– Я сам хозяин своего времени, – ответил он небрежно. – И себе тоже хозяин. Проведу я здесь шесть недель или шесть месяцев, зависит только от меня. Мои ружья и мои удочки при мне. Когда кончится лов лосося, можно будет заниматься охотой вплоть до самой зимы.
Они продолжали медленно прогуливаться, и Бет поняла, что вправе толковать его слова так, как ей больше нравится: в сущности, ничего определенного он не сказал. Но при желании можно было сделать вывод, что он намерен остаться в Норвегии на время ее пребывания в стране. Ей показалось, что ей этого даже хочется. Впервые в жизни она почувствовала, что готова открыть в себе бездну эмоций, даже страстей, что стоит на пороге любви, которой суждено превзойти ее самые смелые ожидания. Почему именно сейчас ей выпал такой жребий, было трудно объяснить: Бет всегда считала, что рассудок в ней берет верх над чувствами. Уж не была ли причиной тому норвежская земля, которая наполнила душу таким смятением?
В свои двадцать четыре года Бет уже выслушала не одно предложение от пылких воздыхателей, но так случилось, что сердце ее не отозвалось полностью на горячие чувства поклонников, и она отвергла их ради них самих, равно как и ради себя. Ее подруги, особенно те, с которыми она общалась в Эдинбурге, вместе ходила в школу и делила девичьи надежды и мечты о любви и замужестве, не скрывали, что не одобряют ее разборчивости, которая может кончиться тем, что она так и останется одна. Они все вышли замуж до того, как им исполнился двадцать один год, и успели побывать сначала невестами, потом почтенными матронами. Большинство из них уже обзавелись младенцами, а некоторые и не одним, а Бет была довольна тем, что сменила роль подружки невесты на роль крестной матери, делая крестникам положенные подарки в виде чашек или ложечек на зубок и получая удовольствие, когда маленькие ручонки обвивали ее шею. Бет любила детей.
Каждая из подруг считала, что имеет право вмешиваться в чужую жизнь, и потому время от времени «говорила серьезно» с Бет, упрекая ее в излишней привередливости, эгоизме, чрезмерном увлечении карьерой писательницы и феминистским движением, к которому Бет примкнула в искреннем стремлении добиться справедливости в борьбе за права женщин. Она выслушивала подруг с неизменным терпением, потчевала их чаем, целовала в щечку при прощании и отсылала домой к мужьям, которые не прочь были пофлиртовать с ней за спинами своих верных жен. Это еще более укрепило ее в решении не спешить и дождаться такой любви, которая сможет захватить ее целиком и вызовет столь же всепоглощающее чувство у ее избранника. Поэтому Бет не удивилась тому, что сердце ее учащенно забилось в первый день пребывания на норвежской земле.
Колин и Бет провели остаток дня, знакомясь с окружающими пейзажами, прервав прогулку лишь на короткое время, чтобы позавтракать за столиком, залитым солнечным светом, в открытом ресторанчике с видом на фиорд, по которому они проплывали еще утром. Потом они наняли экипаж и прокатились по городу, любуясь широкими улицами, украшенными клумбами с красной геранью; в окнах домов было столько цветов, что они напоминали парки. Они посмотрели древнюю крепость Акерус, здание парламента и побывали в соборе. На Бет произвело сильное впечатление место, отведенное для королевской семьи, которое было устроено в виде балкона, находившегося над остальными скамьями. Им пользовался король Швеции и Норвегии Оскар, когда пребывал в своей резиденции во дворце. В гавани, где пахло просоленными палубами, рыбой и просмоленными канатами, Колин отпустил экипаж, и они бродили по набережной, наблюдая, как пришвартовывались и отчаливали корабли, величественно проплывали большие пароходы, выпускали клубы дыма мелкие суденышки. Проходили шхуны с уловом креветок, которые приготавливались на борту и продавались прохожим прямо в гавани.
Бет вытянула шею, чтобы лучше разглядеть свертки с аппетитными бело-розовыми креветками, и решительно заявила:
– Хочу попробовать.
Колин удивился, но потом сказал:
– Почему бы и нет? Конечно, черт побери, почему бы вам не попробовать?
Он вскоре вернулся с покупкой, они сели на скамью около воды, чтобы отведать креветок; мясо их было соленым и нежным. Потом Бет и Колин отправились назад в отель.
– Вы самая замечательная девушка! – сказал он с восхищением, когда они вошли в вестибюль. – Среди моих знакомых леди не найдется ни одной, которой бы пришло в голову есть креветки из бумажного пакета, словно простолюдинке…
Бет озорно взглянула на него:
– Когда находишься в Риме…[1] – сказала она игриво, не закончив фразу.
– Вполне согласен. Вы совершенно правы.
– Ко времени отъезда из Норвегии, – сказала Бет, получая от портье ключ от своего номера, – я надеюсь изучить все обычаи страны, попробовать все местные кушанья и, самое главное, завести много друзей среди местных жителей.
Колин тоже взял ключ, и они вместе начали подниматься по лестнице.
– Раз ваша мать была норвежкой, неужели у вас нет родственников по ее линии, с которыми вы могли бы провести время? Вы упоминали, что она родилась в Тордендале. Может быть, там живет ее семья?
– Возможно, – ответила она уклончиво, и он не продолжил разговор.
Войдя в номер, Бет сняла шляпку, позвонила, чтобы приготовили ванну, и подошла к двери, которая вела на галерею. Она выходила во внутренний дворик, где официанты готовили к обеду столы под брезентовым навесом. Бет небрежно облокотилась на балюстраду, довольная возможностью расслабиться после богатого впечатлениями дня. Она не исключала возможности, что в Тордендале жили три ее кузины, дочери младшей сестры матери, но больше ей ни о ком не было известно. Ее дедушка, который держал в черном теле жену и двух дочерей, пережил всех троих. Эти сведения сообщил ей отец, вернувшись из последней поездки.
Бет часто думала, что мать вела бы себя совсем иначе, если бы изредка могла посещать родные места, ибо Астрид Стюарт постоянно тосковала по родине, и эта тоска, как яд, отравляла ее супружескую жизнь. Со временем она превратила мужа в козла отпущения, которого винила во всех семейных неурядицах. Но приехать в родной дом она не могла, ибо убежала из него, чтобы выйти замуж за молодого морского офицера с британского корабля. Они познакомились, когда Астрид приехала в Берген. Отец отрекся от дочери и не хотел ни видеть ее, ни даже слышать о ней. Посещение любого другого города Норвегии исключалось, ибо капитан Стюарт решительно воспротивился этому, боясь, что жена может не вернуться. Главная его забота была о маленькой дочери, кроме нее у него не было родственников, если не считать одного-двух кузенов, с которыми он не поддерживал связи.
Мать и дочь проводили много времени в одиночестве в своем сером каменном доме в Эдинбурге, еще чаще они бродили по окрестным холмам и лугам в любую погоду, ибо только общаясь с природой, Астрид снова превращалась в того человека, которым была до замужества, в дитя долины, где родилась. Но со временем даже воспоминания детства не смогли заглушить боль ее измученного сердца.
Прогулки с матерью благотворно сказывались на Бет. Астрид научила дочь замечать редких птиц в полете, необычных ящериц, прячущихся под камнями, ту или иную новую разновидность веснянки, распускающей над водой серебристые крылышки. Мир трав и тростников, диких цветов и насекомых открыл свои чудесные тайны ребенку, стал более реальным, чем мир каменных домов, где протекала будничная жизнь девочки. Вместе с матерью они приносили домой растения и рисовали их карандашом и красками, хотя интерес Астрид быстро угасал, она отталкивала работу и наливала себе шерри или что-нибудь покрепче – незаметно от Бет, которая работала с увлечением.
С юных лет Бет унаследовала от матери нечто большее, чем пробудившийся интерес к природе и умение говорить на двух языках с одинаковой легкостью. Она научилась любить Норвегию, которую никогда не видела сама, но о которой много узнала из рассказов матери, впитала ее историю, радовалась, что в начале века стране удалось освободиться от датского владычества и снова стать полностью независимой, каковой она была в прошлом. Теперь ее флаг портили лишь символы Швеции, которые тоже должны были исчезнуть со временем, когда престол Норвегии перейдет норвежскому королю и она не будет склоняться перед шведским троном. Но чаще всего девочка обращалась в мыслях к той долине, где родилась ее мать и которую она заранее полюбила как родную Шотландию, несмотря на странное имя, звучавшее почти угрожающе: «Тордендаль» означало «Долина Грома». Это название возникло много веков назад и было связано с тем, что шум мощного водопада, находившегося в долине и питавшего глубокое озеро, в сердце которого он ниспадал, не умолкал ни днем, ни ночью. Бет выросла с верой и надеждой, что когда-нибудь она увидит все своими глазами. Теперь долгое ожидание подходило к концу. До долины Тордендаль было всего три дня пути.