Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

Поппи почувствовала, что устала от людей, которые ее не одобряли и не одобрят никогда, что бы она ни делала. Это из-за них она казалась себе глупенькой, нелепой девчонкой. Но она больше не желает с этим мириться, не желает слушать нотации матери и видеть отвращение в глазах Флетча, даже если бы для этого пришлось перестать видеть его самого!

По щеке ее скатилась слеза.

Возможно, с Флетчем действительно придется перестать видеться…

Виновник горьких раздумий Поппи явился домой около девяти вечера. Как всегда, сразу засуетилась прислуга – один лакей принял шляпу герцога, другой помог ему снять плащ.

Губы Поппи сами собой сложились в улыбку – Флетч наконец вернулся!

Разумеется, герцог пришел в ее комнату сразу, как только горничная Куинс передала ему, что госпожа желает его видеть, ведь до размолвки молодые супруги старались вести себя предельно вежливо. Увидев в дверях мужа, похожего на картинку из журнала мод, Поппи почувствовала, что язык ее плохо слушается. Так бывало всегда, когда она смотрела на Флетча, особенно в последний год, с тех пор как он стал уделять своей внешности повышенное внимание, причем прямо пропорционально этому вниманию росла и скованность герцогини.

– Входи, прошу тебя, – пригласила она. – Нам нужно поговорить.

Флетч выполнил просьбу и встал перед женой, устремив на нее серьезный взгляд.

– Прости мне мою утреннюю выходку, – попросил он. – Я не должен был так говорить с тобой в присутствии своих друзей.

– Напротив, это даже хорошо, что ты высказался. Но я заметила, что Гилла твой поступок нисколько не удивил, значит, вы с ним уже обсуждали наш брак. Ты должен повторить мне все то, что говорил Гиллу.

– Он мой старый друг. – Глаза Флетча сразу стали непроницаемыми. – И потом, Гилл принял мою выходку в штыки и как следует отчитал меня, когда ты ушла.

– Передай, что я ему очень благодарна, – проговорила Поппи, сжимая руки. От слов Флетчера веяло враждебностью, и в глубине души герцогине снова, как в детстве, захотелось превратиться в крошечную мышку и бежать со всех ног туда, где на нее никто не будет кричать. Нет, надо быть храброй, решила она и, собрав всю свою волю, продолжала: – Сядь, пожалуйста, Флетч.

Он сел.

– Я хотела бы знать, что ты думаешь о нашей семейной жизни, но не потому, что собираюсь с тобой спорить или…

Герцог вздохнул. Он вдруг показался ей таким усталым, измученным, что у Поппи сжалось сердце, и она чуть не бросилась звонить, чтобы приказать подать его светлости горячего чаю и приготовить ему ванну. С трудом поборов в себе это желание, герцогиня прикусила губу и осталась сидеть.

– Я думаю, – ответил Флетч, глядя на жену, как ей показалось, с некоторым сочувствием, – что наша семейная жизнь ничуть не хуже, чем у других английских герцогов и герцогинь. И она определенно лучше, чем у герцога и герцогини Бомон. Я вел себя как дурак, Поппи, прости меня.

Похоже, он действительно сожалел о своем поступке, но это уже не имело значения.

– Все же скажи, что бы ты хотел изменить в нашей жизни? – настаивала Поппи.

– Нас всех иногда посещают глупые идеи…

– Я их не понимаю. Ради тебя я все время стараюсь измениться, но не знаю как.

– Выброси это из головы, ты – само совершенство, Поппи. Я поступил глупо. Давай оставим этот разговор.

Она судорожно сглотнула.

– Я знаю, Флетч, ты недоволен нашими интимными отношениями…

В воздухе повисло молчание, мерзкое, словно черствый заплесневелый хлеб с вонючим тухлым яйцом, и Поппи показалось, что храбрость не такое уж похвальное качество.

– Неужели ты думал, что я не замечаю твоего недовольства? – спросила она. – С самой первой нашей встречи ты хотел, чтобы я стала немного другой. Хотя, на мой взгляд, я хорошая жена, но я готова измениться, вот только не знаю, как это сделать.

Наблюдая за мужем из-под опущенных ресниц, она заметила, что он сжал челюсти.

– Без сомнения, я стал требовать от тебя слишком многого, – проговорил он.

– Каких изменений ты хочешь?

Флетч молчал. Поппи понимала: пришел момент истины, когда все должно быть высказано до конца, ведь сил на еще один такой разговор ей не хватит. Поэтому, собрав всю свою храбрость, она продолжила наступление:

– Я действительно должна знать, Флетч. Чем я тебя разочаровала? Что я делаю неправильно? Я всегда выполняла все твои просьбы, молчала, когда мне казалось, что ты этого хочешь, и вообще старалась во всем следовать твоим правилам.

– Ты меня вовсе не разочаровала…

От волнения у Поппи так свело желудок, что она испугалась, как бы ее не стошнило прямо здесь, в спальне. Стараясь преодолеть приступ дурноты, она незаметно для Флетча еще сильнее сжала спрятанные в складках платья руки, при этом ее лицо оставалось абсолютно спокойным.

– Чего ты ждешь от меня? Или, вернее, что я должна сделать, чтобы ты был доволен? – вопрошала она.

– Помнишь, ты как-то сказала, что между светскими дамами и прачками большая разница?

– О, в последние два года, работая в больницах, я убедилась, что на самом деле разница не так уж и велика. Неужели я и впрямь тебе такое сказала? А в какой связи?

– Ты требовала, чтобы я целовал тебя только с закрытым ртом.

Во взгляде Флетча мелькнул яростный огонек.

– Но я же позволила тебе такие поцелуи, – поспешила Поппи оправдаться, поглубже загоняя свой страх, чтобы у нее, не дай Бог, не задрожал голос. – Раз мы поженились, я очень старалась идти навстречу твоим желаниям и никогда не говорить тебе «нет».

– Мы все-таки зря завели этот разговор.

– Почему?

– Потому что ты действительно очень старалась, Поппи. Просто я был слишком наивен.

– Но чего же ты ждал от меня? – настаивала она.

Флетч вздрогнул от ее резкого тона, но промолчал.

– Ты всегда выглядишь разочарованным, требуешь, требуешь чего-то, но не говоришь, чего именно. Так что же тебе нужно? – не унималась Поппи.

– Я хотел, чтобы ты… – наконец решился Флетчер, – чтобы ты…

– Ну же, говори! – воскликнула герцогиня, не веря собственным ушам, в ее голосе появились стальные нотки.

– Чтобы ты познала счастье сама и сделала счастливым меня, – ответил Флетч печально. – Впрочем, это, по сути, одно и то же.

– Но я и так счастлива, – возразила Поппи. В волнении она так закусила губу, что почувствовала во рту привкус крови.

Герцог встал со стула и отошел к окну.

– Прости, я требовал от тебя того, что ты не в состоянии мне дать, – сказал он, не глядя на жену. – Это несправедливо.

Она уставилась в его спину. Теперь-то их браку конец, это точно, потому что она не могла дать Флетчу то, чего он хотел. Они никогда не будут счастливы, и ее уделом станут сплошные разочарования.

Поппи почувствовала, что больше не может это выносить.

Два дня спустя

24 апреля

Его светлость герцог Вильерс лежал в постели. Пронзенное рапирой плечо жгло огнем, унять который не могли никакие охлаждающие компрессы.

– От бренди мне только хуже, – пробормотал раненый сквозь стиснутые зубы.

После дуэли Вильерс сделал одно ужасное открытие: оказывается, он с огромным трудом переносил боль. Сейчас, например, он притворялся, что остается в постели единственно по настоянию врачей, но на самом деле он боялся, что не сможет встать – кровопотеря привела к страшной слабости.

– Бренди уничтожает инфекцию, ваша светлость, – в который раз, как для слабоумного ребенка, повторил камердинер Финчли.

– Я не против спиртного, – покачал головой герцог, – просто оно усиливает дискомфорт.

Разумеется, как всем известно, мужчины вообще плохо переносят боль. Но пронзенное рапирой плечо доставляло Вильерсу гораздо больше страданий, чем обычное ранение, – подчас герцогу казалось, что в его тело воткнули раскаленную кочергу.

– Еще ячменного отвару, ваша светлость? – предложил Финчли и направился к столику, на котором стояла чашка с отваром.

Вильерс прищурился, наблюдая за своим слугой. Из Финчли вполне мог бы получиться отличный герцог под стать хозяину, и они оба это знали. Вильерс обладал внушительной внешностью, высокомерием и родословной. Финчли тоже выглядел внушительно, держался высокомерно, с аристократической элегантностью носил парики и высокие каблуки, но, увы, у него начисто отсутствовала столь необходимая в высшем обществе родословная.