«А ведь это у нее от природы, – размышляла королева.– У нее нет причины льстить мне и подражать в манерах, ведь я провела столько же лет взаперти, сколько ей сейчас от роду».
Так текли мысли королевы, когда она шла за Элинор через анфиладу комнат, минуя помещения, где хранились одежды, и обитала прислуга. «Но если Элинор так похожа на меня по характеру, – продолжала она размышлять, – я не удивлюсь, если она окажется похожей на меня и в поступках. Меня нелегко было сломить. Вероятно, нелегко будет сломить и ее волю, а принуждение силой приведет ее вассалов в ярость». Королева улыбнулась и кивнула, как бы соглашаясь со своими мыслями и одновременно принимая приглашение Элинор пройти за ней в другое крыло замка.
Она размышляла о судьбе Элинор. Девушка понравилась ей, и ее позабавила идея найти Элинор действительно хорошего жениха. Что, если сделать это быстрее, до возвращения лорда Ричарда в Англию? Если все будет складываться благополучно, Ричард станет королем и… сразу же отправится в крестовый поход! Для этого ему потребуются деньги, много денег. И, как только Ричард выяснит положение казны, он поймет, что Элинор никак не следует выходить замуж. Тогда все доходы от ее необъятных владений, за исключением скромных сумм, необходимых на ее собственные нужды, потекут в королевскую казну. Поэтому королева не будет торопиться стать сватьей. Любопытно, что интересы Англии, Ричарда, ее собственное желание и желание Элинор неожиданно совпали. А за право остаться незамужней и независимой Элинор придется платить, и платить дорогой ценой. Ричард останется доволен. Важно и то, что можно будет использовать Элинор как пешку в политической игре против любых группировок самодовольных лордов и баронов, стравливая их друг с другом.
Тем временем они еще раз пересекли зал с глубокой оконной нишей, который соединял крылья замка. Ближе к окну, там, где было светлее, стояли два кресла. Перед одним из них была рамка с вышиванием, а на маленьком столике рядом лежали клубки ярких шелковых ниток. Оконные ставни были широко распахнуты, и королева услышала шум волн, бьющихся о камни. Однако даже отсюда, из окна третьего этажа, вид на море закрывали высокие каменные стены, надежно опоясывающие Роузлинд, и, только вдали, на самом горизонте, бесконечной чередой бежали белые барашки бурунов.
Сводчатый проход привел их в длинную комнату. В камине горел огонь. Стояли кресла с подушками. В высоких подсвечниках – незажженные свечи толщиной не менее шести дюймов. Высокое окно пока пропускало достаточно дневного света, однако в пасмурный день, если кто-то хотел шить или почитать у камина, свечи приходилось зажигать. Комната поражала простором и уютом, но отсутствие кровати несколько разочаровало королеву – она устала больше, чем сама признавалась себе в этом.
Миновав комнату со свечами, они очутились в другой, которую, казалось, всю заполняла огромная кровать, застеленная ярко-голубым покрывалом с вышитыми золотом и серебром изображениями зверей и птиц.
Элинор поспешила вперед, чтобы откинуть покрывало. Простыни благоухали сладким ароматом роз и лаванды, заглушающим затхлый запах плесени, исходивший от влажных стен. Стены были сплошь увешаны красивыми гобеленами ручной работы, которые впитывали влагу, но не могли заглушить запах сырости так, как розы и лаванда.
– Позволите ли мне помочь Вам раздеться, Ваше Величество? – промолвила Элинор.– Полагаю, что повозка с Вашим багажом все еще в пути. Осмелюсь предложить Вам одно из моих платьев, совершенно новых, которые я еще ни разу не надевала. Вы, Ваше Величество, такая стройная, что оно будет Вам как раз впору!
Королева подумала, затем ответила со вздохом:
– Благодарю тебя, дитя мое, но я останусь в своем, пусть и пыльном. Мне ведь еще нужно будет выйти к обеду.
– Совсем необязательно, – возразила Элинор.– Вам могут подать обед и сюда!
В полумраке этой глубоко запрятанной в недрах старого замка комнаты, напомнившей королеве ее недавнюю темницу, Элинор Аквитанская выглядела гораздо старше, чем в седле. А Элинор из Роузлинда не покидало горестное чувство, что в своем споре с английской короной она заранее обречена на поражение. Одно дело – высказать свой протест женщине, которая по собственному опыту хорошо знает, как себя чувствуешь, когда тебя продают и покупают, как вещь; Можно даже намекнуть ей, что ты не потерпишь такого обращения. Но как сказать об этом королю!
В свои шестнадцать лет Элинор уже знала, что с мужчинами надо вести себя совсем иначе, чем с женщинами, даже королевского сана. Бабушка научила ее некоторым приемам, открыв ту истину, что женщине для достижения своих целей может служить не столько ум, сколько внешность. Некоторые методы укрощения, казалось бы, неукротимых, Элинор подсмотрела сама, наблюдая, как бабушка дурачит дедушку, незаметно, неизменно добиваясь своего.
После смерти бабушки и дедушки у Элинор появились богатейшие возможности для применения теории на практике, и она изобрела немало своих индивидуальных приемов для управления мужчинами. Эти приемы позволяли ей легко обводить вассалов вокруг своего изящного пальчика.
И все же она ясно сознавала, что мужчины опасны и непредсказуемы, тем более короли. Вот почему Элинор стремилась расположить к себе королеву-мать, заручиться ее поддержкой. С волнением и надеждой она ждала продолжения откровенного разговора, но ее ожидания оказались напрасными.
– У меня сегодня еще немало дел, – вздохнула старая женщина.– Я ведь собираюсь завтра отправиться в путь…
Глаза Элинор округлились от удивления:
– Завтра, мадам? Я надеялась, что Вы погостите хотя бы несколько дней… Я еще и не собирала вещи… Ведь если я поеду с Вами…
Королева отрицательно покачала головой.
– Не скрою, у меня было такое намерение. Но поскольку ты против замужества, тебе необходимо назначить опекуна. Он должен получить точные сведения о твоих владениях, вассалах и доходах…
– Опекуна?! – яростно воскликнула Элинор, сверкнув глазами. В гневе она, казалось, забыла, с кем разговаривает.– Я сама, слышите, мадам, сама управилась со своими владениями в этом году. Мои вассалы послушны мне, живут в мире друг с другом…
– Ты забываешься! – оборвала ее королева.– Ты молода, и я была, боюсь, чересчур к тебе снисходительна. Конечно, поведение твоих вассалов и вид твоего замка говорят о том, что ты неплохо управлялась с хозяйством…
– Тогда зачем за мной нужно присматривать? – с вызовом спросила Элинор.
Королева внимательно посмотрела на девушку. Даже в тусклом свете комнаты было видно, как пылало огнем возмущения лицо хозяйки Роузлинда. Элинор Аквитанская не могла понять, что же так разгневало девушку. Она отнюдь не казалась жадной или нечестной по отношению к своим верховным сюзеренам. Ах, вот в чем дело! Она была горда. И ей, шестнадцатилетней, казалась невыносимо оскорбительной мысль о том, что ее сочтут неспособной управлять своими собственными владениями. В таком случае будет лучше открыть ей суровую правду.
– Я объясню тебе. Опекуна назначают для пользы короля. Весь прошлый год ты управляла своими землями ради пользы своей и своих вассалов. Это в высшей степени разумно. Если ты выйдешь замуж, твой муж будет управлять твоими землями с такой же целью. Однако, пока у тебя нет мужа, доходы от твоих земель по закону должны поступать в казну короля!
Королева сделала паузу, затем строго произнесла, акцентируя каждое слово:
– Опекун необходим для того, чтобы быть уверенным в том, что каждая гинея, за исключением той, что идет на твое содержание или на ремонт замка, или на оплату полевых работ, каждая, слышишь – каждая! – осядет в сундуках короля, а не застрянет в чьих-то кошельках. Ты меня поняла?
Наступило тяжелое молчание. Элинор застыла, как изваяние, и только прерывистое дыхание выдавало её волнение.
Королева присела на кровать, Элинор, как бы изъявляя покорность, опустилась на колени и сняла туфли с ног уставшей женщины. Когда королева легла, Элинор поднялась. В её глазах блестели слезы:
– Так значит, Вы выбрали такой способ, чтобы заставить меня выйти замуж, мадам? Вы назначите опекуна, который пустит меня по миру, разорит моих вассалов, вызовет их ненависть, а меня превратит в покорную нищенку?!
– Элинор! – воскликнула изумленная королева.– Никому не позволено так разговаривать с королевой, тем более обвинять ее!
Слова девушки вызвали раздражение королевы и одновременно поразили ее столь бурным взрывом наивности и безрассудной отваги.