— Какого хера? — губы Берка скривились, когда он прошел мимо, и махнул на Корли, стоящего рядом с Коксом. — Ну, а он?

— Корли останется.

У Корли имелись связи почти с каждым не подчиняющимся закону ублюдком, слоняющимся по улицам, словно он был дудочником, за которым бежали крысы криминального мира. Они уважали его, что обычно действовало Коксу на нервы, но прямо сейчас он сделал исключение.

Берк протолкнулся через группу мужчин, сбегая из квартиры словно обиженный младенец.

— Теперь мы превосходим вас в количестве, — Боянский склонил голову набок и улыбнулся, словно угроза шефу полиции была для него такой же обычной вещью, как смена трусов.

— Мне нужно его имя. — Смелая просьба, но Кокс ступил на путь неправильных решений с тех пор, как его выбрали следующей жертвой.

— Пошел на хер, гнида. Я не следую указам копа.

Кокс ухватил Боянского за горло, пришпиливая его к стене внутри спальни.

Затворы трех пистолетов щелкнули одновременно, два из них были направлены на шефа.

— Воу! Погодите! — голос Корли прогремел поверх шума крови в ушах Кокса. — Просто, бл*дь, остановитесь! Мы здесь, чтобы расследовать серию убийств. У нас есть причина полагать, что убийца живет здесь.

Боянский фыркнул, когда хватка Кокса исчезла с его горла.

— Киллер. Больше похож на героя. Убирает все то дерьмо, которым вы, копы, слишком ленитесь заниматься.

— Послушай, этот человек немного неординарный, я не буду с этим спорить. — Спокойствие в тоне Корли пробудило у Кокса желание ударить ублюдка. Сосунок, наверное, надеялся, что Боянский пришьет Кокса прямо здесь на месте, чтобы Корли мог захватить трон и править в полиции в качестве шефа. — Кто бы это ни был, он охотится на больших игроков, без сомнений. Но он карабкается по пищевой цепочке, и рано или поздно, он доберется до самой большой шишки. Он приходит за психопатами. Не такими, как ты и Рев, Леон.

— Ты знаешь Рева?

— Да, я знаю Рева. Нас очень многое объединяет. — Как Кокс и подозревал, Корли знал всех теневых ублюдков.

Боянский фыркнул.

— Хорошо. Его имя — Алек Вон. Выехал шесть месяцев назад. Не возвращался. Ублюдок торчит мне за полгода аренды.

— Алек Вон, — повторил Корли. — Как он выглядит?

— Выглядит как е*аный гангстер, вот как. Как Аль Капоне, или подобный говнюк. Типа костюма в тонкую полоску и шляпы с пером.

— Ты знаешь что-нибудь о нем? Связи? Семья? Интересы? — ряд вопросов Корли казался бессмысленным на тот момент. Не было загадкой то, почему киллер выбрал семью Боянских. Если бы Кокс не был так занят возможностью наткнуться на что-то стоящее, он вызвал бы гребаную армию, чтобы вывести ублюдка на чистую воду, если бы понадобилось.

— По сторонам посмотри. Это вам не Башня Трампа. Сраные арендаторы, которые жили здесь, пришли с улиц. Я не покрываю ублюдков, я — их арендодатель, а не гребаная крестная, — он поправил воротник своей рубашки. — Вы получили информацию, которая была вам нужна. Заканчивайте и убирайтесь нахер отсюда. И если вы еще раз появитесь на территории моей собственности без моего ведома, с ордером или без, вы станете следующим Джимми Хоффой (прим. пер. — американский профсоюзный лидер. Дата смерти неизвестна, так как считается без вести пропавшим при загадочных обстоятельствах).

Трое мужчин вышли из квартиры, не скупясь на слова, которые только что повергли в страх шефа полиции Детройта.

Кокс повернулся к Корли.

— Я хочу, чтобы ты нашел информацию на этого Алека Вона. Я хочу знать все об этом у*бке — любимый цвет, во сколько он срет, как пьет свой долбаный кофе. И ты отчитываешься напрямую передо мной. Ни перед кем больше. Понял?

— Да. Понял.

Глава 38

Ник

Опрокидывая бутылку виски в горло, я проглотил полный рот жидкости, наблюдая за Обри, которая попивала пиво. Она готовила бекон на гриле, одетая в трусики, что выглядывали из-под моей одолженной футболки.

Ее вид просто не вписывался в общую картину. Обри казалась странно домашней после всего того марафона секса в этом захудалом доме в окружении полуразрушенных комнат, словно какая-то извращенная версия «Джун и Уорд Кливер» в гетто (прим. пер. — ссылка на жену и мужа Джун и Уорда Кливеров, которые считаются исконной семейной парой пригорода 1950-ых годов).

— Бекон готовится на завтрак, — я наклонился к столешнице, скрестив руки.

На ее щеке от улыбки появилась ямочка.

— Ты никогда не делал бекон с яйцами на обед?

— Никогда. По факту, где-то, в какой-то стране ты бы этим уже закон нарушила.

— Нет, нет, нет, — она подняла уже приготовленный кусочек с тарелки рядом и протянула его мне. — Бекон, как секс. Полезен в любое время суток. — Зажав бекон зубами, она прижалась ко мне, предлагая взять еду из ее рта, и когда я прикусил, она украла и мясо, и поцелуй. — И он такой чертовски хороший.

— С этим поспорить не могу, — я обвил ее руками, сжимая обе ягодицы, и наклонился за еще одним поцелуем. Впиваясь пальцами в ее плоть, я оценил высокий подъем и упругость ее попки. — Упругая, — сказал я сквозь сжатые зубы напротив ее рта. — У тебя бразильская попка.

— Французско-канадская вообще-то, но большое спасибо.

Я видел в ней какую-то экзотическую смесь, в каштановом цвете ее волос и золотом отливе глаз.

— Ты канадка?

— Мой отец был канадцем. Антон Левеск. Первый и единственный мужчина, которого я любила.

— Он умер.

Обри кивнула.

— Обоих моих родителей больше нет в живых. Мой отец умер в прошлом году.

— Ты сказала, он был первым и единственным мужчиной, которого ты любила. Что заставило тебя выйти замуж, если не любовь?

Ее ноздри начали трепетать от глубоких вдохов, словно она подготавливала себя к объяснению.

— Майкл был моим пациентом, страдал от потери… пожалуй, единственного человека в мире, которого он уважал. Кажется, он думал, что любовь сможет заполнить эту дыру. А я была дурой, что поверила ему.

— Так… ты работаешь с проблемными взрослыми? Я думал, с детьми.

— И с детьми тоже. Большинство моих пациентов столкнулись с жестоким обращением. У многих из них в результате травмы развились расстройства, — выскользнув из моего объятия, она стала у столешницы.

Я скрестил руки.

— Что подожгло интерес?

Ее взгляд опустился от моего, но лишь на секунду.

— Когда мне было девять, мы жили в весьма тихом районе Детройта. В Ривер Рог. Там жили многие автомеханики. Голубые воротнички. Мой отец был рабочим на фабрике, — она отхлебнула пиво. — У нас было не многое. Мы жили весьма бедно. По соседству жил мальчик немного старше меня, — Обри бросила на меня взгляд и покачала головой. — Я никогда не видела его в школе, не знала, ходил ли он вообще в школу. Ему никогда не позволяли покидать задний двор их дома, поэтому мы всегда играли у забора, где у меня была песочница, которую для меня построил папа. — Пока она говорила, то баловалась с пивом, кружа указательным пальцем по горлышку бутылки, ее глаза были расфокусированы, словно она потерялась в воспоминании. — Я делала пирожки из грязи и передавала их ему через забор. Помню, у него всегда были синяки на ногах, летом, когда он носил шорты. Как ни странно, я никогда не спрашивала о них, но была очарована глубокими оттенками фиолетового и пожелтевшего тех синяков, что уже начинали исчезать. Я никогда не подвергалась насилию. Не знала, что взрослый человек способен на такую ​​жестокость.

Слушая, как она описала его, я не мог не задаться вопросом, как ребенок смог так сильно повлиять на ее жизнь.

— Я... дала ему кольцо. Ничего дорогого, просто пластиковая безделушка, которую нашла в коробке с крупой, или что-то в этом роде. Сказала ему, что он мой лучший друг. Мой друг, хотя в то время я не знала, что это такое, — она нахмурилась, из-за чего брови сошлись вместе. — Он пропал без вести два дня спустя. Целую неделю я его не видела. Он никогда не выходил играть. Я подумала, может быть, он поехал в дом своей бабушки на неделю, как я иногда делала летом. Ночью я услышала звуки, которые напугали меня похлеще монстров за окном. И затем, в один день, на его заднем дворе показалось много людей — полицейских, журналистов, репортеров. В то время я не знала, почему все эти люди собрались там. Мама сказала мне, что я слишком маленькая, чтобы понять, и только потом я узнала, что его нашли привязанным к трактору в сарае и истерзанным пытками, — она прочистила горло, отрывая от меня взгляд. — Я думаю, что меня больше всего беспокоило, что он был всего в нескольких ярдах от меня. Я даже звала его по имени, но он никогда не отвечал. Должно быть, он так испугался, что даже не ответил мне, — она выдохнула с дрожью. — Я могла бы спасти его. Если бы я рассказала кому-нибудь о синяках, я, наверное, могла бы спасти его. Если бы я спросила, откуда они у него взялись, дала бы ему возможность попросить о помощи... но я этого не сделала, — Обри подняла взгляд на меня. — В тот момент я поклялась слушать. Я пообещала спрашивать и больше никогда не игнорировать синяки и шрамы. Я никогда больше не буду игнорировать знаки. И вот, что я делаю. Я помогаю интерпретировать знаки.