– Назад! – закричал он, с трудом удерживая испугавшегося коня и пытаясь заставить его медленно отступить от ломающегося льда. Но лошадь лишь громко заржала и попыталась подняться на дыбы – крик седока нагнал на нее еще больше страха. Трещина во льду стала быстро расширяться, удлиняться в разные стороны, вправо и влево от нее побежали другие трещины, и не успел Резанов опомниться, как ноги коня провалились под лед, а потом и сам он по пояс окунулся в жгуче-холодную воду.
– Николай!!! – в ужасе орали у него за спиной успевшие выбраться на берег друзья. Резанов изо всех сил дернул на себя поводья, разворачивая лошадь к оставшемуся позади берегу. Каким-то чудом его коню удалось выбраться на твердый лед и доковылять до земли. Там Николая силой вытащили из седла и, не слушая его слабых возражений, затолкали внутрь экипажа.
– Где твои вещи? Переодевайся немедленно! – потребовали от него сразу несколько голосов. Трясясь от холода и с трудом справляясь с непослушными пальцами, Николай отыскал под сиденьем свой сундук с запасным бельем и принялся расстегивать пуговицы шинели. Двое друзей торопливо помогали ему раздеться, еще один яростно искал в багаже бутылку со спиртным.
– Ничего, сейчас согреешься, и все будет хорошо! – бормотали они, но Резанов чувствовал, что они убеждают в этом не только его, но и себя. Все понимали, что «купание» в заледеневшей реке не пройдет для него даром, если он немедленно не окажется в тепле. А сделать это было невозможно. До ближайшего селения нужно было ехать еще полдня, а до этого теперь еще было необходимо найти подходящее место для переправы. О том, сколько это займет времени, Николаю думать не хотелось – он и так понимал, что даже при самых удачных обстоятельствах успеет слишком сильно замерзнуть. А значит, надо было готовиться к серьезной простуде и долгому лечению…
Он с трудом стащил с себя намокшие сапоги, сбросил остальную одежду и принялся так же поспешно одеваться в сухое. Помогавшие ему товарищи только мешали друг другу в тесноте экипажа, и Николай с каждой минутой чувствовал, как ему становится все холоднее. Он отхлебнул из бутылки водки, но даже знакомое ощущение тепла внутри не смогло согреть его по-настоящему.
– Поищите где-нибудь брод, побыстрее, если можно, – попросил Николай друзей. – Если я разболеюсь, мы застрянем в Сибири до лета!
– Не бойся, не застрянем! Ребята уже ищут переправу, сейчас все найдут! – наперебой принялись успокаивать его все трое. Резанов сделал еще глоток и попытался взять себя в руки. Что он, в самом деле, раскис, как глупая барышня?! Он объехал вокруг всего земного шара, пережил несколько сильнейших штормов – и теперь будет пугаться какой-то холодной речки?! Ничего с ним не случится, сейчас он отогреется, потом переночует в какой-нибудь теплой избе, на ночь попросит у хозяев меда – а назавтра преспокойно поедет дальше, здоровый и полный сил.
Но уверить себя в этом Николаю мешал холод, от которого ему никак не удавалось избавиться. Он дрожал и стучал зубами, и пока его друзья искали на реке подходящее для переправы место, и пока экипаж медленно ехал по более толстому, но все-таки подозрительно потрескивавшему льду, и пока они, перебравшись на другую сторону, спешили по лесной дороге дальше. Окончательно закоченев и почувствовав, что начинает засыпать, Резанов резко встряхнул головой и окликнул правившего лошадьми товарища:
– Стой, я верхом поскачу! Иначе замерзну!
Оказавшись в седле, командор сразу почувствовал себя лучше, несмотря на морозный воздух и летящий в лицо снег. Крикнув остальным путникам, что поскачет вперед, Николай пустил лошадь рысью и вскоре с радостью заметил, что постепенно согревается. А через час дорога вывела его к большой деревне, и Резанов, развернув коня, помчался обратно, к отставшим друзьям, чтобы сообщить им долгожданную новость.
Ночью Николай долго ворочался без сна на печи. В жарко натопленной избе сначала было душно, а потом ему вдруг снова стало холодно. И как он ни укутывался в толстое лоскутное одеяло, согреться ему больше не удавалось. «Все-таки простудился! – с досадой думал командор. – Конечно, здоровье уже не то, не двадцать лет… Ладно, уже близко Иркутск, завтра к вечеру мы будем там, позовем доктора, и меня быстро на ноги поставят!»
Утром хозяева дома, приютившие путешественников, с трудом смогли разбудить мечущегося в горячке Резанова. Но на все несмелые просьбы друзей остановиться в деревне на несколько дней, чтобы он мог хотя бы немного подлечиться, тот ответил решительным отказом.
– Доберемся до Иркутска и там найдем врача! – настаивал Николай на своем, и спорить с ним никто не захотел. Резанова укутали в один из запасных тулупов, и он, чуть пошатываясь, вышел из дома и забрался в экипаж. Там он привалился к стене и почти всю дорогу боролся с охватывающим его густым красным туманом, отогнать который с каждым разом становилось все тяжелее. «Иркутск, – напоминал себе Николай, когда ему становилось особенно плохо. – Мы скоро приедем в Иркутск, и там все образуется! Там мне не может быть плохо, там я встретил Анну, там отец с матушкой, там Саша и Настя, Катя и Митя…»
Лица родных людей кружились вокруг него быстрым, как ветер, хороводом. Родители, почему-то совсем молодые, братья с сестрами, еще дети, Анна, юная и нежная, такая, какой он увидел ее в первый раз, сын и дочь, крошечные младенцы… И снова Анна, повзрослевшая и еще больше похорошевшая, с Петей на руках, бесконечно счастливая… А потом Кончита, смеющаяся, такая же красивая, как и Анна, но гораздо более веселая и жизнерадостная. Они с Анной стояли рядом, держась за руки и улыбаясь то друг другу, то ему, Николаю. И внезапно он тоже почувствовал, что счастлив – полностью, абсолютно, так, как только может быть счастлив человек.
Кто-то стал настойчиво его тормошить, и Резанов вернулся к реальности.
– Проснись, мы приехали! – забубнили ему в ухо сразу два голоса. – Сможешь сам в номер подняться?
– Где мы? – заплетающимся языком спросил командор.
– В Иркутске, у гостиницы! Давай, вылезай, идем в тепло! – торопили его друзья.
– В Иркутске!.. – радостно прошептал Николай. – Ну наконец-то…
Срочно приведенный в его гостиничный номер врач подтвердил то, что путешественники и так прекрасно знали: сильная простуда. Он настойчиво советовал больному провести в постели хотя бы неделю, но Резанов, в тепле почувствовавший себя немного лучше, позволил уговорить себя только на один день промедления.
– Некогда мне здесь разлеживаться, меня ждут! – сердито отвечал он всем, кто пытался отговорить его от продолжения путешествия, и в конце концов, самые упорные друзья вынуждены были ему уступить.
После визита доктора Николай провалился в сон и проспал почти сутки. Проснулся он сильно ослабевшим, однако жара у него больше не было. Обрадовавшись, командор позавтракал и сразу же попросил горничную дать ему бумагу и чернила – он решил не терять даром даже одного дня и потратить его на письма петербургским знакомым. «Надо написать, что я женюсь на Кончите только по расчету, – напомнил он себе. – Нельзя, чтобы меня считали легкомысленным, нельзя, чтобы о наших с ней чувствах кто-то сплетничал…»
Первое письмо, которое он написал, было адресовано Михаилу Булдакову: Николай очень надеялся, что тот поверит в его расчетливость по отношению к Кончите, и его жена, Екатерина, а также все остальные братья и сестры Анны не будут обижены на него за вторую женитьбу. Слабая дрожащая рука с трудом выводила буквы, и с кончика пера едва не срывались на бумагу кляксы. Но Резанов закончил все письма, аккуратно запечатал конверты и попросил немедленно отправить их в столицу – и только после этого снова позволил себе отдохнуть.
На следующее утро, несмотря на робкие попытки снова уговорить его задержаться, Резанов с товарищами выехал из Иркутска. Ехать верхом ему не позволили, но на этом он особо и не настаивал – слабость по-прежнему была очень сильной, хотя в остальном он чувствовал себя не так уж и плохо. Часть пути он проехал, глядя в окно экипажа и раздумывая о том, кому еще можно будет написать во время следующей остановки в гостинице, а потом его вдруг снова начал окутывать горячий красный туман, и одновременно стало холодно, словно он не был закутан в два тулупа и одеяло. «Ну вот, опять! – раздраженно скрипнул зубами Николай. – Кажется, я и правда поторопился ехать… Придется подольше задержаться в Красноярске и как следует подлечиться…»
Это была его последняя ясная мысль. А потом туман сгустился так сильно, что Николаю было уже не до рассуждений. Только изредка он выныривал из охватившей его красноты и видел где-то вдалеке то Анну, то Кончиту, то их вместе. После чего снова проваливался в беспамятство.