— Повесить ее! — взревела разъяренная толпа, жаждущая зрелищ, а не проповеди, и пламенная речь оборвалась.
— С Богом! — выкрикнул судья сэр Вилтон.
Он выдержал паузу, ожидая, когда люди успокоятся, и в воцарившейся тишине Ондайн с отчаянием взглянула на Джозефа.
— Чего же они тянут? — взмолилась она, изнемогая от желания покончить с этим как можно скорее.
— Предлагается брак, — тихо ответил старик.
— Предлагается брак! — во весь голос повторил следом за ним судья, обращаясь к зрителям. Джозеф пожал плечами:
— Таков обычай, детка. Как и эта шутовская процессия, как кружка эля. Если найдется парень, который захочет на тебе жениться, девочка, тебя освободят.
Ондайн напряженно вглядывалась в толпившихся внизу мужчин, но не увидела никого, чье прикосновение не вызвало бы в ней омерзения. Вокруг стояли одни только развратные и грязные мужланы. Сердце ее забилось, ибо она в считанные секунды поняла, как дорога ей жизнь. Она согласится на что угодно, лишь бы выжить!
— Мне чертовски нравится эта девчонка! — выкрикнул плешивый торговец с брюхом как бочка. — Но боюсь, моя женушка переломает нам ребра, прежде чем мы успеем добраться до постели!
Взрыв смеха разнесся по ветру. «Подлый мерзавец! — подумала Ондайн. — Лучше умереть, чем позволить такому, как он, дотронуться до себя». Она прищурила глаза. Но ведь брак давал ей возможность побега! Похотливые подонки! Если кто-нибудь из них захочет на ней жениться, рано или поздно она покажет своему «муженьку», что он за дрянь, прежде чем навсегда исчезнуть из его жизни!
Но девушка вдруг подумала о том, как выглядит сама и какой источает запах! Боже, в какое чудовище могут превратить любого две недели, проведенные в Ньюгейте! В ее растрепанные и спутанные волосы набились солома и комья грязи, заляпанные щеки ввалились, а изодранное платье висело, как мешок. Кто же польстится на нее!
— Ну хорошо, — заговорил снова судья. — Что-то не видно ни невесты для старика или мальчика, ни жениха для девушки. Приступаем к казни…
— Подождите, господин судья!
Ондайн увидела подвижного человечка, торопившегося припрыгивающей походкой к деревянным ступенькам тайбернского дерева, этому орудию пыток и смерти. Ее глаза заволокли слезы. Человечек на первый взгляд показался ей отвратительным — коротышка с желтого цвета лицом и клювом вместо носа, но его темные блестящие глаза лучились теплом, а в голосе слышались командные нотки. Он сильно отличался от толпы похотливых олухов. По одежде его можно было принять за кучера или слугу богатого господина: короткие штаны и куртка благородного черного цвета и белая рубашка. Кроме того, он выглядел как человек, привыкший иметь собственное мнение.
— Хорошо, подожду минуту, обещаю. Что дальше? Ты хочешь жениться на девушке? Для выскочки с твоей внешностью это, пожалуй, единственный шанс добыть молодую и красивую невесту, пусть даже и замарашку! — во весь голос грубо захохотал судья.
— Мне нужно перемолвиться с девушкой, — сказал некрасивый человечек. Он приблизился к Ондайн и тихо, не желая привлекать внимания окружающих, спросил: — Ты осуждена за убийство?
Ондайн отрицательно покачала головой, с трудом сдерживая слезы, пеленой застилавшие ей глаза и готовые покатиться по щекам. Да, когда-то ее обвиняли в убийстве, не здесь и не сейчас, но и тогда она была невиновна.
— В чем твое преступление?
— Браконьерство.
Некрасивый маленький выскочка с ясными глазами и носом-клювом кивнул, одобрительно улыбнувшись.
— Хочешь выйти замуж, чтобы избежать петли висельника?
Палач громко загоготал, отчеканивая каждый звук, вырывавшийся из-под черной маски. Он стоял довольно близко и слышал каждое слово желтолицего человечка.
— Ха-ха-ха! Похоже, гном, девица предпочтет смерть замужеству! Человечек кинул на палача презрительный взгляд, от которого скрытый под капюшоном гигант тут же смолк.
Ондайн не допускала и мысли об отказе. В последние секунды между жизнью и смертью она с отчаянием ловила солнечное тепло и ветерок и представляла, как в следующий момент туго затянется веревка. Может быть, смерть наступит мгновенно и она без боли уйдет в неведомую бездну. Но вдруг ей предстоит медленно задыхаться, познать чудовищную агонию, увидеть, как солнечный свет постепенно блекнет в паутине серых теней?!
И вот этот человечек, этот некрасивый маленький гном явился спасти ее. Она видела, какой он хороший и добрый, и почувствовала укор совести, наперед зная, что сбежит от него, несмотря на всю его доброту. Но неужели он не шутит, неужели ей посчастливится выжить?!
— Сэр, — сказала она громко, желая показать посмеивающейся толпе, что она ценит великодушие своего избавителя. — Сейчас я с радостью готова выйти замуж за лесного зверя, за дракона или отвратительную жабу, так дорога мне моя жизнь. Но провидение было ко мне благосклонно, послав вас, и я буду вечно благодарить Бога, называя вас своим мужем. Вы не такой, как все, вы истинно добры и гораздо больше похожи на джентльмена, чем те, кто так себя называет.
Выскочка улыбнулся ее реплике и тихо рассмеялся.
— Уверяю, что твой будущий муж не похож на отвратительную жабу, хотя кто-то, возможно, сравнит его с лесным чудовищем или с драконом. Это не я собираюсь жениться на тебе, девушка.
— Нет! Нет! — запротестовал судья. — Действовать через второе лицо не разрешается! Согласно закону, либо ты женишься на ней здесь и сейчас, либо она закачается…
— Тихо! — вдруг прогремело откуда-то сзади. — Вы обязаны действовать в согласии с законом, и я приказываю вам исполнить его!
Глубокий и уверенный голос, доносившийся из толпы, явно принадлежал человеку, привыкшему повелевать и не терпящему возражений. Ондайн нахмурилась, всматриваясь в плотные ряды людей и пытаясь отыскать говорившего.
Толпа слегка подалась, давая дорогу мужчине. Ондайн слегка вскрикнула, когда наконец увидела его.
Этот человек не был простолюдином, а, по всей вероятности, принадлежал к аристократии. Одет он был элегантно, с легким оттенком небрежности. Хорошо сшитые облегающие штаны, изящная кружевная белая рубашка и сюртук обрисовывали красивые )Ц мужественные пропорции мускулистого тела, благодаря которыми этот высокий человек казался еще выше.
Его рыжевато-коричневые гладкие волосы были просто собраны на затылке. Незнакомец не носил ни бороды, ни усов. Лицо его было прекрасно: высокие скулы, длинный, прямой нос, большие глаза, широко посаженные под изогнутыми каштановыми бровями. Однако оно внушало необъяснимое беспокойство. Его выражение казалось жестоким. Как И выражение глаз, блестящих, пронзительных, настороженных, густо обрамленных ресницами. Лишь изредка их согревал мягкий свет.
Очевидно, на судью незнакомец произвел не меньшее впечатление, чем на девушку, поскольку тот вышел из повозки и пошел навстречу, как только мужчина отделился от толпы. Судью влекла вперед не только явная принадлежность незнакомого господина к знати, но и исходившая от него угроза. Было очевидно, что всякий, кто осмелится его рассердить, вместо пленительной наружности в любую минуту мог встретиться с гримасой ненависти.
Ондайн заметила, что незнакомец, поведя бровью, коротко кивнул человечку, обменявшись с ним многозначительным взглядом, который, несомненно, относился к презренной личности судьи. Легкая улыбка появилась на его губах, но исчезла так быстро, что девушка приняла ее за игру собственного воображения.
— Это я собираюсь жениться — здесь и сейчас, согласно закону, но сначала я хотел бы сам поговорить с девушкой, — сказал он и, не дожидаясь разрешения, обратился к Ондайн, заметно поморщившись от исходившего от нее запаха: — В чем твоя вина, девушка?
Она колебалась лишь мгновение.
— Я убила оленя.
Его брови недоверчиво приподнялись.
— И тебя решили повесить только за то, что ты убила оленя?
— Да, мой господин, это неудивительно, — ответила она с горечью в голосе. — Олень принадлежал некоему лорду Ловелетту, по крайней мере он гулял в его владениях. Так что по вашей господской милости мы оказались здесь.
«По нашей милости», — мысленно поправила себя Ондайн. Она и не заметила, как, проведя с Джозефом и его друзьями много долгих дней и ночей в Ньюгейте, стала считать себя одной из них.
Незнакомец приподнял бровь, и она тут же опомнилась: глупо обличать своего возможного спасителя. Хотя почему бы и нет? Некрасивый маленький слуга еще мог бы на ней жениться, но вряд ли этот человек, аристократ… Он наверняка просто удовлетворял праздное любопытство. Так что, стоя на краю могилы, она имела право сказать ему сколь угодно горькую правду. Надежда превратилась в мучительную пытку, жестокую насмешку.