– Ну, тогда моей, – улыбнулась теперь уже его шутке Ася.

– А может, тебе деньги нужны или что-то хочешь купить? Дом, например.

– И на кой мне дом? – улыбалась Ася.

– Ну как, будешь примулы сажать, самовар ставить и гонять чаи на веранде, как помещица в усадьбе.

– Клевая жизнь! – театрально-мечтательно вздохнула Ася.

– И не говори, – поддержал он ее, поднимаясь из-за стола, и предложил еще варианты приобретений: – Может, машину новую тебе возьмем?

– Да зачем, – махнула рукой Ася. – Ты же знаешь, я своего Верного люблю, и у нас с ним это взаимно. – И пообещала: – Но если мне что-то понадобится, я к тебе обращусь.

– Тогда я могу уже не дать, пользуйся широтой моего предложения, пока я тут расчувствовался, – усмехнулся Семен.

Это была почти шутка. Он подошел, обнял ее за плечи, наклонился и поцеловал в щеку, прижался своей щекой на короткое мгновение и отстранился, посмотрев ей в глаза:

– Я люблю тебя, Аська.

– И я люблю тебя, Семен, – отозвалась она. – Ты же знаешь.

– Я знаю, – кивнул он.

Конечно, он знал, как и то, что они говорят о совершенно разном и признаются совсем в разной любви.

Отъехав от дома, Галантов пересек бульвар, потом переулок и, приняв мгновенное решение, резко завернул на освобождающееся парковочное место у небольшого сквера, с которого прямо перед ним отъехала «Тойота». Остановился, выключил двигатель и, закрыв глаза, откинул голову на подголовник.

Аська так и не поняла самого главного – для нее это была влюбленность, искристая, легкая, совпавшая с ее увлеченностью новым делом, которым она занялась, погружение в совершенно новую для нее сферу. А он был ее любовник-друг, наставник, помощник и партнер, человек, чей профессионализм она почитала очень высоко и восхищалась им и многому училась у него.

Семен обратил внимание на эту девочку сразу же после того ее шокового репортажа, наделавшего столько шуму не только на канале, где она работала, а во всех СМИ и перекупленного другими каналами и известными европейскими информационными агентствами. Репортажа, после которого Ася Волховская проснулась знаменитой.

Галантова тогда поразил не сам репортаж, хотя и он был без сомнения бомбой, явлением на телевидении, – у многих корреспондентов бывают «звездные» часы, когда вдруг удается снять нечто сенсационное, но его поразила сама девочка.

Она была привлекательной, симпатичной, но не блистала никакой изысканной красотой или яркостью облика и даже могла показаться несколько тусклой с точки зрения профессионального телевизионного применения, но она обладала поразительным, необыкновенным свойством – когда она говорила, двигалась, действовала, то есть была не статична, она преображалась невероятно.

Ее жесты, мимика лица, голос и врожденная грация создавали некий завораживающий, притягательный, загадочный женский образ, обладавший каким-то фантастическим магнетизмом. И камера эту ее особенность, эту загадочную ауру, энергию образа считывала и передавала необычайно тонко и верно, усиливая и подчеркивая ее эффект, что называется, камера ее любила. Да не просто любила – боготворила, обожала.

Семен, пересмотрев все три на тот момент работы Аси, две робкие и проходные, так, ни о чем, и третий, тот самый выстреливший репортаж, сразу же понял, что возьмет эту девочку под крыло и сделает из нее классного корреспондента. Вот по-настоящему классного. Зачем это ему было нужно на тот момент, он не знал до конца, но доверял своей интуиции, настойчиво требовавшей сделать именно так.

Поэтому, не откладывая решение ни в какой ящик: ни в долгий, ни в короткий, как делал всегда, уже через пятнадцать минут после принятого решения разговаривал в девушкой на нейтральной останкинской территории – в кафе.

И поразился! Ася оказалась не по годам умной тем особым умом, который называют спокойной мудростью, очень ироничной, с замечательным чувством юмора. Выяснилось, что девушка учится на режиссерском факультете института телевидения и радиовещания, но совершенно случайно оказалась в роли репортера, и, похоже, теперь ей придется работать именно в этом качестве, а она не очень-то и в теме и понятия не имеет, как тут существовать и работать.

Они еще долго разговаривали, засидевшись в кафе, он отключил оба свои телефона и с головой погрузился в общение с начинающим корреспондентом.

Разумеется, он не мог взять и сделать ее своим проектом, поскольку занимался совершенно иными делами, далекими от выращивания молодых репортеров, но ему было необычайно интересно сделать из нее профи, интересно, ну скажем так: как творцу, как Пигмалиону, создать свою Галатею.

Да просто интересно, к тому же он на нее мгновенно откровенно запал. И чем больше с ней общался, тем больше его поражала ее личность, ее характер, ее дарования, с каждым днем раскрывавшиеся все больше, ярче и объемнее.

Она обладала даром разговорить любого человека, даже самого зажатого и закомплексованного. Когда Ася брала интервью, у нее становился каким-то удивительным тембр голоса, которым она словно обволакивала собеседника, создавая между ними атмосферу особого расположения, доверия, проникновенности, полного понимания и сопереживания респонденту. И люди раскрывались поразительно, забывая про камеры и операторов, и рассказывали ей такое, что вряд ли бы рассказали кому-то, кроме самых близких людей, а порой и вообще никому, вот кроме этой, так понимающей их девушки.

У нее был несомненный талант репортера, тем же своим необыкновенным шармом и потрясающим голосом она умудрялась создавать у зрителей эффект присутствия, что большая редкость, но было еще и совершенно фантастическое телевизионное везение. Просто редкостный дар. Впрочем, для нее самой далеко не безопасный.

Немудрено, что при всех этих составляющих и серьезной, но тайной помощи Семена Галантова, о которой она не знала, Ася вскорости оказалась на одном из федеральных каналов в качестве самого востребованного и ведущего репортера.

И тут открылась еще одна поразительная грань характера Аси Волховской – у нее практически напрочь отсутствовали какие бы то ни было амбиции. Нет, они имелись, но лишь в том аспекте, что ей хотелось освоить свое дело на самом, какой только возможен, высочайшем уровне, владеть профессией, что называется, на кончиках пальцев, стать виртуозом. Просто потому, что ей было невероятно увлекательно и интересно этим заниматься, расти и развиваться как специалисту.

И, извините, как бы все.

Там, где большинство людей жизни клали за возможность пробиться в элиту, в избранные единицы на телевизионном олимпе, заполучить свою авторскую программу в прайм-тайм, стать самым узнаваемым лицом страны, Асю вся эта суета абсолютно не интересовала.

Люди рвали жилы, предавали и сдавали друзей, жен и мужей, интриговали, продавались и покупались, пропадали на работе сутками, не вылезая из «Останкино», были в курсе всех новостей и сплетен, дружили с нужными людьми и унижались только с одной-единственной целью – чтобы повезло, чтобы занять место в той самой обойме избранных. И редко кто достигал этой цели, как правило, все решал случай, ну и иногда сказанное вовремя нужным человеком нужное слово.

Семена поражало Асино пренебрежение ко всем этим делам и карьерным забегам, у нее напрочь отсутствовала зависимость от работы, от того дела, которым она занималась. Она не боялась ее потерять.

Нет? Подсидели, сместили, задвинули? Ну, значит, нет, будем искать что-то другое – никакой трагедии. Интересно, конечно, было и увлекательно, жаль, что так случилось и не дали поработать в полную силу, ну что ж, пойдем дальше.

Галантова просто сносило от этой ее простоты восприятия, порой ему казалось, что это граничит с какой-то дебиловатостью, в чем уж точно никак невозможно было бы заподозрить Асю Волховскую, но это ее отношение к жизни поражало, мягко говоря, а не мягко, он просто иногда охреневал.

– Ну, как так, Ася? – возмущался и отчитывал он ее. – Это же твоя профессия, и ты в ней далеко не последний человек, надо не останавливаться и стремиться к развитию, к чему-то большему.

– Я и стремлюсь, – пожимала она плечами. – Но если для этого надо принимать участие в каких-то подковерных интригах, подставлять людей и лебезить перед нужными крутыми перцами, мне это неинтересно и скучно.

Вот именно: ей все, что вне самой профессии, было неинтересно. Она словно играла в некую увлекательную игру, но если бы у нее отобрали эту игру, она бы вздохнула с сожалением и нашла бы себе новую, в которую принялась бы играть с тем же азартным увлечением. А играла она легко, без натуги и надрыва. В ней была некая поразительная неоскверненность современным цинизмом и прагматизмом, что ли.