Татьяна Алексеева - Резанов и Кончита. 35 лет ожидания

Прощались попутчики бурно, но тоже нетерпеливо – все прекрасно понимали, что вряд ли увидятся снова, но никакого сожаления из-за этого не испытывали. Николай страстно мечтал оказаться в гостинице, вымыться с дороги и одеться в новый чистый костюм, но, оказавшись в номере, рухнул на кровать, не раздеваясь и не снимая с нее покрывала, и мгновенно погрузился в сон.

Спал он долго и с наслаждением – трясущиеся повозки и жесткие кровати на станциях не шли ни в какое сравнение с мягкими матрасом и подушкой иркутской гостиницы. Правда, проснувшись, Резанов все-таки почувствовал себя неловко из-за того, что не привел себя в порядок сразу. Раньше он себе такого не позволял, и даже когда вернулся в Санкт-Петербург из Крыма, спать завалился только после бани… «Старею, – с грустью подумал граф. – Раньше я так не уставал! Что же со мной еще через несколько лет будет?»

Весь следующий день он тоже провел в гостинице, отдыхая и привыкая жить «на ровном месте». После этого Резанов планировал заняться делами, однако, выйдя на улицу, неожиданно передумал и отправился просто гулять по знакомым с детства кварталам. Он медленно шел вдоль домов, сворачивал то в один, то в другой переулок и с изумлением отмечал про себя, что с трудом узнает те места, где бывал, будучи маленьким ребенком. Память у него всегда была отличной, и он видел, что дома с тех пор почти не изменились, но в то же время не мог отделаться от чувства, что в чем-то они стали другими. Хотя в чем – этого Николай, как ни старался, понять не мог.

Он прошел мимо одного из заваленных высокими сугробами двориков, в котором росло несколько старых толстых деревьев. Приостановился, вспоминая – не здесь ли они однажды гуляли со старшими братом и сестрой, когда ему было лет пять, а им чуть больше? Да, конечно же, они были здесь, если только в городе нет другого, очень похожего двора! Чем-то им тогда приглянулись эти вековые деревья, было в них что-то загадочное, и все трое детей просто безумно захотели подойти к ним поближе, потрогать руками их кору. Няня не пускала их в чужой двор, но выглянувшая в окно молоденькая хозяйка крикнула, что совершенно не против, если дети посмотрят на деревья и вообще на все, что их заинтересует, и через минуту бесконечно счастливые маленькие Резановы были уже рядом с огромными стволами и пытались обхватить их руками.

И сейчас деревья были такими же огромными и необхватными, они даже должны были стать еще больше за прошедшие четверть века, но никакой особой загадочности и тайны в них больше не было. Как не было их и во всем остальном – в каменных домах, когда-то казавшихся маленькому Николке похожими на крепости, в тесных проходах между ними, в высоких неприступных заборах. Не было во всем городе его детства – он стал самым обычным городом, хотя и остался по-прежнему любимым.

Повздыхав над этим символичным окончательным прощанием с детством, Резанов побродил еще немного по улицам и, замерзнув, вернулся в гостиницу. К дому, где когда-то жила их семья, он не пошел, убедив себя в том, что и так слишком много времени потратил на бесцельную прогулку, но в глубине души понимая, что ему просто не хочется, чтобы и этот дом оказался обыкновенным, ничем не примечательным, да еще и совсем чужим.

На этом сентиментальная часть его новой жизни в Иркутске, казалось, была полностью завершена. Впереди была работа, откладывать которую дальше Николаю было совестно. А потому следующим утром он уже ехал по Иркутску, не глядя по сторонам и не обращая внимания на красивые улицы. Путь его лежал в контору знаменитого путешественника и купца Григория Ивановича Шелихова.

Россия, Иркутск, 1795 г.

Первого знакомства с человеком, которого ему предстояло проверить на честность и законопослушность, Николай Резанов ждал со смешанными чувствами. Он много слышал о Шелихове, знал обо всех его опасных путешествиях на Аляску и не мог не испытывать к нему глубокого уважения и даже некоторой зависти – как к человеку, сумевшему многого добиться и выйти с победой из серьезных испытаний. Однако необходимость контролировать его дела и некоторые намеки, сделанные Гавриилом Державиным, говорили Резанову о том, что его новый подопечный вполне может оказаться хитрой и скрытной личностью, способной и на обман, и на подделку бумаг, и на многое другое. Шелихов мог оказаться крайне интересным человеком и при этом – достойным противником, который сумел бы с легкостью дать проверяющему отпор и обвести его вокруг пальца. В общем, отправляясь в контору основателя первых русских поселений на Аляске, Николай Петрович мог только гадать, предстоит ли ему найти в Иркутске нового друга и приятного собеседника или же его ждет сложная, хотя и интересная борьба с умным и изворотливым соперником.

«В любом случае, скучать мне на новом месте, по всей видимости, не придется!» – был уверен молодой человек, готовясь к встрече с Шелиховым и уже совсем не жалея о том, что ему пришлось уехать из бурлящего жизнью и интригами Санкт-Петербурга.

Григорий Иванович, уже извещенный письмом о приезде в Иркутск «человека из столицы», встретил Николая гостеприимно и приветливо, но даже без малейшего намека на испуг или заискивание. Он держался совершенно спокойно и уверенно, как человек, которому абсолютно нечего скрывать от закона. И хотя Резанов отдавал себе отчет в том, что все это может оказаться искусной игрой, он все равно с первых же минут разговора невольно проникся к своему новому знакомому доверием. Шелихов же, судя по его довольному виду, без особого труда это понял.

– Все документы здесь! – Он указал Николаю на два огромных шкафа, плотно набитых бумагами, при виде которых на проверяющего сразу же накатила страшная тоска. – Здесь – начало, здесь – бумаги за последний год. Спрашивайте, пожалуйста, все, что захотите узнать, я в любой момент к вашим услугам. А вечером приглашаю вас отобедать с нами!

– Благодарю вас! – Приглашение на домашний обед после нескольких недель дрянной еды на пересадочных станциях или в деревнях немного подняло Резанову настроение, хотя мысль о предстоящих часах изучения бумаг по-прежнему не доставляла ему никакой радости. Зато подозрения, которые он испытывал в отношении Шелихова, рассеялись еще больше. Григорий Иванович как будто не пытался ничего скрыть: он не оттягивал проверку, не говорил Резанову, с каких документов ему следует начинать работу, и вообще предоставил ему полную свободу действий. Если бы он стал юлить, уговаривать сперва отметить знакомство, а проверкой заняться «когда-нибудь потом», если бы настаивал, чтобы Николай начал с каких-нибудь давних дел компании и не трогал свежие записи, это было бы поводом подумать, что купец что-то скрывает. А так – придраться молодому человеку было совершенно не к чему.

Тем не менее работал Резанов, как всегда, тщательно, и ни одна из слегка пожелтевших пыльных бумаг не избежала его подробного исследования. Изредка он отрывался от заваленного документами стола, поглядывал в окно на пушистые от снега ветки растущего рядом с конторой дерева и незаметно зевал от скуки. Пару раз Шелихов интересовался, не нужна ли ему помощь и не хочет ли гость сделать передышку, но в работу не вмешивался и вообще, как показалось Резанову, очень старался ему не мешать. А Николай все работал, шелестел бумагой, сверял аккуратно написанные столбики цифр и все чаще гнал от себя мысли о том, что путешествие Шелихова через океан было гораздо более достойным и нужным делом, чем его собственная работа, чем все составленные им, Резановым, правила и проведенные проверки, вместе взятые.

В конце концов, бесконечно длинный день перевалил за середину, и Григорий Иванович, подойдя к столу проверяющего, вежливо кашлянул. Николай оторвался от бумаг и с благодарностью посмотрел на хозяина кабинета.

– Едем обедать, – дружелюбно предложил Шелихов. – Если опоздаем, моя супруга будет очень сердита!

Николай вежливо улыбнулся, радуясь про себя, что у его нового знакомого такая сварливая жена и что благодаря ей он может с чистой совестью прервать работу. Они быстро доехали до особняка Шелиховых, и Резанов в очередной раз удивился тому, каким маленьким по сравнению с Санкт-Петербургом был его второй родной город.

Дверь Григорию Ивановичу и его гостю открыла не служанка, а девочка лет десяти-двенадцати.

– Папа пришел! – крикнула она звонким радостным голосом, но затем, увидев Резанова, смущенно замолчала и, покраснев, отбежала в глубь коридора. Зато на ее место из какой-то боковой двери выскочило еще несколько детей самых разных возрастов – Николаю в первый момент показалось, что их не меньше десятка. Они громко загалдели, рассматривая незнакомого человека любопытными глазами, но показавшаяся вслед за ними высокая девушка лет пятнадцати или шестнадцати ласково шикнула на всю эту ораву и быстро загнала малышей обратно в комнату. После этого она вышла навстречу отцу и его гостю и, скромно опустив глаза, сделала реверанс: