Вера и Марина Воробей - Рисуй меня ночью

Внизу была подпись:

–И с этого дня покатилось и завертелось, – продолжала Тополян. – Мы гуляли по городу, осенью у нас под ногами шуршали листья, а зимой хрустел снег. Летом стайки тополиного пуха убегали из-под наших кроссовок… И все было не важно, поначалу…

– Что ты имеешь в виду? – перебила Галя.

– Ну как бы это объяснить… Мне с ним было жутко интересно. Он заботился обо мне, как старший брат, и всегда приводил домой к десяти вечера, чтобы родители не ругались. И к тому же был безумным красавцем… Хоть в кино снимай! Только представь: голубоглазый блондин, плечи – во! – Тополян широко развела руки в стороны. – Высокий, стройный… О чем еще можно мечтать?

– Не знаю, – покачала головой Галя. – Разве внешность главное?

– Просто ты еще ничего не понимаешь! – махнула рукой Света.

И Гале не понравилось, как она это сделала. Было в этом пренебрежительном жесте что-то такое, что заставило Снегиреву надолго запомнить его. Между тем Тополян продолжала:

– Ну скажи, кому нужны уроды или неполноценные люди? Их просто жалеют. Но здесь дело было в другом. Он был беден, понимаешь? Он не мог даже угостить меня кофе по выходным или подарить цветы на Восьмое марта. Я же выросла в состоятельной семье и не скрываю этого. Почему я должна стыдиться?

– Но ведь он работал, – робко вставила Галя. – Неужели и правда не мог тебя в кафе сводить ни разу?

– Да что толку! – отмахнулась Тополян. – Работать-то он работал, но, понимаешь, у него в семье такие заморочки, так все запущено… Мать, короче, пенсионерка, сестра младшая в колледже каком-то учится, живут без отца… Короче, полный абзац! Да и зарплата продавца, сама знаешь… Он потому и на работу устроился, что семью содержать нужно было. Семью, а не меня!

– Но зачем же ты с ним встречалась?! – горячо возразила Галя. – Тебе ведь сразу стало ясно, что он…

– А ты бы не начала, когда за тобой такой классный парень ухаживает?! – не дослушала ее доводов Тополян. – Да мне все девчонки завидовали!

– И что же было дальше? – спросила упавшим голосом Снегирева.

– Короче, однажды я пригласила его в гости, – с воодушевлением продолжила Света. Теперь от ее недавних слез и следа не осталось. Казалось, эта история увлекала саму Тополян больше, чем ее собеседницу. Теперь девушка говорила торопливо, будто боялась, что Галя уйдет, не дослушав ее странной исповеди. – Я и раньше его приглашала, но он не соглашался, боялся с моими родителями пересечься. Но в этот раз я заверила его, что все на работе, будут поздно, и бояться, короче, нечего. Ну, а родители, естественно, были дома. – Тополян интригующе улыбнулась и подмигнула Гале. – Я знала, что родителям он не понравится. Так и случилось. Ну и началось! Меня не отпускали гулять с ним, а папа вообще сказал, что лишит меня карманных денег, если узнает, что я продолжаю встречаться с «этим Петей». Мне было интересно разыгрывать дома влюбленность, к тому же… Хм, наверное, это глупо, но родители даже стали меня больше любить. Они исполняли все мои желания, а я все никак не могла успокоиться. Страдания были мне к лицу.

– То, что ты говоришь, – ужасно, – не выдержала Галя. – Неужели тебе нисколько не было его жаль?

– Жаль? Да ничуть, – дернула плечиком Тополян. – Да и что такого, повстречались, и хватит. Меня больше волновали проблемы в школе. Маму стали часто вызывать учителя, жаловаться на плохие отметки, а дома проблему видели, конечно, лишь в моей несчастной любви. И тогда родители решили, что самым разумным будет переехать в другой район, чтобы я вдали от своего возлюбленного как можно быстрее забыла его. Ну, я повозмущалась для вида, а потом согласилась, тем более что в старой школе мне все порядком поднадоели. И вот я здесь! – победно хихикнула Света.

Галя долго молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, она была возмущена. Как можно было из-за своей прихоти столько дров наломать?! Но с другой… Конечно, было бы глупо начинать сейчас читать нравоучения, вставлять Тополян мозги, когда, во-первых, речь шла уже о прошлом, а во-вторых, это могло бы разрушить их едва только наметившуюся, еще даже не зародившуюся дружбу. А Гале этого совсем не хотелось.

И потом все, что рассказала Тополян, было правдой, и надо иметь мужество, чтобы решиться на такое. Вот у Гали бы так ни за что не получилось. Ни за что и никогда! К тому же Гале, несмотря на эту диковатую историю, по-прежнему нравилась Тополян. Похоже, она была веселой и совсем не глупой девочкой. Снегиреву в классе уже давно никто всерьез не воспринимал, а ей именно сейчас был нужен кто-то, с кем она могла поделиться своими переживаниями. Ведь не каждый день начинаешь писать стихи, а потом еще и находишь в Интернете единомышленников. И Галя решилась. Она очень хотела видеть в Свете друга, пусть с недостатками и склонностью к авантюрам, но все же друга. Снегирева залпом выпила свою колу, перевела дух и начала:

– То, что ты мне рассказала, – очень интересно…

– Я рада, что ты меня поняла, – улыбнулась одними уголками губ Тополян. – И чего это все в классе говорят, что ты зануда? По-моему, ты классная девчонка, думаю, мы подружимся.

– Мне бы тоже этого хотелось, – преодолевая смущение, призналась Галя. – Знаешь, раз уж ты была со мной откровенна, я бы тоже хотела тебе кое-что рассказать. Можно?

– Спрашиваешь! – обиженно хмыкнула Тополян. – Разве друзья задают такие вопросы?

В этот момент официантка Тики принесла девочкам мороженое. Со скупым удивлением она окинула взглядом нетронутую еду и вяло поинтересовалась, будут ли они есть или можно уносить? К своему великому изумлению, Галя почувствовала, что аппетит давно пропал и ей было даже неприятно смотреть на живописный салат и румяную, правда давно уже остывшую, картошку фри. И опять Тополян ответила за двоих:

– Уносите. Что-то нам есть расхотелось. А мороженое поставьте.

Разминая ложечкой густую розоватую смесь, Галя все никак не могла решиться поведать Свете обо всем, что ее так волновало. И тогда она предприняла последнюю попытку пойти на попятную:

– Тебе правда интересно?

– Ты что, хочешь со мной поссориться? – надула розовые и без того пухлые губки Тополян.

– Нет, нет! Что ты! – испугалась Галя.

– Тогда не тяни, рассказывай.

И Снегирева рассказала. Все. С того момента, как вдруг, совершенно неожиданно для себя самой написала стихотворение, какое это было необычное и захватывающее ощущение.

– Знаешь, такое странное чувство, как будто тебя кто-то в спину толкает. А ты идешь неведомо куда, и перед тобой возникают все новые образы, они быстро сменяют друг друга, а ты едва успеваешь их записывать. Как если едешь на поезде далеко-далеко, и все летит куда-то, и нет сил оторвать взгляд от мутного окна.

– Ну, про стихи я поняла… Дальше-то что было? – нетерпеливо подгоняла ее Тополян. Той явно хотелось более стремительного развития событий. А событий-то как раз и не было! И, чувствуя себя ужасно виноватой, Галя рассказала про то, как вышла в Интернете на Игрека и написала ему письмо.

– И все? – Света разочарованно округлила свои темно-серые глаза.

– Ну, в общем, да, – пробормотала Снегирева и замолчала.

Она не стала рассказывать Тополян, что сразу почувствовала в Игреке родственную душу, и, кажется, по одному только письму уже влюбилась в него, и что ей наплевать, какой он – бедный или богатый и как он выглядит. Пусть даже он будет на целую голову ее ниже, что, впрочем, вполне могло оказаться на самом деле. Ведь именно за высокий рост Снегиреву за глаза называли в классе жердью.

Нет, ничего этого не стала говорить Галина, тем более что Тополян, быстро расправившись со своим мороженым, неожиданно засобиралась домой.

– Мне еще сочинение писать надо, и английский не сделан. Но ты, если будут какие-нибудь новости про Игрека, позвони вечером, хорошо?

Галя сказала, что обязательно позвонит, хотя вовсе не была уверена ни в том, что новости будут, ни в том, что позвонит Тополян.

Домой Снегирева возвращалась в одиночестве. Света поймала машину, хотя ходьбы до того дома, в котором она теперь жила, было минут пятнадцать. В общем, одна троллейбусная остановка.

Этим же вечером Снегирева получила ответ от Игрека.

«Галя, здравствуй! Только вечером (около восьми) я решил проверить почту. Вот такой я болван. Иначе ответил бы на твое письмо раньше. Вот написал эти строчки, а что писать дальше, не знаю…» На этом месте сердце Снегиревой забилось тревожно и неровно: «Почему он не знает, о чем писать дальше? Значит, ему не понравилось стихотворение, и он боится меня расстроить и обидеть». Но все же, поборов себя, она продолжила чтение: