— А я думаю по-другому. Сэр Эрик торговал оружием открыто. По крайней мере часть его торговых операций была на виду. Я бы сказал: видимая часть айсберга. Но я уверен, что большую часть своих сделок он совершал при закрытых дверях, и вполне возможно, герцогиня ему в этом помогала.
Может быть, она делала это сознательно, а может, и нет…
— Что ты имеешь в виду?
— Что она, как мне кажется, недостаточно умна для того, чтобы справляться с такими деликатными делами. К тому же мне кое-что припомнилось: в разговоре эти двое упомянули некоего Симпсона, с которым хотели немедленно посоветоваться.
— Ты его знаешь?
— Скажем, что я его однажды видел и, разумеется, у леди Дэнверс. Это ее дворецкий.
Держа в руках поднос с кофейным сервизом, Теобальд, добродушный и подтянутый. — как если бы он спокойно проспал всю ночь у себя в постели, а не карабкался по скалам, появился в гостиной как раз вовремя, чтобы услышать конец фразы Альдо.
— Если мне будет позволено высказать свое мнение, — вступил он в разговор, — то, исходя из того, что господин князь говорил мне в поезде, я склонен думать, что ее сиятельство не только не в курсе никаких дел, но даже и не подозревает о том, что творится у нее в доме…
— Ну это уж, по-моему, слишком! — возразил Видаль Пеликорн, беря с подноса дымящуюся чашку и с наслаждением вдыхая чудесный аромат кофе. — Должна же она знать, откуда берутся деньги, на которые она живет!
— До тех пор, пока сэр Эрик был жив, безусловно, знала.
Но почему бы этому Симпсону не продолжить выгодную торговлю самостоятельно теперь, когда сэра Эрика уже нет? — сказал Теобальд.
— Я склонен согласиться с мнением Теобальда, — подал голос Морозини. — Остается только узнать, к кому именно обращались польские подпольщики, стремясь раздобыть оружие.
— Сказать это может только Сэттон. И вот еще что! Неужели ты полагаешь, что такого рода торговля требует особой деликатности?.. В любом случае, — заключил Адальбер, — ясно одно: ты все должен рассказать Уоррену.
— Именно об этом я и думаю с самого утра. Дело в том, что я не имею права… Я обещал Анельке не ставить в известность полицию.
— Какая интересная подробность! А что бы ты стал делать со своим Ладиславом, если бы тебе удалось вытащить его с виллы и увезти с собой?!
— Он утверждал, что не имеет никакого отношения к убийству.
— Очень может быть, что он сказал правду. Остается уточнить, кому ты веришь: ему или ей. И кого хочешь спасти:
Анельку или Ладислава. Даже если предположить, что Анелька вдруг враз поглупела, она все равно должна была понять: если тебе удастся поймать этого малого, ты должен будешь сдать его в полицию.
— Она это понимает, но только схватить его должен я, а не наряд полиции.
— С тем, чтобы никто не заподозрил, что она его выдала?
Невелика разница! — проворчал Адальбер. — Однако теперь, с выходом на сцену герцогини, дело может зайти слишком уж далеко! Имей в виду, что, промолчав, ты рискуешь оказаться сообщником в незаконной продаже оружия! И неизвестно еще, куда тебя это может завести. Десяток лет в Петонвилле или Дартмуре тебе по вкусу?
Альдо на секунду задумался, а потом попытался переменить тему разговора, чтобы успеть обдумать свой ответ.
— А как твои успехи? Как твое посещение Уайтчепла?
Тебе удалось что-нибудь узнать?
— Не увиливай! У меня есть новости, но мой рассказ подождет до вечера. Говори прямо: ты пойдешь к Уоррену или мне пойти вместо тебя?
— Нет, я сам, — вздохнул Морозини. — Мне нужно пойти самому, хотя бы уж потому, что я могу описать нашего противника. Надеюсь, я сумею уговорить птеродактиля действовать осторожно и позволить мне участвовать в задержании поляка, когда его найдут. Думаю, он не сможет отказать мне в этой любезности. Новости, которые я ему принесу, того стоят!
Какая наивность! Стоило Морозини оказаться в кабинете шефа полиции, и его надежды рухнули скорее, чем стены Иерихона от труб Иисуса Навина. Птеродактиль встретил князя-антиквара хоть и радушно, но сдержанно. Но когда тот принялся ему рассказывать о своих «курортных» приключениях, то вежливость доисторического хищника мгновенно сменилась яростью, и он принялся носиться по кабинету, злобно щелкая клювом.
— Как! — кричал он. — У вас была такая важная информация, и вы пришли с ней только сейчас, когда успели все испортить?! А вы знаете, что я могу вас немедленно арестовать за то, что вы помешали ходу следствия?!
— И чем вам это поможет? — осведомился Альдо без тени робости. — Я могу вам только напомнить, что пресловутая информация была сообщена мне леди Фэррэлс при условии сохранения тайны, с тем, чтобы я лично «взял» — так это у вас говорится? — ее бывшего возлюбленного. Причем таким образом, чтобы никто не мог ее обвинить в том…
— Что она выдала его и, стало быть, избежала бы мести его друзей-анархистов! — закончил Уоррен устало. — Старая песня! Я успел ее выучить наизусть. И что? Теперь вы оставили свою щепетильность?
— Не совсем. Но как только я столкнулся с подпольной торговлей оружием, а это уже находится в компетенции органов государственной безопасности, и вдобавок в ней оказалась замешана особа, приближенная к королевскому двору, я понял, что не имею права молчать.
— Ну хоть на этом спасибо!
Шеф полиции уселся за письменный стол, взял стопку бумаги и отвинтил колпачок ручки.
— Итак, прошу вас! Начнем с самого начала и с мельчайшими подробностями…
— Разве вы не пригласите секретаршу для записи показаний?
— Вы же должны действовать осторожно, не так ли? — рявкнул Уоррен. — Так что я буду писать сам! А затем посмотрю, что можно сделать, чтобы сохранить эту дурацкую тайну и не нарушить обещания, которое вы дали этой вашей юной идиотке!
Со вздохом облегчения Альдо вернулся к своему рассказу, стараясь быть предельно точным и не упустить ни одной детали. На протяжении довольно долгого времени в кабинете слышался лишь его приглушенный голос и поскрипывание пера.
Когда рассказ наконец был закончен и Уоррен прочитал вслух все, что записал, Морозини, поколебавшись минуту, все-таки попросил:
— Могу я надеяться на вашу любезность?..
— Какую именно?
— Известить меня о том, что вы установили местопребывание Возинского… Я ни в коем случае не помешаю вам провести операцию, тем более если вы обеспечите тылы, но прошу вас — предоставьте мне честь завершить самолично то, что я начал в Истборне…
Круглые желтые глаза птеродактиля уставились на страдальческое лицо гостя.
— Как вы теперь понимаете, с вашей стороны это будет большой неосторожностью! Он выстрелит в вас без колебаний! Вам что, нравится рисковать жизнью? — спросил он.
— Что-что, а риск меня совершенно не пугает. Я хочу довести до конца порученное мне дело. Пусть даже ценой собственной жизни. И считайте, что с этого момента я целиком и полностью в вашем распоряжении…
Полицейский молчал, внимательно разглядывая сидевшего напротив человека. Наконец он завинтил самописку и положил ее поверх стопки бумаг.
— Я никогда не сомневался в том, что вы человек чести.
И я прекрасно понимаю всю сложность вашего положения.
Обещаю вам сделать все возможное для того, чтобы вы с честью вышли из него. При единственном условии: успех операции от вашего участия пострадать не должен. А это значит, что вы должны будете неукоснительно повиноваться, — Уоррен особо подчеркнул эти два слова, — моим распоряжениям и приказам!
— Даю вам слово!
Раздался стук в дверь, и, не ожидая разрешения, в кабинет уже входил инспектор Пойнтер. Он подошел к своему начальнику и что-то очень тихо шепнул ему на ухо. Речь, очевидно, шла о какой-то чрезвычайно важной новости, потому что шеф, услышав ее, даже вздрогнул, но тут же отстранил своего подчиненного.
— Мы займемся с вами чуть позже. Сейчас я закончу свой разговор с князем.
— Но я не могу понять, как это могло случиться, сэр! — возбужденно проговорил Пойнтер. — Неусыпное наблюдение, и несмотря ни на что…
— Оставьте нас, Пойнтер! Я приглашу вас!
С видимым сожалением инспектор вышел. Морозини собрался последовать его примеру. Один только Уоррен пребывал в неподвижности. Он, казалось, погрузился в глубокие размышления, отстукивая длинными нервными пальцами неведомую мелодию на подлокотнике своего кресла. Наконец он произнес:
— Нам все равно не удастся сохранить случившееся в тайне, так что узнайте все из первых рук. Ян Чанг повесился в камере на желтом шелковом шнурке.