Татьяна Алексеева - Резанов и Кончита. 35 лет ожидания

Он вновь попытался вспомнить, как на свет появился их с Анной первенец. К тому времени оба уже потеряли всякую надежду иметь детей и ни разу не поднимали этот вопрос в разговоре. А потом, на очередной прогулке по набережной, Анна вдруг еле слышным шепотом сообщила Николаю самую главную новость в их жизни… И спустя девять месяцев Резанов с изумлением понял: все его страхи о том, что жена станет дарить всю свою любовь не ему, а ребенку и что их жизнь изменится в худшую сторону, были напрасными. Да, их жизнь изменилась, но она стала еще счастливее и радостнее. А любви в ней стало еще больше – ведь теперь в их семье было не двое любящих людей, а трое!

Вот только потом Анна стала мечтать о других детях. Она безумно любила сына, но ей очень хотелось еще и девочку. И как Резанов ни опасался за ее хрупкое здоровье, после рождения Пети пошатнувшееся еще сильнее, не уступить жене в этом страстном желании он не смог. Зато теперь настало время жалеть об этом…

Сколько времени он так расхаживал по дому, вспоминая счастливое прошлое, Николай не знал. Несколько раз с нижнего этажа доносился бой часов, но он не обращал внимания на то, сколько времени они пробили. Иногда из комнаты Анны доносились какие-то тихие шорохи или шаги сиделки, и Резанов замирал возле ее двери, готовый вбежать туда в любую минуту. Но потом все шорохи стихали, и он так и не решился войти, боясь побеспокоить ослабевшую жену еще сильнее.

Наконец Николай почувствовал, что устал от этой монотонной ходьбы и его потихоньку начинает тянуть в сон. Он снова заглянул к себе в кабинет, посмотрел на часы и некоторое время с удивлением таращился на качающийся маятник: был уже пятый час утра. Надо было все-таки немного поспать, а днем встать не слишком поздно и хотя бы ненадолго зайти в канцелярию, где за прошедшую неделю, наверное, накопилось огромное количество дел. Вот только кого теперь попросить, чтобы его разбудили, ведь все домашние уже давным-давно спят?

Решив, что, скорее всего, он и так не сможет спать долго и проснется сам, Резанов отправился в спальню, но не успел даже открыть ее дверь. В том конце коридора, где находилась комната Анны, вдруг что-то громко стукнуло, раздался чей-то приглушенный крик и по коридору застучали чьи-то каблуки. Николай обернулся и со всех ног бросился навстречу несущейся к нему сиделке:

– Что..? Что… случилось?

Он уже знал, что она ответит, и поэтому не стал дожидаться, когда девушка переведет дух и сможет объяснить ему, что происходит – он просто бросился ей навстречу, промчался мимо нее и влетел в спальню жены, уже не опасаясь зашуметь и потревожить ее сон. Сиделка вбежала в комнату вслед за ним, но остановилась на пороге, а потом неслышно отступила назад, в темноту коридора, догадавшись, что в эту последнюю минуту супругам надо дать возможность побыть наедине.

– Николай, это вы? – донеся из угла слабый, едва слышный голос Анны, и Резанов, замерший на мгновение посреди комнаты, одним прыжком оказался рядом с ней. Пламя стоящей на тумбочке свечи бешено заплясало.

– Анюта, я здесь, я с тобой! – зашептал Николай, хватая худенькую и теперь уже по-настоящему прозрачную руку жены и прижимая ее к своему лицу. – Аннушка моя…

В полумраке, с трудом разгоняемом маленьким огоньком единственной свечки, почти невозможно было разглядеть бледное лицо лежавшей в постели молодой женщины. Но Резанову и не надо было ничего видеть, чтобы понять: она доживала последние минуты своей жизни. И если до того, как его позвали к ней в спальню, у него еще оставалась слабая надежда, что супруга поправится, то теперь с верой в лучшее пришлось распрощаться. Анна умирала.

– Николай, я вас прошу… – зашептала она хрипло, пытаясь приподняться, но у нее не хватило сил даже на то, чтобы повернуть голову на подушке и посмотреть мужу в лицо.

– Не двигайтесь, не надо, берегите силы! – зашептал в ответ Резанов, наклоняясь к ней еще ниже и прекрасно понимая, что его слова бессмысленны. Никакой отдых Анне уже не помог бы, сил у нее не осталось совсем. И она тоже прекрасно понимала это.

– Выслушайте меня! – зашептала она слабеющим с каждым словом, но все равно требовательным голосом. – Николай, любимый!.. Дайте мне сказать!

– Хорошо, хорошо, говорите, я вас слышу! – тут же уступил Николай, окончательно осознав, что это их последний разговор с Анной.

– Николай, дорогой, не вините нашу девочку в моей смерти, она ни в чем не виновата, постарайтесь ее полюбить! – быстро заговорила умирающая. – Она, наверное, будет на меня похожей, как Петя – на вас, вы сможете ее любить хотя бы за это!..

– Анна, не надо так говорить, я уже ее люблю… – забормотал в ответ Николай, меньше всего в тот момент думая и об их новорожденной дочери, и о старшем ребенке.

– Любите ее и Петю за нас двоих! – попросила Анна. – Рассказывайте обо мне, говорите, что я тоже их любила, что мне очень жаль, что все так получилось, что я не могу быть с ними…

– Конечно… я все, все буду рассказывать… – бессвязно отвечал Резанов, не спуская глаз с ее исхудавшего и измученного лица.

– И еще… – начала Анна, но вдруг замолчала, прикрыв глаза, и Николай, охнув, прижал ее к себе. Ему показалось, что все кончено, но, обняв жену, он почувствовал ее слабое дыхание и услышал, как неровно, пропуская удары, бьется ее сердце. Он осторожно опустил жену обратно на подушку, и ее опущенные веки с дрожащими ресницами снова поднялись, а глаза как-то странно сверкнули. Хотя, возможно, в них просто отразилось ярко вспыхнувшее и заплясавшее пламя свечи.

– И еще, – снова медленно заговорила женщина, с трудом выговаривая каждое слово, – я хочу попросить вас… посоветовать… Пожалуйста, Николай, не оставайтесь в одиночестве! Найдите другую женщину, которая вас полюбит, которая полюбит наших детей и подарит вам еще своих! Я хочу, чтобы вы были счастливы!..

– Конечно, Анюта, конечно, я сделаю все, как вы хотите, – продолжал соглашаться с ней граф, уверенный, что жена уже не понимает, что говорит, и мысленно обещая себе никогда даже не думать о других женщинах и о повторной женитьбе.

– Николай, я не брежу! Прошу вас, отнеситесь к моим словам серьезно! – простонала Анна. – Не надо горевать обо мне всю жизнь, вы должны жить дальше и жить счастливо!

– Аннушка, ну как вы можете такое говорить? – ласково спросил Николай дрогнувшим голосом. – Вы поправитесь, и мы будем счастливы вместе, еще очень-очень долго.

– Вы же знаете, что это не так… – почти неслышно возразила ему Анна.

– Я люблю вас. И буду любить всю жизнь. Только вас и никого другого, – твердо ответил Резанов, неспособный солгать жене в таком вопросе даже в этот момент.

– Вы меня любите, – подтвердила Анна, и на ее белом, как простыня, лице появилось вдруг слабое подобие улыбки. – И именно поэтому вы сумеете полюбить еще раз. Я это знаю… Я хочу, чтобы вы были счастливы и наши дети – тоже.

– Анна… – Резанов не мог спорить с женой, он вообще не мог больше говорить, все, чего ему хотелось – это просто сидеть рядом с ней, смотреть на нее и прижимать ее к своей груди. И она, то ли догадавшись о его желании, то ли почувствовав, что силы покинули ее окончательно, затихла и молча протянула ему дрожащую руку.

Николай снова притянул ее к себе, обнял ее хрупкое и почти невесомое тело обеими руками и замер, слушая ее едва уловимое дыхание. Анна тоже обхватила его совсем обессиленными руками и положила голову ему на плечо. Так они и сидели, не шевелясь и не произнеся больше ни слова. Минуты сменяли одна другую, и больше всего Николай боялся, что в спальню войдет сиделка или кто-нибудь еще, и им с Анной помешают. А еще ему страстно хотелось, чтобы это их прощание длилось вечно.

Их никто не побеспокоил – все слуги понимали, что им нечего делать в спальне умирающей, и Николай был безумно им за это благодарен. Он закрыл глаза и старался не думать больше ни о чем, кроме доверчиво замершей у него на руках любимой женщины, старался запомнить каждую секунду их последней встречи. А потом тело Анны обмякло и как будто стало чуть тяжелее, и Резанов осторожно опустил его обратно на смятую подушку.

Теперь ее лицо было еще белее, чем раньше, но оно сделалось совершенно спокойным, и на нем застыла слабая улыбка. Николай еще некоторое время смотрел на него, заставляя себя как можно лучше запомнить каждую любимую черту, а потом накрыл его одеялом и вышел из комнаты.

Россия, Санкт-Петербург, 1803 г.