Часть про ее мать была ложью. Большинство из них ткали манипулирующие истории, подобные этой — такие, которые свидетельствовали об их наркозависимости. Секс с женщиной не принесет эмоций, впрочем, как и чувство вины. Всего лишь сделка. Столкновение потребностей. Наличие дома женщины, привязанной к твоей постели, может весьма глубоко пробудить твои нужды, но я лучше выковыряю себе яйца стамеской, чем поддамся им. Хотя, избавиться от них — нужд — прямо сейчас может быть неплохой идеей.
Она повела меня в заднюю комнату, где полки были заставлены коробками, чистящие средства стояли на полу в стороне, а тусклый свет мог погаснуть от каждого очередного мерцания лампочки. Кладовая, насколько можно было сказать.
— Рев позволяет мне пользоваться задней комнатой. — Она повернулась ко мне лицом, прижимаясь своим телом к моему и наглаживая меня руками по плечам.
— Такой сильный, — прошептала она. — Ты наверняка выглядишь достаточно привлекательным без всей этой одежды, чтобы тебя съесть. — Когда она приласкала мое лицо, я поморщился, замечая подергивание ее глаза. Девушка потянулась за моей рукой, щипая за конец пальца, пытаясь снять с меня перчатку.
Я сжал ладонь в кулак, чтобы остановить ее.
— Они останутся.
— Я настолько грязная?
По правде говоря, я три года не прикасался к женщине. Это мое наказание. Цена, выбранная мною ради уплаты за подпитывание моего желания. Хотелось бы мне не думать о сексе так часто, как я думал, хотелось бы мне не хотеть запустить кулак в волосы женщины и заставить ее объездить меня с безрассудной несдержанностью. Я хотел женщину с изгибами, а большие сиськи, как у нее, не зажигали во мне первобытную потребность.
Я провел пальцем в перчатке вниз по ее щеке. Она была красивой девушкой, возможно, могла бы попасть в нечто менее опасное, типа модельного бизнеса или телевидения. Со своей фарфоровой кожей и рубиновыми губами она напомнила мне Скарлетт Йохансон или кого-то вроде нее. Одну из тех классических красавиц из фильмов нуара (прим. пер. — «нуар» — кинематографический термин, применяемый к голливудским криминальным драмам 1940-1950-х годов, в которых запечатлена атмосфера пессимизма, недоверия, разочарования и цинизма, характерного для американского общества во время Второй мировой войны и первые годы холодной войны).
— Ты грязная девочка?
Флирт вернул улыбку на ее лицо.
— Ты и понятия не имеешь. — Поднимаясь вверх на носочках, она закрыла глаза и схватила меня за затылок, притягивая к своим губам.
Я повернул голову в сторону, сопротивляясь притяжению.
Также я не целовался.
— Не любитель проявлять свою симпатию. Это я поняла. — Ее челюсти напряглись, когда она отпрянула от моего лица, ее рука скользнула вниз по моему животу, в спешке дергая джинсы, пока она возилась с пуговицей. — Ты самый сексуальный мужчина, которого я видела в своей жизни.
Девушка потянулась внутрь моих боксеров и ее глаза расширились, когда она схватила мой уже готовый член. После пары поглаживаний, от которых мои мышцы напряглись, она дернула боксеры вниз и упала на колени передо мной, словно грешник, ищущий прощения.
— Господи боже, у тебя красивый член. — От одного длинного скольжения ее языка по моему стволу, мое лицо скривилось от болезненного желания вбиться в заднюю стенку ее горла. Она плюнула на руку и усилила хватку — сраная профи — водя круговыми движениями вверх и вниз по напряженной плоти, пока обрабатывала головку языком.
Мои колени чуть не подогнулись, и я придерживался рукой за стену.
Она скользнула двумя пальцами себе в рот и спустилась ими себе между бедер, бесстыдно потирая киску, пока дрочила мне.
Так я должен был кончить. В грязной кладовке, которая воняла плесенью и мусором, при свете тусклой лампочки, с настойчивой шлюхой. Я не мог возбудиться по-другому.
— Не могу дождаться, когда ты окажешься внутри меня. И чтобы потом не было неловко, я люблю, когда меня трахают в задницу.
Его слова ударили по моему черепу, и я напрягся.
— Тебе нравится этот член в твоей заднице, не так ли, грязная мелкая шлюха?
Лена кричит в матрас, пока мужчина в маске трахает ее сзади.
— Ричи, подай мне пистолет. Посмотрим, нравится ли это сучке, когда ее долбят в обе дырки.
Боль взорвалась в моем черепе, накрывая меня чернотой, конца и края которой я не видел. Красные пятна появились на черном, словно капли крови на воде, и судороги в мышцах утихли, когда сцена медленно сфокусировалась перед глазами лишь в красном цвете.
Блондинка была прижата к стене передо мной хваткой за горло. Тушь стекала по щекам, словно она плакала. Тело девушки дрожало под моей рукой, и я отпустил ее, сканируя на наличие крови или признаков нападения.
Она шмыгнула носом, вытирая щеку.
— Я сделал тебе больно?
Она покачала головой.
— Нет.
Я посмотрел вниз на свои поднятые и застегнутые штаны. Болезненный стояк, выпирающий из-под моих боксеров всего лишь несколько мгновений назад, пропал.
Я не имел ни малейшего понятия, что сейчас случилось.
Вытащив свой кошелек, я вынул триста долларов и вложил их ей в ладонь.
— Мне… жаль.
За что? Я не знал. Даже не хотел знать, потому что тогда встреча перерастет в единственное, чего я хотел избежать — чувство вины. Это не могло случиться давно, и у нее не было каких-либо следов, указывающих на физическую боль, кроме того, что я прижимал ее. Хотя эти слезы. Слезы говорили о многом, а ее рассказывали мне, что я сказал или сделал что-то презренное, отчего тушь потекла по ее когда-то безупречному лицу.
Это был я. Мистер, бл*дь, отвратительный.
Ее губа дрожала, и она отвернулась, кивая.
— Я обещаю… сделать так, как ты сказал. Я больше не вернусь сюда.
Серьезно, что я, бл*дь, сказал?
Приложив усилия, я пытался не выдать стремительный поток свободных кусков пазла, плавающих у меня в голове прямо сейчас. Я поспешил к выходу, который вел к аллее возле бара. Все равно так было лучше. Дерьмо случалось каждый раз, когда я доставал свой член, словно выпускал проклятого Кракена каждый, расстегивая ширинку.
Только одна вещь могла стереть последние двадцать минут — еще больше алкоголя и пуля.
Глава 9
Обри
Я с силой зажмурила глаза, боясь, что если открою их, они заставят меня увидеть то, чего я, возможно, не постигну — вероятность того, что я ушла из одного проклятого места и просто-напросто попала в другое. Красные пузыри плавали перед глазами под закрытыми веками, и я открыла один глаз, чтобы встретиться с туманной темнотой. Мерзкий вкус наполнил мой рот. Металлический, напоминающий бензин, и я проглотила его, чтобы не дать рвоте подняться вверх.
Горло пересохло, рот будто набили ватой. Я не могла выработать достаточное количество слюны, чтобы унять жжение, а голос не мог протолкнуться через эту сухость. Я попыталась вспомнить что-нибудь с вечера, и первая визуальная картинка, возникнувшая перед глазами — я, поправляющая помаду прежде, чем все кануло во мрак.
Комната расширилась и сузилась у меня перед глазами. Я едва ли могла видеть то, на что смотрела, и непрерывный тупой стук в ушах и носовых пазухах прерывал любое наблюдение. Окно за черными шторами. Стук. Дверь, скорее всего, ведущая в ванную. Стук. Стены с облупленной краской и разветвленными трещинами. Стук.
Я закрывала и открывала глаза, пока комната не пришла в фокус, и хоть немного, но углы и края предметов сужались от широких и размытых к более четким. Могли пройти пять минут или часы.
У меня не было ощущения времени.
Сопротивление разливалось под кожей на запястьях, когда я попыталась пошевелить конечностями. Посмотрела вверх на свои оковы, которыми были привязаны руки, и цепь, которая соединяла их с кроватью.
Какого…
Давление сжало грудь, и я поняла, что не сделала ни вдоха. Вдох, выдох, я медленно втянула застойный воздух, пытаясь найти смысл в том, что случилось. Почему я была здесь? Где это «здесь» было? Кто меня забрал?
Изображения врывались и вырывались из моей головы. Прием. Маски. Крепкая хватка Майкла на моем бедре. Помада. Тьма.
Паника выстрелила по венам, ужас наполнил кровь, когда понимание накатило на меня волной. Руки охватило дрожью, зазвенели оковы, пока покалывание разливалось у меня под кожей.
Меня забрали. Похитили. Кто — я не знала. И судя по окружающему интерьеру, это был кто-то, кому было удобно гнить посредине ничего.