Роберт рассмеялся в ответ. Именно такого его смеха она давно не слышала. Он подошел к кровати и протянул Арабелле каплунью ногу.
– Мы проспали четыре часа. Я закопал окровавленную одежду в лесу. Сейчас я возьму Одиссея и съезжу посмотреть, на месте ли труп всадника. Так мы узнаем, был он один или нет.
– Там может быть засада. Не нужно туда ездить.
– По-твоему, я слишком много сделал для тебя?
– Нет.
– Когда поешь, погаси свет. Я скоро вернусь… Замок щелкнул, Арабелла подтянула колени к подбородку, обняла их и разрыдалась. С тех пор как они встретились – тогда они оба были счастливы и свободны, – она ни разу так горько не плакала.
Как только слезы сами собой иссякли, она доела каплуна, умылась и заснула.
Проснулась она оттого, что ей показалось, будто кто-то взламывает дверь кибитки. Она вдруг поняла, что Калиф не залаял. Через миг внутрь вошел Роберт.
– О, как я испугалась! Похоже, я становлюсь трусихой, – вымолвила Арабелла и заметила, что Роберт чем-то обеспокоен. – Ты нашел его?
– Нет. Труп исчез, остался только конь. Для того чтобы убрать его с дороги, понадобилось не меньше трех человек. Судя по следам, они оттащили его в сторону и положили на спину лошади. Следы ведут в лощину, а затем в лес. Днем я мог бы пойти по следу, но не теперь, когда темно. На дороге я встретил двух нищенствующих монахов.
– Шпионы?
– Нет, просто монахи, – рассмеялся он. – Они говорят на местном наречии. Я попробовал поговорить с ними на языке северян и немного по-латыни, но они не владеют ни тем, ни другим.
Роберт снял сандалии, рубашку и штаны и влез в лохань.
– Мы пробудем здесь сегодня и завтра. А когда двинемся в путь, они будут уже далеко. Сейчас почти полночь.
Он вытирался полотенцем, когда Арабелла приблизилась к нему, завороженная видом его обнаженного тела. Она с изумлением почувствовала, что в ней разгорается желание.
События последней ночи, когда они столкнулись со смертью – не с вынужденным убийством незнакомого всадника, а с возможной собственной гибелью, – вызвали в ней потребность нового подтверждения тому, что они оба все еще живы.
Он заключил ее в объятия, словно ища точку опоры в этом зыбком мире. В ушах у нее раздался звон сотен колоколов. Она обхватила его за плечи, впилась ногтями в спину и стиснула зубы, чтобы не закричать. Они оба уже знали, в какой позиции Арабелла испытывает боль, столь необходимую для последующего оргазма.
Если боль длилась чуть дольше нескольких секунд, Роберт ослаблял хватку, а затем возобновлял любовный штурм. В какой-то миг самообладание изменило ему, и хотя Арабелла закричала от боли, он зажал ей рот рукой и довел начатое до конца.
– Прости, если я причинил тебе боль, – тихо и мрачно вымолвил он, лаская ей грудь. – Я надеюсь, что сделал это не из-за того, что… – Он уставился мимо нее в пространство и замолчал.
– Не из-за того, что случилось прошлой ночью, да? Возможно. А может быть, у тебя есть причина, чтобы поступить так. – Она нежно поцеловала его в губы. – Я хочу еще раз. А потом мы ляжем спать.
– Это не так просто, как ты думаешь, – рассмеялся он.
Она стала медленно двигаться, постепенно ускоряя темп, и через минуту он присоединился к ней. На этот раз она ощутила лишь восторг и упоение.
Роберт закрыл глаза. На его лице застыло выражение муки, жажды облегчения, освобождения от невыносимого страдания.
Когда он конвульсивно вздрогнул в последний раз и замер, его веки дрогнули. Они вопросительно взглянули друг на друга и поняли, что оба очистились от взаимных обвинений и простили друг друга.
События роковой ночи остались в прошлом. Нож, который она спрятала под кроватью, был забыт. В их сердцах снова вспыхнула надежда на счастье.
– Когда ты ушел?
– Едва рассвело.
Арабелла проснулась около полудня. Она проспала восемь часов и могла проспать еще столько же, но ей не терпелось привести себя в порядок, принять ванну и надушиться, потому что Роберт только что вернулся из своей обычной разведки и принес еду.
Он положил сверток на стол и взглянул на Арабеллу с трогательной заботой. В последнее время он был особенно нежен и ласков с ней, как будто чувствовал, что совсем скоро наступит конец той игре, которую они вели против целого света, против самой судьбы. Довольный тем, что она весела и счастлива, что ей удалось выспаться и отдохнуть, Роберт накрыл на стол и пригласил ее завтракать. Некоторое время они ели молча, не глядя друг на друга.
– Ты кого-нибудь встретил? – спросила она наконец.
– Только нескольких крестьян. Жена фермера ничего толком не могла рассказать мне. И я ей верю. Я научился распознавать, когда люди врут, а когда нет.
– Да, я помню крестьянок, с которыми говорила, когда мы с подругами заезжали на фермы, – улыбнулась Арабелла. – Почему только знатные люди врут с такой легкостью? И предпочитают ложь правде?
– Цыгане тоже, – заметил Роберт, убирая со стола тарелки. – Сегодня мы останемся здесь, а завтра снова двинемся на юг. Я не могу чувствовать себя в полной безопасности, пока мы не доберемся до моря.
– А там?
– Не знаю. Может быть, тоже нет. – Он ополоснул посуду и сказал, что ему нужно накормить лошадей и принести воды. – А ты ляг поспи, Арабелла. Это тебе не повредит.
– По-твоему, я плохо выгляжу? – вызывающе осведомилась она и направилась к зеркалу. – Ты прав. Впервые в жизни я чувствую себя такой уставшей. – Она повернулась к нему с молчаливой мольбой, однако Роберт невозмутимо убирал остатки завтрака.
Он направился мимо нее к двери, но Арабелла удержала его за руку.
– Ну что ты?
– Ты можешь дать мне снадобье прямо сейчас? Ведь у нас давно не осталось никаких сомнений.
– Все еще может поправиться. Время есть. Я не хочу обрекать тебя на ненужные мучения. А насколько сильны эти муки, ты даже не представляешь.
– Я не боюсь.
Это заявление было честным лишь отчасти.
Ее королевское высочество не ведало страха, но сама Арабелла дрожала от ужаса при одной мысли о том, что ей предстоит перенести. Она не сомневалась, что погибнет, хотя цыган убеждал ее в обратном.
Суеверное убеждение, что смерть ее близка, заставляло Арабеллу спешить получить от жизни то, чего ей хотелось больше всего на свете.
А чего ей хотелось? Роберта. Тех ощущений, которые она испытывала, когда он ласкал ее, прикасался к ней, был в ней.
И еще ей хотелось увидеть море. Она давно мечтала окинуть взглядом бесконечный морской простор, хотя и не помнила точно, когда это желание возникло у нее. Возможно, в один из холодных, мрачных вечеров, когда в камине тронного зала полыхал огонь и кто-то из путешественников, нашедших приют в замке, рассказывал о том, что видел в дальних странах.
Но желание увидеть море меркло перед жаждой обладать цыганом.
– Скажи мне, почему я все время хочу тебя? Почему ты так нужен мне? Мне столько раз казалось, что я пресытилась тобой, что у меня больше не возникнет желания. Но проходило совсем немного времени, и все возвращалось. Отчего так?
– Ты спрашиваешь, почему постоянно испытываешь плотский голод? – улыбнулся он, касаясь пальцами ее щеки. – Любовь тем и хороша, что ты вечно стремишься достичь недостижимого. Я говорил тебе давно…
– Это не кончается потому, что это сама жизнь.
– А тебе бы хотелось, чтобы наступил конец?
– О Господи! Конечно, нет! – испуганно отозвалась она.
Глава 17
Она не спускала с него восхищенных глаз. В белом бурнусе, который полностью скрывал не только контуры его тела, но и три кинжала в ножнах, заткнутых за пояс, а также в восточном головном уборе Роберта легко было принять за араба.
Он вопросительно улыбнулся.
Она приблизилась и положила руку ему на грудь, беспокоясь о том, как пройдет его первая вылазка в приморский город, в окрестностях которого они остановились. Роберт собирался взять Одиссея и оставить его в городской конюшне. Он часто говорил Арабелле, что лошади, как правило, запоминаются лучше людей, потому что по ним всегда видно, сколько миль преодолел всадник.
– На белом фоне твоя кожа кажется совсем черной. Ты смуглее, чем я предполагала.
– Сойду за араба? – спросил Роберт, который специально выбрал такой костюм для маскировки.
– Но у тебя голубые глаза.
– Арабы бывают голубоглазыми. Крестоносцы не только вывезли, что могли из Святой земли, но еще кое-что оставили.