Элизабет Стюарт - Роза и лев

— Я буду благодарна Генри до конца жизни, — тихо произнесла она.

Роберт кивнул.

— Я по-прежнему не доверяю ему и, наверное, никогда не буду доверять, но ненависть моя к нему угасла. Он сам потушил этот костер. По всей вероятности, он станет моим королем. Черт побери, какой это будет крутой поворот в моей судьбе! Все шепчутся, что Генри объявят наследником престола, а Юстас будет обойден. Конечно, так просто Юстас не смирится с этим, но за ним никто не пойдет, а в одиночку Англию он не отвоюет.

Все это уже мало интересовало Джоселин. Невыносимая тяжесть спала с ее души. Теперь она могла полностью отдаться своему счастью и в довершение открыть мужу тайну, тщательно скрываемую ею до той поры. Она не хотела отягчать его в ожидании грядущего сражения излишними заботами и беспокойством за свою жену. Сейчас она получила право на признание.

С таинственной улыбкой она произнесла:

— Я слышала, что супруга герцога ждет первенца. Что вот-вот из Анжу придет весть…

Роберт подтвердил:

— Генри надеется, что родится мальчик.

— Значит, между нашими детьми разница в возрасте будет небольшая.

Он весь напрягся, застыл.

— Ты хочешь сказать, — медленно сказал он, — что носишь мое дитя?

— Разумеется, твое, а чье же оно еще может быть?

— О, Христос! Прости, что я не так выразился… Я совсем не думал оскорбить тебя.

Джоселин рассмеялась, счастливая от того, что смогла подарить радость любимому человеку, что он принял этот дар и сам переполнен счастьем.

— Я знаю… я знаю, что ты так не думал… Это я виновата, что известие свое облекла в неподходящую форму. Я совсем потеряла голову от радости… не знала, что говорю… Скажи, Роберт, ты доволен, что у нас будет ребенок?

— Да, Джоселин, да!

— Повтори еще раз!

— Да! — Он глянул на нее озабоченно. — А когда это произойдет?

— Вероятно, в феврале.

— Голодное время, — пробормотал он. — Я часто слышал, что это плохой месяц и для матери, и для ребенка.

Джоселин улыбнулась. Ей ли было не знать, какие проблемы сразу же стали волновать его.

— В Белавуре достаточно припасено еды. Не бойся, я не отощаю и младенца вскормлю сама.

— Вы, мадам, не будете голодать! Даже если мне придется подчистить закрома по всей Западной Англии…

Джоселин заключила его массивную голову с львиной гривой в свои узкие ладони. Как мог такой храбрый мужчина столь бояться самой простейшей, самой обычной вещи на Божьем свете?

— Выслушайте меня, Роберт! Сейчас, чтобы избавить себя от беспокойства в последующие месяцы. Я не из хрупких и хилых придворных дам, которые падают в обморок, как только чихнут. Я сильна и здорова и способна рожать вам сыновей. Мой отец всегда горевал, что во мне мало утонченности, присущей леди.

Роберт прижал ее ладонь к своим губам, покрыл поцелуями.

— Я знаю, что ты мужественна и сильна, и все же я никогда не оставлю тебя без присмотра. Я буду всегда с тобой, даже если Стефан и Генри снова разъярятся и начнут рвать друг друга в клочья.

Он посмотрел на нее, и неожиданная робкая улыбка появилась на его лице.

— Иногда подобная тревога становится проклятием. До того, как я встретил и полюбил тебя, мне не было страшно. И вот теперь, когда я, казалось бы, обрел мир и покой, удовлетворение во всем, я стал бояться, что потеряю это. То, что дала мне ты, Джоселин. У меня появилось то, что жалко терять. Я теперь буду шарахаться от любой подозрительной тени в коридорах замка, вздрагивать при каждом появлении гонца, думая, что он привез дурную весть.

— И все же ты доволен, Роберт, да? — Она провела пальцами по его щеке.

— Я уже ответил тебе и еще раз отвечу — да! Может быть, страх за тебя, за ребенка и тяжкая ноша, но такую ношу несут на плечах все мужчины на свете. Почему же я должен отличаться от них?

Джоселин закрыла глаза, когда он поцеловал ее.

Лондон, 1154 год, декабрь

Огромный зал в Вестминстере был набит битком. Разгоряченные тела прижимались плотно друг к другу, и оттого, что все были облачены в тяжелый бархат, усыпанный драгоценными каменьями, и меха, жар и духота становились все более нестерпимыми. Мужчины и женщины нарядились в самые роскошные свои одеяния, желая быть замеченными и вызвать зависть у таких же лордов и леди, приглашенных на первую представительную ассамблею, устраиваемую новым королем Англии.

Джоселин стояла возле эрла Лестера и жалела, что ее роста недостаточно, чтобы видеть действо, происходящее в дальнем конце зала. Оттуда доносился до нее лишь вздымающийся и опадающий волнами ропот мужских голосов, когда очередной лорд или барон, один знатнее другого, вызывались поодиночке для принесения повторной присяги на верность Генри.

Только Роберт до сих пор не преклонил колени перед Анжу и не произнес слов клятвы. После того, как в Вестминстере был подписан мирный договор, и на Рождество, когда все дворянство съехалось, чтобы засвидетельствовать почтение Генри как будущему королю. Но Роберт в Оксфорд не поехал. С разрешения Стефана он послал туда сэра Джеффри присягнуть за него по доверенности.

Хотя Джоселин настаивала, он наотрез отказался от поездки и остался с нею ждать рождения сына. Событие это случилось, как и рассчитывала Джоселин, в феврале и стало самым важным в жизни обитателей Белавура.

Затем, уже в октябре, Стефан жестоко простудился, что в его ослабленном состоянии было равносильно смертельному приговору. На этот раз Роберт отправился в путь немедленно так как король пребывал в глубоком горе и в полном одиночестве. Его сын Юстас скоропостижно скончался еще в августе, через несколько дней после того, как узнал о перемирии, заключенном в Уоллингфорде. Верующие люди сочли это карой Господней, так как Юстас вел разгульный образ жизни, имел множество пороков и опустошил обитель святого Эдмунда, прогнав оттуда монахов.

Более циничные умы склонялись к версии отравления. Таинственная смерть старшего сына побудила потрясенного, утерявшего способность к сопротивлению Стефана поспешно согласиться с главным условием договора и объявить Генри Анжу следующим королем Англии.

И вот теперь и года не прошло со дня подписания договора, а Стефан уже лежит в гробу.

Джоселин приподнялась на цыпочки, заглядывая поверх голов стоящих впереди мужчин. Все знатные люди прошли церемонию присяги. Осталось только несколько незначительных вассалов. Она нервно обратилась к Лестеру:

— Он пропустил в списке де Ленгли! Король все еще не вызвал Роберта!

Лестер угрюмо кивнул.

У Джоселин перехватило дыхание. Неужели страх и неуверенность в будущем никогда не покинут ее?

Церемония завершилась. Людской ропот утих и сменился гнетущим молчанием. Все поглядывали украдкой и не без злорадства на Нормандского Льва, который стоял в полном одиночестве. Вокруг него как-то сама собой образовалась пустота.

Генри поднялся с трона и огляделся по сторонам.

— Я благодарю вас, милорды, за то, что вы изъявили волю прийти сюда. Я даже вижу, что Роберт из Белавура сегодня почтил нас своим присутствием. Я польщен, сэр, что наконец вы нашли вpeмя и для нас!

— Все мое время теперь принадлежит вам, Ваше Величество! — холодно возразил Роберт. — Как прежде оно принадлежало Стефану Блуа, пока он был жив.

Присутствующие зашевелились, зашептались. Джоселин подалась вперед. О, если бы ей удалось пробиться к Роберту. Но перед ней была непроницаемая стена из человеческих спин.

Роберт стоял неподвижно. Он выглядел не менее значительно, чем король, в алой бархатной тунике с золотыми львами, вышитыми на плече. Он был красив и бесстрашен. Только голова его, в отличие от короля, была непокрыта. Два гордых человека противостояли друг другу, как уже неоднократно бывало в прошлом.

— Подойдите ближе, милорд, — сказал Генри. — Я желаю видеть вас коленопреклоненным.

Роберт двинулся вперед. Эхо гулко отражало каждый сделанный им по каменному полу шаг.

— Однажды вы сказали, что никогда не присягнете мне, — громко произнес Генри. — Вы по-прежнему отказываетесь от присяги?

— Я не присягал вам, потому что принес присягу раньше законному королю Англии. Но после Уоллингфорда я признал себя вашим вассалом. Я уже считаю, что служу вам с той поры, Ваше Величество, — напомнил Роберт.

— Я, однако, так не считаю. Вы должны были прибыть лично. Никакая доверенность не действительна в делах такого рода.