Ричард де Люси навестил ее и заверил, что сделает все возможное для освобождения де Ленгли из плена… если он жив, разумеется. Затем прибыл посланец Роджера Честера и затеял деликатную беседу о размере выкупа.
Джоселин воспряла духом, однако это были для нее нелегкие дни и часы, ничуть не менее тяжелые, чем время, проведенное в Белавуре в плену у собственного братца. Она с помощью служанки перестирала все белье Роберта, заштопала все его рубашки и носки и при каждом стежке, продевая сквозь ткань иглу, молила всех святых на небесах, чтобы они позаботились о сохранении жизни ее супруга.
Опять явился гонец от Честера. Роберт де Ленгли жив, но о выкупе не может идти и речи. Он останется пленником своих врагов навечно, во всяком случае, до конца дней своих.
Джоселин обрадовалась известию, что Роберт будет жить, но какова цена такому существованию — беспомощный узник, служащий потехой для тюремщиков. Более сладостного способа умертвить де Ленгли для его врагов не было. Им хотелось продлить наслаждение до момента, когда он не выдержит этой пытки и совершит грех самоубийства.
Ее навестил де Люси с постоянной улыбкой на лице, которая служила ему профессиональной маской. Он заронил в ее сердце надежду.
— Робин Лестер всего лишь забавляется, набивая себе цену. Но свинье, как бы она ни веселилась, недолго гулять — ее все равно забьют на мясо. Мы взяли Тетбюри, и вся милая компания изменников укрылась в Уорвике. Мы пошлем туда парламентера.
Гонцы скакали туда-сюда, привозя послания.
Через неделю де Люси явился вновь. Его улыбка потускнела. Он протянул Джоселин пергаментный свиток, печать на нем была ей незнакома, и это повергло ее в трепет.
— Это лично для вас, мадам, от Генри Анжу. Это и есть его дьявольская печать!
Она в бессилии опустилась на походный стул возле столика, где когда-то, в кажущемся ей далеким времени, разделяла трапезу с Робертом. Взломав печать и развернув пергамент, Джоселин прочла:
«Миледи де Ленгли! Нет нужды представляться вам, вы меня знаете».
Строчки, твердые и ровные, изгибались в ее глазах, как змеи.
«Уведомляю, что супруг ваш был тяжело ранен, и я повелел забрать его из-под опеки Честера. Теперь он находится под моим покровительством. Мой личный врач заботится о нем. Сейчас он на пути к выздоровлению. Что за характер у вашего супруга, вы осведомлены не хуже, чем я. Он не передал вам никаких просьб, поэтому к вам обращаюсь я, мадам. Пришлите ему свежее белье и свое послание — я прослежу, чтобы их не увидели досужие или враждебные глаза.
К моему великому сожалению, сообщаю вам, что милорд Роберт останется моим пленником до поры, когда многострадальная, разорванная на части Англия не воссоединится под моим скипетром. Вы можете сказать Стефану, который все еще продолжает называть себя королем, что единственный выкуп за Роберта де Ленгли — это корона Англии».
Прочитав письмо, Джоселин вдруг ощутила, что глаза ее сухи. Время для слез прошло.
— Он пишет, что не отпустит Роберта никогда.
Де Люси выхватил у нее письмо и с жадным любопытством погрузился в чтение. Джоселин наполнила чашу вином и тут же осушила ее до дна.
Генри Анжу держит у себя ее мужа. Тот самый Генри Анжу, который приказал сжечь живьем Роберта и полдюжины его верных соратников. И не может быть речи о выкупе…
Она приняла решение. Она отправит чистые рубашки для Роберта завтра поутру вместе с анжуйским герольдом, но…
— Я поеду вслед за ним… Герцог Анжу не прогонит меня…
— Не очень-то мудрая мысль, мадам, — нахмурился де Люси. — Предсказать, как поступит анжуец, нелегко. Вполне возможно, что из ненависти к вашему супругу он кинет вас в каменный колодец и будет хохотать, наблюдая ваши мучения.
— Он не посмеет. Я отправлюсь с белым флагом. Церковь и любой благородный дворянин отступятся от него, если он жестоко обойдется со мной.
— Сомневаюсь, остались ли в Англии благородные дворяне.
Де Люси горестно покачал головой.
Для путешествия в Уорвик Джоселин отрядила лишь малую свиту — Джеффри и еще трех рыцарей. Она раздумывала, взять ли с собой служанку, но отказалась от этой мысли. Что их ждет впереди — невозможно было предугадать, а иметь рядом склонную к слезам девчонку, да еще заботиться, чтобы ее не изнасиловали вражеские солдаты, — такую роскошь Джоселин не могла себе позволить.
Она провела весь вечер до полуночи за сочинением писем, в которых каждое слово было пронизано гневом, бушевавшим в ее душе. Де Люси, обещавший утром забрать их, наверное, почувствует, как раскалены ее послания. Она хотела поведать всем, чем вызвано ее путешествие в стан врага, и обвиняла бывших друзей в равнодушии.
Первое письмо было адресовано Аделизе. Она умоляла сестру как-то воздействовать на Пелема, чтобы тот повидался с де Ленгли и уговорил его склонить голову перед Анжу.
Для Джоселин это было самое легкое послание. Другим написать было уже сложнее. Она обратилась к отцам церкви, требуя, чтобы они вмешались в судьбу женщины, лишенной мужа из-за гражданской войны.
Настала очередь и членов королевской семьи, и лордов, о которых Роберт ненароком отзывался с уважением. Джоселин даже решилась начеркать пару строк самому Лестеру, тщательно избегая грубых слов, а только взывая к его совести и льстиво подыгрывая его тщеславию.
Последним было письмо к отцу — она все же воспринимала его как родного отца, несмотря на желчное высказывание Брайана.
Она никогда не добивалась от Уильяма Монтегью отцовской любви, не требовала от него побрякушек в подарок. Сейчас Джоселин просила, умоляла, чтобы он сделал все, что в его силах, ради спасения Роберта и своей дочери, верно служившей ему долгие годы.
Закончив эту тяжкую работу, она стала перебирать вещи Роберта, выискивая то, что ему могло понадобиться в заключении. На дне сундука она обнаружила то, что никогда не ожидала увидеть — кольцо, брошенное ею той шлюхе в Лейворсе в припадке ревности. «Он отобрал кольцо у той девчонки, он помнил о нем, он посчитал его святым».
Она поцеловала золотой ободок и вернула его обратно на свой палец, туда, где и было ему место.
— Я смешаю землю и небо, я уничтожу всех Анжу, но я верну тебя, Роберт!
Гонец с поклажей, предназначенной для де Ленгли, ускакал ночью, но его наглый паж, одетый по моде, недавно принятой за Проливом, и щеголяющий своим французским акцентом, гарцевал перед Джоселин на коне, показывая свое могущество. Ей было трудно удерживаться от смеха, весьма для нее опасного.
— Я не ручаюсь за вас и за себя, если отправлюсь с вами в путь, мадам! Ваша слишком малочисленная свита не удержит меня от соблазна.
Джоселин поблагодарила Господа, что Джеффри с воинами держались поодаль и не слышали наглых разглагольствований юнца. Неужели подобная развязность в манерах господствует при дворе анжуйцев? Если эта зараза затронет Англию, то женщин в этой стране ждут не лучшие времена.
Месяц июнь — самый роскошный месяц для цветов и трав, как бы благословлял их путь к замку Уорвик. Но Джоселин пришла в ужас, увидев, что луга вокруг серых замковых стен усеяны воинскими палатками.
Спокойная и кристально чистая, как ей прежде казалось, река Эйвон теперь взбухла от конского навоза и дурно пахнущих нечистот, сбрасываемых туда многочисленным войском.
Прекрасен был город и замок, возвышающийся над ним, но Джоселин не могла не подумать, что позорное пятно предательства его владельца осквернило эту красоту. Их небольшой кортеж пробирался меж солдатских палаток. Юный посланец Генри водил их по лабиринту лагеря, сам не зная, где находится его господин.
В конце концов, уставшая Джоселин приказала своей свите спешиться. Вокруг них собрались любопытные. Один солдат притащил табурет и предложил миледи сесть, за что она была ему благодарна. Кольцо вокруг нее и ее охраны сжималось все теснее, но на лицах солдат не было заметно враждебности.
— Наш принц Генри где-то охотится на цапель. Вот истинно королевская охота, но вряд ли он подстрелит хоть одну птицу. Мы их всех распугали.
Миролюбие этих крестьян, превращенных волей господ в солдат, почти успокоило Джоселин. Ее вывел из задумчивости голос Брайана. Заслышав его, она взвилась, словно подхваченная вихрем.
— Рад снова встретиться с тобой, сестричка. Нам ведь есть о чем побеседовать?
— Нет! Нет! — Она заслонилась от него ладонью, не желая ни видеть его, ни слышать того, что он говорит со злобной усмешкой.