Но так было раньше, так было всего несколько дней назад, а теперь таившие в себе чужую мудрость книги не вызывали у старой женщины интереса. Она посидела еще немного за столом, посмотрела на рассаживающихся рядом молодых монахинь и неожиданно поняла, что ее неумолимо клонит в сон. Хотелось прямо сейчас положить на стол руки, уронить на них голову и задремать. «А если бы я взяла книгу и заснула во время чтения? – усмехнулась про себя Мария. – Хороший был бы пример девочкам!..»

Ей стало ясно, что притворяться здоровой и полной сил перед сестрами и, главное, перед самой собой, бессмысленно. Надо было еще утром послушать юную, но мудрую Марию Анну и вернуться в келью отдыхать – сделай она так, может быть, сейчас уже чувствовала бы себя нормально. А теперь, наверное, придется пролежать до вечера.

Стараясь не кряхтеть и вообще ничем не показывать своего состояния, Мария поднялась со стула и направилась к двери. Две монахини, сидевшие с книгами рядом с входом в библиотеку, бросили на нее удивленные взгляды, но не стали ничего спрашивать – должно быть, решили, что их пожилая сестра забыла что-нибудь в трапезной. Мысленно Мария Доминга поблагодарила обеих: ей по-прежнему не хотелось волновать сестер и причинять им даже мелкие неудобства. Но на лестнице на нее навалилась еще более сильная слабость, и она испуганно прислонилась к стене, чувствуя, что еще немного, и ей придется сесть на ступеньки.

– Что с вами, сестра? – испуганно окликнули ее снизу. Пожилая женщина подняла голову и увидела замершую на нижней ступеньке сестру Марию Лусию, как всегда энергичную и деловитую. Заметь она плохое самочувствие Марии утром – привела бы в монастырь врачей со всей округи.

– Все хорошо, но я что-то устала, – поспешно ответила ей Мария. – Помогите мне спуститься, пожалуйста.

Лусия проворно взбежала по ступеням, подхватила пожилую сестру под руку и, почти взвалив ее себе на плечо, стала осторожно спускаться вниз.

– Не волнуйтесь, все хорошо будет, сейчас я кого-нибудь за доктором пошлю! – бормотала она успокаивающим голосом, подтверждая все опасения Марии.

– Не надо ни за кем посылать, я здорова, я просто устала! – запротестовала она. – Полежу немного, и все пройдет! Со мной так уже бывало!

– И слушать ничего не хочу, как вы можете так легкомысленно к себе относиться! – переубедить Марию Лусию, уже принявшую какое-либо решение, было, мягко говоря, нелегко.

– Ну зачем мне врач, понятно же, что он скажет: все дело в старости, – вздохнула Мария, уже почти примирившись с необходимостью показаться медикам. Все же она попыталась отвязаться от помощницы: они с Лусией уже были в самом низу лестницы и, с трудом высвободившись, пожилая монахиня самостоятельно сделала несколько шагов по коридору, всем своим видом показывая, что больше в ее поддержке не нуждается. Лусия скептически поджала губы, но спорить с женщиной, которая годилась ей в матери, все же не решилась. Впрочем, полностью сдавать свои позиции она тоже не стала.

– Я вас провожу в вашу келью, – заявила она упрямо и взяла ослабевшую монахиню под руку. С этим Мария Доминга спорить не стала, и они вместе медленно зашагали по коридору в жилое крыло монастыря. Из-за приоткрытых дверей комнат, где работали монахини, доносились их негромкие голоса – женщины обсуждали предстоящий праздник и изредка смеялись. Мария вспомнила, как много раз тоже сидела в одной из этих общих комнат и занималась каким-нибудь рукоделием, и еще раз печально улыбнулась: и эта работа, которая тоже очень нравилась ей раньше, теперь не вызывала у нее никаких теплых чувств.

Когда коридор привел их к другой лестнице, Мария Доминга даже обрадовалась, что не отделалась от Марии Лусии – подъем дался ей еще тяжелее, чем в прошлый раз, и к своей келье она пришла совершенно обессиленная.

– Я загляну к вам перед вечерней молитвой, – все так же твердо сказала Лусия. – Надеюсь, вам к тому времени станет лучше.

– Не беспокойтесь, все будет хорошо, – пообещала ей Мария, закрывая за собой дверь.

В келье она сняла плащ, повесила его на гвоздь, аккуратно расправив все складки, и присела на край кровати, чтобы немного отдохнуть. Однако сидеть тоже было тяжело, и монахиня сначала придвинулась к спинке кровати и прислонилась к ней, а потом решила, что будет лучше, если она ляжет.

«Полежу чуть-чуть, только чтобы сил набраться, а потом разденусь и уже нормально посплю», – решила она, осторожно, боясь помять сутану, устраиваясь на застеленном покрывале…

И почти сразу оказалась на дороге. Только, в отличие от дорог из ее предыдущих снов, эта была густо засыпана белым пушистым снегом – таким, как ей описывал его Николай Резанов, таким, как она его себе представляла. По обеим сторонам дороги росли незнакомые ей деревья с густой хвоей вместо листьев, темно-зеленой и тоже очень пушистой. Об этих деревьях Николай тоже рассказывал, но она уже забыла, которые из них называются елями, а которые – соснами. Дорога была прямой и, как всегда, уходила за горизонт, теряясь в легком голубовато-сиреневом тумане. Небо над ней было низким, плотно закрытым пушистыми серыми облаками. Но холода ступившая на дорогу Кончита, как ни странно, не почувствовала.

Она зашагала по снегу, почти не проваливаясь и чувствуя во всем теле необъяснимую легкость, давно забытую за годы старости. Она попробовала побежать – и это ей удалось без малейших усилий. Она словно летела по воздуху, лишь слегка касаясь ногами дороги, летела мимо засыпанных снегом деревьев, к клубящейся впереди туманной дымке. Потом ей стало неинтересно мчаться так быстро, и она снова пошла шагом, любуясь свисающими над дорогой колючими ветками. Иногда с них срывались небольшие хлопья снега – они неслышно падали вниз, в высокие сугробы, а сами ветки при этом чуть заметно покачивались. Пару раз Кончита даже остановилась, завороженная этим зрелищем, но долго стоять на месте ей не хотелось. Что-то звало ее вперед, к концу дороги.

А потом из клубившегося впереди тумана ей навстречу выступила высокая мужская фигура. И хотя этот человек был еще очень далеко и Кончита не могла рассмотреть его лица, она сразу узнала его и бросилась вперед со всех ног, мгновенно забыв об окружавших ее красотах.


СПб., 2010