Кэролайн Андерсон - Розовый коттедж

В чем дело? Джулия приподняла голову — под подушкой тихо жужжал и вибрировал мобильник Макса. А высветившийся номер был номером ее мобильника, который лежал в ее сумке.

— Ты обманщик, — сказала она в трубку, а в ответ услышала приглушенное ругательство, и связь отключилась.

Подавив улыбку, она отбросила одеяло, встала с кровати, надела джинсы и свитер и, пригладив волосы, сбежала вниз.

Макс стоял с телефоном в руке, и вид у него был одновременно вызывающий и виноватый. Ей стало его жалко — он с головой окунулся в совершенно непонятную для него жизнь и лишен всего, к чему привык. Она улыбнулась ему.

— Макс, все в порядке. Я тебя не укушу.

— Просто станешь пилить.

— Нет. Даже пилить не стану. Я только попрошу тебя — еще раз попрошу — отнестись серьезно к тому, что происходит. Постарайся изо всех сил, сделай это если не ради нас, то ради девочек.

Он тяжело вздохнул и отвернулся.

— Джулз, мне необходимо позвонить. Я забыл сказать Андреа…

— Кто-то умирает?

Он уставился на нее.

— Нет, что ты…

— Или заболел?

— Нет.

— Значит, это не настолько важно.

— Я должен был послать по факсу один документ Ясимото.

— Неужели Стивен или Андреа не могут этим заняться?

Он пожал плечами.

— Не знаю.

— И что ужасного произойдет? Ты потеряешь несколько тысяч?

— Возможно, больше.

— Это что — катастрофа? Ты ведь можешь вообще не работать, если не захочешь. Несколько фунтов, несколько дней… Неужели я прошу слишком многого?

Он повернулся к ней. Взгляд у него был унылый.

— Я думал, что мы были счастливы.

— Мы были счастливы, Макс, но работа — это еще не все. И я не вернусь к прежнему. Так что, если ты не сможешь измениться, не сможешь научиться получать радость от своей семьи, тогда у нас с тобой нет будущего. А чтобы иметь будущее, мы должны доверять друг другу.

Он долго стоял неподвижно, потом положил мобильник ей в сумку и, ухмыльнувшись, сказал:

— В таком случае покажи, как работает стиральная машина.

Она облегченно вздохнула.

— С удовольствием.

Малышки такие милые. Сладкие грязнули, непоседливые, сообразительные. Но ему почему-то скучно. Конечно, не тогда, когда они бодроствуют, а когда спят, и Джулз спит, и в доме так тихо, что хочется закричать. Ему вдруг пришло в голову, что приспосабливается только он один. Разве это справедливо? Совершенно несправедливо. Ведь он оказался выброшенным из их жизни не по своей воле.

Прошло тридцать часов, за которые он многому научился: наполнять ванну водой нужной температуры, запускать стиральную машину, отправлять еду ребенку в рот — правда, не всегда удачно. И научился не пить при этом чай — вот этот урок он никогда не забудет.

Сейчас одиннадцать часов вечера, и обычно он работал бы еще по крайней мере три часа. Джулз спит, дети спят, а ему нечего делать. Интересных телепередач нет, с Ясимото связаться он не может, и с Нью-Йорком тоже. Сначала Макс вышагивал по кухне, потом заварил себе чай, потом вылил все в раковину, потому что за день выпил неимоверное количество чаю. Он подумал о вине, которое накануне привез из паба. Они с Джулз выпили всего пару бокалов, так что осталось почти две бутылки. Но не пить же одному? Может, поехать в паб?

Он вышел через черный ход в сад, заодно выпустив погулять Мэрфи, и посмотрел в сторону паба — огней не было заметно. Но что можно ожидать от сельского трактира, где обслуживают до девяти часов? Вдруг где-то на заднем дворе раздался леденящий душу крик. У Мэрфи шерсть встала дыбом, и он глухо зарычал. Макс позвал пса обратно в дом, закрыл дверь и, поднявшись наверх, постучал в спальню Джулии. Она открыла ему дверь почти сразу. На ней была смятая от сна пижама с рисунком кошек. Он почему-то смутился и не нашелся, что сказать.

— Там кто-то ужасно кричит, — наконец выпалил он.

Джулия прислушалась и улыбнулась.

— Это барсук или лиса — они кричат по ночам. Скорее всего, в это время года кричит барсук. Лисы обычно шумят весной. Ты от этого проснулся? — Но, взглянув на него, со вздохом сказала: — Ох, Макс, ты ведь еще не ложился. Ты устал и должен поспать.

— Я не устал. В это время я никогда не сплю.

— А следовало бы, — пожурила его она, вернулась в спальню за пушистым халатом и спросила: — Чаю хочешь?

Чаю он не хотел, но готов был выпить соляную кислоту, лишь бы находиться в ее обществе.

— Чай — это замечательно, — хрипло произнес он.

Они спустились вниз, в гостиную, и Джулия сказала:

— Я подумала… у меня есть DVD девочек с момента их рождения. И даже до рождения. Так интересно. Я подумала… если в гостиной тепло, то мы могли бы это посмотреть. Но тебе, наверное, будет скучно…

— Нет, что ты… Я с удовольствием посмотрю, — неуверенно согласился он.

— Тогда разведи огонь в камине, а я принесу нам чай.

Она принесет еще шоколадное печенье, сыр и крекеры, потому что знает: он голоден и вообще ему необходимо поправиться.

Когда она вернулась с подносом, он сидел на корточках перед камином, раздувая огонь.

— О, чудесно. Вот сыр и печенье, — сказала Джулия и, подойдя к комоду, стала искать DVD.

Она сунула диск в плеер и уселась на пол спиной к дивану.

Они наблюдали за еще не родившимися дочками, и Макс вдруг спросил:

— Какой у тебя был срок, когда это снимали?

— Двадцать шесть недель, — ответила она, удивившись его сдавленному голосу.

Услыхав ответ, он сжал губы и впился глазами в экран. Что с ним? — встревожилась Джулия. Таким она его никогда не видела. Он немного успокоился, лишь когда просмотр закончился и она вынула диск, хотя его рука с чашкой чаю дрожала. Странно. У него никогда прежде не тряслись руки.

Огонь разгорелся и гудел. Мэрфи, лежавший у камина, встал, отошел к дивану и привалился к ногам Макса, а Макс наклонился и почесал пса за ушами, потрепал по шее. Мэрфи поднял морду и с обожанием посмотрел на него.

— У тебя появился новый друг, — заметила Джулия.

— Да, я вижу. Ему не хватает Джона.

— Думаю, ему не хватает крекеров с твоей тарелки, — прагматично уточнила Джулия.

— А что теперь? — спросил Макс.

Джулия поставила диск с уже родившимися девочками.

— Видишь — здесь им два дня. Они родились через тридцать три недели, потому что у меня матка плохо развивалась из-за рубцов и дети перестали расти. Снимали Джейн и Питер. Они были мне опорой.

— Опорой мог быть я, — с обидой произнес Макс, и ей стало стыдно.

— Макс, откуда я знала? Ты всегда был против детей.

— Ты могла бы меня спросить. Дать мне шанс.

Да, могла. Но не спросила, и теперь поздно это изменить. Но извиниться не поздно. Джулия повернулась к Максу и взяла его за руку.

— Мне действительно очень жаль, — сказала она и заставила себя посмотреть ему в глаза, хотя знала, как он зол на нее. Но увидела не гнев, а боль. — Макс? — прошептала она, а он отнял руку и встал.

— Давай продолжим в другой раз. — С этими словами он пошел к двери.

Она услышала, как он поднимается наверх, услышала, как закрылась дверь ванной и зажурчала вода.

Джулия со вздохом выключила плеер, поставила перед камином решетку и вымыла чашки и тарелки. Затем вывела Мэрфи погулять перед тем, как запереть его на кухне. У себя в спальне она услышала, как Макс выключил душ, вышел из ванной и тихо прикрыл дверь своей комнаты.

Джулия долго не могла уснуть, а проснулась от стука двери и голоса Макса, зовущего собаку. День едва начался, и в смутном свете она, приподнявшись на локте, увидела в окне Макса — он в спортивных штанах и футболке бежал по аллейке, а за ним трусцой следовал Мэрфи. Вот он свернул к холму, пробежал по мосту через реку и скрылся из виду вместе с Мэрфи.

Джулия не знала, что именно произошло, но чувствовала: произошло что-то непонятное, и она не знает, как спросить, в чем дело. Возможно, со временем он ей все объяснит.

Макс бежал по тропинке, ведущей из деревни, потом повернул налево, пересек поле и пробежал по железному мосту через реку, потом вьющаяся тропа привела его снова в деревню. Пробежка заняла у него двадцать минут, сняла остроту напряжения и отвлекла от бесконечных спутанных мыслей.