меня. Они убьют и тебя, Азарцев. Я не вру. Если б ты сейчас видел Магомета! К нему страшно приблизиться. Он обожает свою дочь. Я его боюсь, он сошел с ума. Подумай сам, он сейчас мечется, не зная, куда податься. Возил ее по трем разным клиникам – никто не гарантирует результат. Азарцев, если ты не приедешь, Магомет убьет нас и без денег. Он сказал, чтобы я тебя привезла любой ценой. Я даже думаю, что его люди уже ждут тебя в твоей квартире. И наша Оля останется тогда и без отца, и без матери.
– А, вот так… – Азарцев задумался. – Не больно, значит, ты пользуешься уважением у своего нового босса. – Он помолчал. Ему показалось, что Юля тихонько заплакала. – Ты там одна? – спросил он.
– Да-да! – Это было похоже на правду. Но кто знает на самом деле, правда это или нет?
– Я перезвоню тебе через несколько минут! – Он отключился. Николай, вот кто был ему сейчас нужен. А Николаю нужны деньги. Он прооперирует дочь Магомета и отдаст деньги Николаю. И Оля, и Юля не пострадают. Только бы Николай, и Слава, и Толик освободились бы уже сейчас после этой истории с начальником милиции…
Азарцев решительно набрал номер своего школьного друга:
– Николай, вы все еще не в мастерской?
– Нет, Володя. Но мы едем туда.
– Послушай, может, вы развернетесь? Есть одно дело, обещают очень крутой гонорар. Но есть риск, что при передаче денег могут убить.
– Это требует коллективного решения. Сейчас включу громкую связь. Повтори, чтобы все слышали.
Азарцев повторил.
– Действительно много денег? – спросил его Слава.
– Раньше было много, теперь ничего не гарантирую.
– Это хорошо, что не гарантируют. С гарантией не интересно, – послышался мягкий баритон Толика.
– А за что дадут деньги? – спросил Николай.
– Я должен прооперировать девушку, ее отец меня поблагодарит.
– А где ты будешь оперировать?
Азарцев молчал.
– Вован, ты нас слышишь?
Противный комок в горле мешал говорить.
– В моей бывшей клинике.
– А этот благодарный папашка и есть тот самый козел, который у тебя клинику отобрал? – догадался Слава.
– Да, ребята. Это действительно он. Но дочь его, как я понял, ни в чем не виновата. И потом… – голос его стал глухим, – можете смеяться, можете считать меня мудаком, но я соскучился по операционной. Если б вы знали, как мне хочется прооперировать живое лицо, а не заполнять гелями эти холодные посмертные маски. У меня аж пальцы дрожат от нетерпения. – На том конце провода молчали. – Ребята, можете меня осуждать, но я снова хочу хоть немножко побыть в своей операционной… Что бы вы мне сейчас ни сказали, я все равно туда поеду.
Он свернул на обочину – трудно стало дышать. Он отчетливо понял – перед ним западня. Спасение может быть только в том, что он не возьмет деньги. Еще при условии, что вообще все это правда – и раненая девушка, и то, что, кроме него, никто не берется ее лечить… Юля могла расставить очередную ловушку. Только зачем он им понадобился, если история с дочерью Магомета – выдумка? Он еще поразмыслил. А какая разница, если он все равно на крючке? Даже развернись он сейчас обратно – Юлия права, его все равно найдут. Он принял решение.
– Ребята, вы меня еще слушаете? Я все равно туда еду. А достанутся или не достанутся деньги, это зависит от вас. Сам я их брать не буду.
За всех ответил Николай:
– Мы разворачиваемся, Володя. Говори, как найти твою клинику.
Он дал подробные указания и перезвонил Юле, что едет. Интересно, кто теперь работает в операционной? Остались ли нужные инструменты? Сохранилась ли в компьютере его специально разработанная программа, и вообще цел ли его компьютер? Азарцев теперь уже не думал ни о чем, кроме операции. Сколько он уже не стоял за операционным столом? Месяца три или чуть больше. Нет, тактильная память его не подведет – он пошевелил пальцами и улыбнулся. Поток машин набирал скорость, его «восьмерка» влилась в него и помчалась в ночь.
Михаил Борисович Ризкин вернулся в кабинет, разгоряченный вином и танцами. Его шикарная «бабочка» кокетливо топорщила крылья под измазанным губной помадой воротником рубашки. Михаил Борисович был доволен. Развлечений в его жизни было немного, он к ним теперь не тяготел, но корпоративные танцы в обнимку с надушенными и разодетыми коллегами всегда вдохновляли его. Михаил Борисович представил, как Владик Дорн его бы спросил:
– К чему вдохновляли, шеф?
И Михаил Борисович тогда бы ответил:
– Конечно, к еще более глубокому изучению патологической анатомии, мой мальчик. Ибо что, как не высокая квалификация в сочетании с природным остроумием даже при самой отвратительной внешности придает тебе необходимый шарм в глазах окружающих.
– А шарм вам для чего?
– А все для того же. Чтобы ничего не бояться – ни жизни, ни смерти.
– Я всегда думал, шеф, что одно с другим не связано.
– Еще как связано, голубчик. Человек, обладающий умом и шармом, всегда стоит выше других, а следовательно, должен быть бесстрашен…
Михаил Борисович приготовился уже задать следующий вопрос в этой воображаемой дискуссии со своим младшим коллегой, но вдруг остановился в недоумении. Что это? Владик еще здесь? Его микроскоп до сих пор не выключен, плакат с амилоидозом почки вытащен из-за шкафа и стоит, покосившись, приваленный к ножке стола… Однако… И где же сам Дорн?