— Да, мне интересно, но… Понимаешь…
Русалочка запнулась и умоляюще посмотрела на Эли: ей было очень неловко признаваться в том, что она не умеет читать! Даже Эли, ставшему теперь ее единственным другом в доме Сноуфилдов! Но мальчик каким-то образом все понял без объяснений. И ему хватило деликатности не расспрашивать Мириэль ни о чем.
Он просто предложил:
— Хочешь, я тебе почитаю?
— Если тебе не трудно.
— Мне не трудно. Пойдем ко мне…
И они все втроем отправились в комнату к Эли, захватив книгу про русалочку.
Мириэль очень хотелось узнать, что же этот датчанин Андерсен написал про Ариэль и Эрика.
Она надеялась, что Дорис не примется искать ее в ближайшее время. Сегодня утром у Дорис состоялся очередной малоприятный разговор с миссис Сноуфилд — темой разговора опять было поведение Дорис на балу, когда она танцевала весь вечер с Томасом Уорнером вместо того, чтобы очаровывать русского князя… Миссис Сноуфилд никак не могла пережить всего произошедшего. К тому же она настаивала на увольнении Мириэль, чего Дорис ни в коем случае не хотела, ведь с Мириэль она могла беседовать о Томасе Уорнере, без страха, что Мириэль ее выдаст! Словом, разговор произошел трудный, и — как и все подобные разговоры — закончился бурными слезами и раскаянием Дорис. Миссис Сноуфилд была доброй и милосердной матерью: она в очередной раз простила непокорную дочь, предупредив, однако, что это «в последний раз». И теперь у Дорис была мигрень: бедная девушка лежала с компрессом на голове в своей тщательно затемненной спаленке и мучительно страдала от каждого доносившегося до нее звука. В такие моменты ей никто не был нужен. Даже Мириэль.
Мириэль, Эли и Уолти удобно устроились прямо на полу, на ковре. Эли выдал своему молчаливому приятелю пачку твердой бумаги для рисования и цветные карандаши.
— Вот. Нарисуй мне пока лошадь.
А сам раскрыл книгу…
«В открытом море вода синяя, как лепестки красивейших васильков, и прозрачная, как тончайшее стекло. Но зато и глубоко же там! Так глубоко, что никакие якори не достанут до дна, и на него пришлось бы поставить немало колоколен одну на другую, чтобы верхняя высунулась из воды. На дне морском живут русалки.»
Мириэль слушала, подперев ладонью щечку.
Этот датчанин действительно верно все описал, словно бы сам побывал в море… И как красиво! Мириэль и не думала раньше, что всю подводную красоту можно так ловко описать с помощью человеческих слов. Но сама история ее немного разочаровала. Русалочку автор называл не «Ариэль», а просто «русалочка». Принца — не «принц Эрик», а просто «принц». И принц этот оказался вовсе не наивный храбрец, околдованный злою ведьмой, а глупый и бессердечный. Как он мог предпочесть прекрасной русалочке какую-то земную принцессу? Мириэль была возмущена! И, как только Эли захлопнул книжку, Мириэль, позабыв обо всей своей конспирации, заявила:
— Все было совсем не так! Это неправильная история! Этот конец несправедливый!
И она рассказала мальчикам про Эрика и Ариэль — все, как было. Эли и Уолти смотрели на нее сияющими глазами — а она говорила, говорила, говорила! Не замечая тихого, непрерывного шуршания карандаша о бумагу — Уолти что-то рисовал. И только потом, когда она закончила свой рассказ, и слушатели, мечтательно вздохнув, вернулись из мечты в реальность, Эли увидел, что Уолти изрисовал всю ту пачку бумаги, которую он ему дал!
— Ух ты! — восхитился Эли. — И это все лошади?
— Нет… Нет, это… Это… Я тебе нарисую лошадь, дай только еще бумаги! А это… Это я случайно… Я задумался и нарисовал не то, что ты хотел, — смущенно прошептал Уолти, пытаясь прикрыть руками свои рисунки.
Но Эли был настоящий Сноуфилд! Оттолкнув приятеля, он сгреб на колени его творения и принялся их перебирать. Мириэль заглянула ему через плечо… Ох, чего только не было на этих рисунках! Тут были русалочки в венках из ярких цветов. И морской король Тритон с длинной бородой и с трезубцем. И ужасная ведьма — полуженщина-полуосьминог. И танцующий на камешке краб. И хоровод рыб, держащихся за плавники друг друга, как за руки. И лошади, на седлах у которых плясали ушастые мыши. И еще более ушастые слоны, парящие в облаках или кружащиеся в вальсе.
— Знаешь, Уолт, это даже лучше, чем просто лошадь! — серьезно заявил Эли. — Я могу оставить себе что-нибудь из этого?
— Бери все, раз тебе нравится. Я еще нарисую, — солнечно улыбнулся Уолти и добавил смущенно:
— Как ты думаешь, я смогу стать настоящим художником?
— Конечно! Ты уже теперь художник.
— А мне кажется, нет… Мне вовсе не нравится, как у меня все это выходит. Я бы хотел лучше уметь, я бы хотел передать движение… Понимаешь, передать в рисунке — движение! — вдохновенно воскликнул Уолти. — И как-нибудь потом, когда я стану взрослым, когда я стану настоящим художником, я хотел бы нарисовать историю русалочки! Настоящую историю Эрика и Ариэль! Она гораздо лучше, чем та, которая у Андерсена, потому что хорошо кончается, а я так люблю, чтобы истории хорошо кончались!
— Я тоже люблю, чтобы истории хорошо кончались, — признался Эли. — Но только я не очень понимаю, как это — нарисовать историю? Историю можно рассказать…
— Мне кажется, можно и нарисовать. Я пока не знаю, как. Но, когда я вырасту…
Уолти запнулся и поднял на Мириэль расширившиеся, лихорадочно блестящие глаза:
— Я так рад, что приехал в этот город. Так рад, что познакомился с Эли… И с вами, леди. Вы мне рассказали такую чудесную историю! Спасибо вам… Но теперь я пойду, Эли, а то я как-то странно себя чувствую… И еще меня папа ждет в гостинице. Я завтра еще приду, если можно… И нарисую тебе лошадь.
Эли и Мириэль проводили Уолти до черного хода. К счастью, их никто не заметил.
— Странный он какой-то, этот Уолти! Но как же он рисует… И с ним интереснее, чем со всеми моими здешними друзьями вместе взятыми! Жалко, что он не из нашего города, — с грустью сказал Эли. — Я хотел бы с ним по-настоящему дружить. Думаю, он действительно станет великим художником! Великий художник Уолт Дисней! Когда-нибудь, возможно, его детские рисунки будут цениться на вес золота… Но я и тогда их не продам. И Арчибальду не позволю. Я их сохраню… Уолти Дисней — самый интересный человек, с которым мне приходилось встречаться. «Дисней» — это его фамилия. Звучит не слишком аристократически, но все-таки что-то в этом есть… Не представляю, как можно нарисовать историю! А тем более — в движении! А ты, Мириэль?
— Я тоже… Но мне кажется, что у него это получится. И тогда мы узнаем, как это сделать.
— Скорее бы мы с Уолти стали большими! — вздохнул Эли Сноуфилд. — Уолти станет художником, а я… Знаешь, Мириэль, я не хочу заниматься семейным бизнесом. Пусть бизнесом занимаются Арчи и Томми, а мне этого не надо. Только это пока секрет, и ты маме ни в коем случае не говори…
— Не скажу.
— Я знаю, ты умеешь хранить секреты. И потому скажу тебе кое-что еще. Я хочу стать летчиком! И стану! Буду летать в небе на самолете… По-моему, лучше этого ничего нет! Как ты думаешь?
— Я не знаю, Эли. Я никогда не думала о небе… Для меня это слишком высоко. Мне и земля-то кажется страной чудес! — улыбнулась Мириэль, взъерошив волосы Эли.
Она вспомнила своих подруг-русалочек, никогда не думавших о земле, находившейся бесконечно высоко над океаном.
А небо — оно вообще уходит в бесконечность.
— А я все время о небе думаю. Ужасно хочется полетать! — мечтательно вздохнул Эли.
Мириэль поцеловала его. Милый Эли! Сейчас он ей показался таким родным…
…Сорок лет спустя на экраны Америки выйдет полнометражный мультипликационный фильм «Русалочка», созданный на фирме Уолта Диснея. Критики будут говорить, что Дисней изменил поэтическую андерсеновскую сказку, сделав ее, «на потребу зрителю», слишком остросюжетной и слащавой. Разумеется, никто не будет знать, что Дисней нарисовал настоящую историю Эрика и Ариэль, услышанную им в детстве от настоящей русалочки по имени Мириэль.
Мириэль увидит «Русалочку». Они придут на торжественную премьеру всей семьей: Мириэль, ее обожаемый муж и шестеро их детей — по личному приглашению Уолта Диснея. Их посадят на лучшие места, но мистер Дисней позаботится о том, чтобы журналисты не обратили особого внимания на эту семью, на эту красивую женщину, выглядящую такой юной — такой же юной, как и ее младшая дочь!