Так султан поступал со всеми, словно чужая жизнь для него ничего не значила. Рассказывали, что, чтобы выяснить, кто из рабов своровал дыню в его саду, приказал вспороть животы четырнадцати слугам. Не обнаружив в их животах остатков дыни, он нимало не смутился. Султан любил, переодевшись, бродить по улицам города. Каждого, кто узнавал повелителя, ожидала смерть. Если, столкнувшись с ним, делали вид, что не узнали, тоже следовала смерть – за обман.
Столкнувшись с необходимостью охранять власть, Мехмед написал закон, по которому каждый его потомок, севший на трон, обязан поступить подобно ему самому – уничтожить всех, кто мог бы претендовать на престол, включая собственных братьев и племянников.
Страшный закон просвещенного любителя науки, искусств и казней предстояло выполнить его сыновьям. Старший из них, Баязид, сын наложницы Гюльбахар, должен был уничтожить своих братьев, и он действительно воевал с Джемом и Коркудом. Коркуд был убит, а Джем бежал в Европу, где его держали до самой его смерти то ли от яда, то ли от простой дизентерии.
Баязид во многом был противоположностью отца, он не любил походы и войну, предпочел удалиться во дворец Топкапы и проводить время в философских беседах и лености. Правда, перед этим не забыл казнить двух собственных сыновей за непослушание. Двое других умерли от болезней, еще один от пьянства, а оставшиеся трое – Ахмед, Коркуд и Селим – были готовы вцепиться в горло друг дружке сразу после смерти отца.
Они потихоньку стягивали войска к столице в ожидании будущих событий. Но всех опередил младший сын – Селим. Он оказался самым проворным и просто переманил к себе большую часть воинов из армий братьев и даже отца. Баязид оказался вынужден уступить трон предприимчивому младшему сыну до срока.
Селим позволил отцу удалиться в его родной город во Фракии, но доехать бывшему султану удалось только до Чорлу, где его и прихватила «неожиданная» болезнь. Бывший султан скончался. Мало кто сомневался в отравлении Баязида: даже больной и смирившийся, он опасен для Селима.
Сам Селим был полной противоположностью Баязида, он удался в деда, жил со страстным желанием завоеваний. Мехмеда прозвали Фатихом – Завоевателем, Баязида – Таинственным, то есть Непонятным, а Селима Явузом – Грозным. Он никому не верил и никого не любил. Уничтожив отца, принялся за братьев, а разгромив и уничтожив их, расправился и со всеми племянниками. К ужасу Османов, за племянниками последовали и собственные сыновья Селима, заподозренные в измене!
Десять дочерей не в счет, а из сыновей в живых остался только младший, Сулейман. Его матери Хафсе, дочери крымского хана Менгли-Гирея, Селим был многим обязан. Именно она убедила отца помочь Селиму в его борьбе за власть. Хафса к большой власти не рвалась и сына против отца не настраивала, потому Селим даже не отправил ее к Сулейману, бывшему наместником в Манисе.
Селим не верил никому, но казнить единственного оставшегося в живых сына Сулеймана не мог, тогда род просто пресекся бы, поскольку остальных мужчин он сам же и вырезал.
Восемь лет правил Селим, восемь лет расширял границы империи и все восемь лет даже обедал в одиночестве, довольствуясь обычно зажаренным куском мяса – туда слишком трудно подсыпать отраву. Султан не любил своих жен и откровенно предпочитал им общество мальчиков. Не желал над собой власти женских чар? Возможно, потому что именно Селим написал поэтические строчки:
«Львы от страха дрожали под моею жестокою дланью,
Сам же я был добычей доверчивой трепетной лани».
Уничтожить единственного сына Селим не мог, но бдительно следил, чтобы тот не набрал слишком большой авторитет.
Скрытный Селим не говорил о своих болезнях, потому мало кто знал о тяжелом заболевании почек и адских болях, которые терпел этот человек. Но умирать ему нельзя: планировался новый поход на Венгрию. Пока шла подготовка, султан решил отдохнуть в Эдирне, но доехал только до того самого Чорлу. Сын умер там же, где и отец, так же промучившись несколько недель.
Ибрагим помнил, как к Сулейману в Манису, где наследник был, как и полагалось, наместником, примчался Ферхед-паша, на коленях ползал, умоляя поверить и немедленно мчаться в Стамбул, чтобы принять власть. Сулейман не поверил: слишком хорошо знал отца и его способность отравить и лишить жизни просто из опасения. Решил, что весть о смерти султана Селима просто западня.
Но примчался и гонец из Стамбула от Пири-паши, главного визиря. Тот просил приехать и «принять меч Османов». Значит, правда умер султан Селим?
Сулейман обернулся к другу:
– Ибрагим, я султан?
– Почти, – улыбнулся тот, – нужно только успеть в Константинополь, пока не опередили.
– Кто?
– До власти всегда найдутся желающие.
– Тогда вперед!
Они мчались из Манисы в Константинополь, едва успевая менять лошадей, валившихся с ног, спали в седле, ели на скаку, но успели. Конечно, янычары отказались служить новому султану, который больше любил книги, чем войну (об этом ходили упорные слухи).
Сулейман словно не заметил выражения недовольства и сопротивления. Что могли сделать янычары? Никого другого посадить на трон нельзя, просто нет таких, Баязид с Селимом для Сулеймана расстарались; а просто бунтовать – бессмысленно. Султан чуть подождал и раскрыл сокровищницу, чтобы одарить всех, кто пожелал ему служить. Янычары смирились. За многие годы Сулейман первым вступил на престол без кровопролития и отравлений. В том не было его собственной заслуги, отец с дедом уничтожили конкурентов, но отсутствие резни Сулейману очень помогло, народ это запомнил. Чист был Сулейман пред Аллахом, никого не устранял, не было на нем крови братьев и отца.
Сулеймана уже назвали в молитве – значит, он стал настоящим султаном. Теперь предстояло налаживать новую жизнь.
Ибрагим, как и раньше, оставался правой рукой и надежным тылом Сулеймана.
Османские султаны не спрашивали о происхождении преданных людей, возможно, потому, что сами были сыновьями рабынь-наложниц. Главное, чтобы готов отдать за султана жизнь, чтобы был предан и в мыслях. А то, что раб, – неважно.
Их дружба началась давно, когда однажды услышал игру Ибрагима на скрипке шах-заде – наследник трона. Услышал и пожелал, чтобы игравший человек был рядом.
Ибрагим тоже был рабом, причем с детства.
Его схватили на берегу, где он ждал отца, чтобы сыграть новую мелодию, старательно разученную на скрипке. Рыбак очень хотел, чтобы единственный сын «вышел в люди», а потому, когда у мальчонки обнаружился слух и способности, отдал его учиться играть, лелеял мечту, что станет Георгис знаменитым скрипачом, вытащит семью из нищеты… Георгис был мальчонкой талантливым во всем и учился у своего наставника не только умению водить смычком, но и латыни, философии, истории и еще много чему. Наставник и учил-то за гроши, вернее, за выделяемую ежедневно рыбу, что помогало не помереть с голоду. К тому же нравилось передавать знания этому маленькому греческому мальчишке с блестящими глазенками.
Но все закончилось в одночасье: налетели черные люди, утащили на свою лодку вместе со скрипочкой и большими надеждами, которые вмиг стали ничем, потому что взяли его люди капудан-паши (командующего османским флотом) Джафер-бека, не зря прозванного Кровопийцей. Конечно, Кровопийца не собирался отпускать маленького грека ни сразу, ни потом. А, убедившись в его недюжинных способностях, выгодно продал.
Но вот тут мальчику повезло, потому что попал он в необычную школу, которую османские султаны завели в Константинополе. Учились в ней дети, отобранные по всем землям падишахства, причем они были вовсе не детьми богатых родителей, а часто, как Георгис, названный теперь Ибрагимом, даже рабами. Главное – ум, способности и готовность учиться и подчиняться строжайшей дисциплине.
Три десятка самых способных ежегодно отбирали из окончивших школу для службы падишаху, но в тот год султанам было не до талантливых учеников, они боролись за власть. И закончил Ибрагим школу с отличием, и выделяли его учителя как лучшего почти во всем, но кто знает, как повернулась бы судьба раба, не случись той единственной встречи, когда услышал Сулейман игру Ибрагима и купил себе талантливого раба.
Сулейман взял с собой Ибрагима в Манису, и там они стали настоящими друзьями. Ибрагим на год старше, но – сказывалось обучение в школе – образованней даже Сулеймана. Во всем казался опытней и разумней, стал старшим братом, а не просто другом, хотя у него всегда хватало ума держаться на полшага позади, а советы давать так, что Сулейману казалось – сам догадался.