– Ой, Ева, не придумывай! – возмутилась Шурочка. – Он же на Кощея Бессмертного похож! Такой тощий, страшный, ворчливый, синяки у него под глазами недавно появились, ко всему прочему…

– Вот именно! Из-за тебя, – многозначительно произнесла Ева. – И потом, ты сама когда-то мечтала быть в центре бушующих страстей…

– Нет, нет, нет! – завопила Шурочка. – Ничего не хочу слышать! Все, мне пора… Пока-пока-пока! Привет Даниилу…

И она, подхватив сумочку, убежала, точно за ней гнались.

Вечером, когда приехал муж, Ева, смеясь, передала ему этот разговор. Но Михайловский как-то невнимательно ее слушал – все смотрел в сторону, рассеянно хмурил лоб.

– Данька, да ты совсем меня не слушаешь! – под конец рассердилась она. – У тебя такой отсутствующий вид… Вот о чем я сейчас говорила?

– Ты рассказывала о каком-то начальнике, который домогается твоей Шурки, пользуясь своим положением…

– Все наоборот!

– Слушай, Ева… Я все думаю – была ли в том дневнике разгадка?.. – тихо произнес Михайловский и поцеловал Еву в висок. – Господи, меня это теперь до самой смерти мучить будет!

– Перестань. – Ева обняла его. – Я тебя люблю… Ты самый умный, самый хороший, самый красивый…

– Ты забыла, мы же договорились – самая красивая у нас ты! – важно произнес он.

Ева обняла его еще сильнее и сказала тихо, очень серьезно:

– Если бы тогда с тобой что случилось, я бы никого другого знать не хотела. Я всю жизнь была бы одна и ждала бы смерти – чтобы встретиться с тобой…

– О, какие страшные слова! – Михайловский засмеялся и поцеловал ее. – Не говори так! На будущее – я вовсе не жду от тебя такого героизма. Живи как получится, будь счастлива… Ты ведь не Анна Тимирева?..

– Откуда ты знаешь! – насупилась Ева. – Может, у нас в роду тоже были женщины, которые всю жизнь хранили верность одному мужчине. Вон прабабка моя… Разве я тебе не рассказывала?

– Ты рассказывала только, что у твоих предков была очень тяжелая, трудная жизнь.

– Да! Ну так вот, тогда слушай: прабабка Софья всю жизнь ждала своего жениха. Им родители сначала не дали пожениться, а потом началась Первая мировая война. Он приехал всего один раз, на побывку, а потом сгинул без следа…

– Его убили? – с интересом спросил Михайловский. Они с Евой сели на диван, друг напротив друга.

– Нет, ну ты слушай… Он пропал без вести. А тут революция… А прабабка родила сына! Она его тоже Митей назвала… Жениха, то есть прадеда моего, Митей звали.

– Значит, прадед твой так и не узнал, что у него есть сын? – Михайловский взял Еву за руку.

– Да! Прабабка Софья ждала жениха, как сумасшедшая, она не верила в то, что Митя-первый погиб! Ждала-ждала, ждала-ждала… Митя-второй уже вырос давно, уже тридцать восьмой год был! И тут из Англии приезжает Макс Эрден, друг Мити-первого. Он после революции сумел перебраться за границу, но там его неотступно мучила ностальгия. Макс очень любил свою жену (она, кстати, была много его старше), но вот ситуация – жена-англичанка умирает, его ничего уже больше не держит там. И он возвращается, хотя его очень сильно отговаривали…

– Его здесь посадили?

– Да, его забрали в сталинские лагеря, и он там умер. Но дело не в этом… Короче, когда Макс вернулся, он успел передать Софье Митины письма и немного рассказал о судьбе своего друга. Оказывается, Митя-первый не сразу сгинул, они еще долго воевали с красными. Потом Митю ранили, и он умер от заражения крови. А далее Макс попал в Крым, сел на отправляющийся в Константинополь корабль, и все такое… Подробностей я не знаю, но смысл такой – прабабка Софья поняла, что Митю она не дождется. Сразу после их встречи Макса арестовали и уже подбирались к Софье, но она переехала куда-то в провинцию, под Тверь, и жила там тише мышки… И все это время продолжала хранить память о своем женихе. Она его так любила, что даже с какой-то радостью воспринимала свое одиночество, и оно ей было вовсе не в тягость…

– Бедная!

– А потом началась другая война, – тихо продолжила Ева. – И на ней убили Митю-второго… Да, забыла сказать – перед самой войной тот успел жениться. История повторилась – он ушел на фронт, так и не узнав, что его жена ждет ребенка. Весной сорок второго года родился мой отец, Борис.

– Надеюсь, у него-то все было в порядке? – печально спросил Михайловский.

– Ну, более-менее… Жениться он вовсе не собирался, был мамочкиным сынком и разгильдяем. Эгоистом, словом! И только будучи уже человеком в возрасте, он встретил мою маму. И родилась я…

– Родилась ты! – повторил Михайловский и притянул Еву к себе.

– Папа очень любил меня. Никто не ожидал, что из него получится такой хороший отец! Но мои родители были уже немолодыми людьми… И, к сожалению – не долгожителями, – печально произнесла Ева. – Вот, такова история моей семьи… Обрыдаться можно!

– Все хорошо… Все было не зря. – Михайловский взъерошил Еве волосы. – Во всем был смысл и великая мудрость…

– Это какая же еще мудрость? – усмехнулась Ева.

– Такая, что жизнь нельзя остановить. Это прозвучит слишком банально и очень пафосно, но – сквозь муки и страдания мы идем к счастью. К свету. А у наших с тобой детей вообще все будет распрекрасно!

– О, твоими бы устами… – засмеялась Ева.

– Но почему – нет? Господи, может, я не слишком хороший писатель – но я так хочу, чтобы у каждой истории был хороший конец! – воскликнул Михайловский. – Чтобы все, все без исключения люди были счастливы… Да, когда-то давно ты говорила, что сохранился семейный архив? – спохватился Михайловский.

– Ну да, остались письма! А ты что, хочешь их прочитать?

– Конечно. Ты меня заинтриговала…

– Хорошо, – сказала Ева. – Вот поедем в город… Эти письма у меня в квартире – заберем их сюда.

– И ты правда так и ни разу не читала их? – удивился он.

– Нет. Но теперь, наверное, решусь…

* * *

«Вечер.

Дорогая Соня. Это мое последнее письмо, последняя возможность поговорить с тобой. Сразу приступаю к самому главному. Я люблю тебя. Бог подарил нам всего лишь один день, который мы смогли разделить вместе, но мне и того достаточно… Я был счастлив. Ты – мой свет, мое утешение, мое искупление. Целую тебя, обнимаю.

Так получилось, что жизнь моя заканчивается там, где я меньше всего хотел бы быть, – среди снега и льда.

Мы с группой людей выполняем ответственное поручение адмирала. На берегу Байкала разбили небольшой лагерь, ждем рассвета. Как только рассветет, мои товарищи пойдут по льду, как можно дальше от берега устроят небольшой взрыв и в образовавшуюся полынью опустят некий груз. Что это – не спрашивай, Соня…

Утро.

В двухстах метрах от берега есть полынья – оказывается, еще не весь Байкал покрылся льдом. Издалека видно воду, почерневшую от стужи. Мои товарищи ушли к тому месту вместе с Максом. Пишу с трудом, поэтому прошу прощения за ужасный почерк. Когда они вернутся, меня, скорее всего, уже не будет в живых. Мужайся, Соня. Поскольку динамит остался неизрасходованным, мое тело не бросят на произвол судьбы (почва слишком мерзлая, чтобы копать ее вручную). Взрыв все-таки будет – но для того, чтобы устроить мне могилу.

На берегу ледяного залива – огромный валун (такие на Руси обычно называют – гром-камень), возле него меня и похоронят. В двухстах метрах, перпендикулярно берегу – полынья. Я получаюсь вроде как охранник того груза, что сбросят сейчас в нее мои товарищи… Смешно!

Я знаю, что ты никогда не прочитаешь эти строчки, Соня, поэтому столь откровенен. Для чего я это пишу? Даже у мертвеца есть мечта… Глупо, абсолютно несбыточно – но я мечтаю о том, что на эту могилу когда-нибудь придешь ко мне ты. Если б у нас были дети, они бы пришли с тобой… Кто-нибудь, родной мне, остановись у камня, где лежу я!

Милая Соня. Милая, милая Соня. Люблю.

Знаешь, а здесь красиво – вынужден признать. Зимний Байкал – скульптор. На берегу стеклянно поблескивают льдины, деревья и кусты вокруг покрыты молочно-нефритовой оболочкой. Узоры… На белокаменных ветвях словно сидят белокаменные птицы… Настоящий орнамент из странных существ! По краям залива видно береговые обрывы, покрытые бугристым зеленоватым льдом, и в них – небольшие пещеры с навесами из сосулек. Пещеры кажутся открытыми ртами, замершими в немом крике. Страшно, красиво.