– У, ведьма! – вдруг с ненавистью выдохнул он и с силой толкнул Еву в грудь.

– Ой, мамочки… – заголосила Тоня. – Ой, что ж это делается, а?!

– Ведьма… – напирал на Еву Телятников. – Никуда ты не поедешь, никому ничего не скажешь – вот что! Потому что я тебе не позволю, да, я…

И тут она опомнилась. Поняла, какого зверя дразнит. Но в следующее мгновение он снова толкнул ее – и Ева, потеряв равновесие, спиной полетела в реку. Взмахнула руками и окунулась с головой в стремительный ледяной вихрь, который завертел ее, понес вперед, вниз. Вынырнула с замершим на губах криком и увидела, словно сквозь белесую пелену, как Телятников улыбается ей вслед, а по берегу, спотыкаясь, бежит Тоня, кричит что-то, тянет к ней руки…

Но это было последнее, что Ева видела.

В следующее мгновение волна снова захлестнула ее, придавила своей ледяной тяжестью и потащила за собой – быстро, очень быстро, еще быстрей, слишком быстро…

* * *

Михайловский, опираясь на сучковатую палку, обошел лесную сторожку. Ноги дрожали от слабости, голова кружилась, но, в общем и целом, все было очень даже неплохо. «Живу!» – с иронией улыбнулся он.

– Даниил Петрович! – сквозь кусты на поляну ломилась Тоня, не разбирая дороги, – бледная, дрожащая, совершенно не обращая внимания на ветки, которые хлестали ее по лицу.

– Что? Что такое? – встревожился он, отбросил палку и подхватил Тоню обеими руками.

– Беда… – прошептала она, повиснув у него на плечах, зажмурилась, и слезы потекли у нее из-под ресниц.

– Какая беда? Рассказывай!

– Вы не понимаете, Даниил Петрович… Это ведь я во всем виновата, я! Ева, она…

– Ева? – удивился Михайловский. – При чем тут Ева?

– Так она приехала же! – взвизгнула Тоня. – Прямо к нам, в Синичку, приехала! Ваша жена!

Сердце у Михайловского замерло, а потом ухнуло куда-то вниз, в желудок. Ева давно стала для него фантомом, призраком из прошлого, который преследовал его постоянно, но тем не менее в этом фантоме не было уже ничего от той, реальной женщины. Михайловский в первый момент даже не поверил Тоне – наверняка она что-нибудь напутала! Разве Ева может быть здесь?! Бред, чушь, нелепая фантазия, ошибка…

– Ева?.. – повторил он.

– Да, она к нам приехала, уж дня три как тому назад… – закивала судорожно Тоня.

– Зачем она сюда приехала? – растерянно спросил он. Потом вспомнил, как Ева не любит путешествия, поездки, перелеты, как страшится покинуть свой обжитый мирок, как пугают ее отсутствие комфорта и дорожные опасности. Ева, дитя большого города, Ева, которая и на дачу-то Михайловского согласилась переехать с трудом…

Представил, как она добиралась до Синички, представил ее на фоне глухого бездорожья, покосившихся изб, в туче мошкары и гнуса – и похолодел. Ева, нежнейшая из нежных, – здесь!

– Так она вас приехала искать!

– О господи! – он схватился за голову. – Погоди… А чего ты так переполошилась, Тоня?

– Так вы ж мне договорить не даете… – вытирая слезы, жалобно запричитала та. – В общем, она с Телятниковым поругалась, и он ее в речку сбросил.

Михайловский не верил собственным ушам. Холодный пот заструился между лопаток.

– Где она? Пошли… Где она?

Тоня побежала вслед за ним.

– Я не знаю… Я же говорю – она в речку упала!

– И что?

– Ничего, – тихо сказала Тоня. – Нет, нам туда… – указала она направление.

Они шли довольно долго, быстрым шагом – у Михайловского даже закололо в боку и снова стало саднить в груди, но он на подобные мелочи не обращал внимания. Ева, Ева, Ева – стучало у него в висках.

– Сколько она здесь?.. Почему ты мне раньше не сказала?

– Я не знаю! Я думала, она вас не любит, я думала… Ну, в общем, я не думала, что все так серьезно! А когда я поняла, что она совсем не такая, как я представляла, я ее решила к вам отвести… Да, собственно, Даниил Петрович, мы сейчас-то к вам с Евой и шли! А тут Телятников…

– Убью! – выдохнул Михайловский. – Убью его, и ничего мне не будет! Все время мечтаю его убить…

Он пока еще не понимал, что на самом деле произошло. А потом услышал шум воды. А потом увидел – за деревьями, пенясь и переливаясь бриллиантовыми брызгами в каменистом широком ложе, текла река Синичка. Вернее, не текла, а неслась, стремительно и весело. И почувствовал страх, переходящий в мучительную тоску…

– Вот, мы здесь были, – показала Тоня. – Телятников вот тут стоял, а Ева…

Михайловский побежал вниз, вдоль реки, Тоня – за ним. Через некоторое время обрывистый склон стал выше, круче. Синичка, бурля, неслась внизу, и было очевидно, что в этом месте никто на берег не смог бы выбраться. Густые заросли терновника преграждали путь.

– Я уже была здесь, – тихо сказала Тоня. – Даниил Петрович, Еву надо искать ниже по течению.

– Отец твой где?

– Дома, они утром с Евой на озеро ходили, лотосы смотреть…

– Надо поиски организовать.

Вероятно, в его лице было что-то такое, что испугало Тоню.

– Даниил Петрович, да она жива! – закричала она. – Ну зачем же сразу о плохом думать, а?..

– Деревня где?

– Там! А вы куда? Господи, Телятников же…

– Телятникова убью, потом с отцом твоим пойдем Еву искать, – коротко сообщил Михайловский.

– Ох…

Но в деревне не было и следа дружинников. Встречная старуха, увидев Михайловского, истово закрестилась. Отец Стратилат, подметавший церковный двор, остолбенел.

– Данила Петрович, вы… Живы?! Неужто…

– Жив я, жив…

– А к нам супруга ваша прибыла! Вот радости-то ей будет… Очень уж она из-за вас переживала!

Батюшка еще ничего не знал о произошедшем.

К ним уже спешил Силин.

– Даниил Петрович! Слава богу, эти разбойники только что уехали… Вы нашлись? Это замечательно!

– Папка, с Евой беда! – закричала Тоня. – Твоя помощь нужна…

Силин, не особо удивленный появлением Михайловского («Словно ожидал этого – может, Тоня ему все-таки рассказала, как меня в сторожке прятала? Ну, да это неважно…»), выслушал их сбивчивый рассказ.

– Значит, так, – спокойно произнес лесник. – Сейчас едем Еву искать. Тоня, ты с нами. Приведи лошадей! А, вон и Андрон… Очень хорошо! – На другом конце улицы появился участковый, верхом. Приближаясь, он с интересом смотрел на них всех. – Андрон тоже с нами будет…

– И я! – рванулся Михайловский.

– А вы, Даниил Петрович, останетесь. – Силин посмотрел на его перебинтованную грудь – сквозь бинт проступило немного ярко-алой крови. – Вы еще слишком слабы для таких походов по тайге.

– Но я…

– Вы нас только задерживать будете. Батюшка, побудьте с ним, – обратился он к отцу Стратилату.

Подъехавшего Андрона немедленно ввели в курс дела, Тоня привела лошадей – отцу и себе, и уже через несколько минут они все рысью спешили к лесу, поднимая тучи пыли на дороге. С Телятниковым, разумеется, решили разобраться после…

– Да-а, дела… – вздохнул отец Стратилат. – Что ж, выходит, воевода наш стрелял в вас тогда все-таки, Данила Петрович?..

– Выходит, так, – отстраненно ответил Михайловский, прижимая ладонь к груди. – Но ничего, я почти в форме…

– Да уж вижу! – печально усмехнулся старик и указал себе на голову: – Эвона… И мне тоже досталось!

Они сидели на деревянной лавке, а солнце постепенно спускалось за лес. Михайловский смотрел на ярко-оранжевый закат, и сердце у него сжималось от той ужасной несправедливости, которая царила в мире. И дело было не только в Никите Телятникове с его молодчиками, а в том, что люди сами мучили себя и совершали глупые, нелепые поступки, которые не всегда удавалось исправить…

Вот за что он, Даниил Михайловский, спрашивается, обиделся на свою жену? Теперь даже и не вспомнить!

«Ева, Ева… И зачем тебя судьба погнала в эти края?.. Тоже мне, жена декабриста! Неужели думала, что сможешь мне помочь? Бедная, глупая… Сидела бы со своими куклами в Москве и горя бы не знала! Почему побежала за мной?..»

Почти полгода прошло с тех пор, как он ее видел. Был непоколебимо уверен, что Ева уже давным-давно забыла о нем. Думал о ней плохо. Ненавидел! Когда лежал, раненный, в лесной сторожке, а весь мир был уверен, что он, Михайловский, мертв, думал еще: «Что там Ева в Москве? Наверняка радуется, что муж пропал, что так легко и просто, без лишних хлопот, закончился этот нелепый брак!» И ненавидел ее еще больше за это…