- Ей это Гамлет пишет? - спросила королева.
- Миг терпенья,
Я no-порядку, госпожа моя...
"Не верь дневному свету,
Не верь звезде ночей,
Не верь, что правда где-то,
Но верь любви моей.
О, дорогая Офелия, не в ладах я со стихосложением... - Полоний уткнул окаменевшее лицо в листок бумаги. – Воздыхать в рифму - не моя слабость. Но что я крепко люблю тебя, о моя хорошая, верь мне. Прощай. Твой на веки, драгоценнейшая, пока цела эта машина, Гамлет".
- Вот что мне дочь дала из послушанья, - подвел черту Полоний:
- А также рассказала на словах,
Когда по времени, и где по месту
Любезничал он с ней.
- Ладно, перерыв! – скомандовал режиссер.
В перерыве к Вове пришла Ольга. Укрываясь широким зеленым зонтиком от проливного дождя, они перебежали по улице из средневековья под крышу бистро. Из шести столиков этого небольшого кабачка четыре пустовали. Пахло жареной курой, молотым кофе и охотничьими сосисками. Где-то в подсобном помещении пел Бутусов.
Вова набросился на плов, Ольга неторопливо тянула соломинкой сок из длинного стакана.
- Хорошо выглядишь, - похвалил он.
- Я знаю.
- Что ты хотела мне сказать?
- Ты говорил с Кристиной?
- А причем здесь ты?
- Я должна тебе кое-что рассказать.
- Давай, я слушаю.
- Сначала поешь, - сказала Ольга.
- Почему бы не совместить два удовольствия? – не понял Вова.
- У тебя пропадет аппетит.
- Не понял?
- Приятного мало.
- Рассказывай.
- Помнишь тот день, когда к тебе приехала мать Кристюхи?
- О, е! Это дура за пару минут вставила мне столько пистонов, сколько я не получаю по жизни за год. Она говорила со мной, словно речь идет не о дочери, а о чемодане с деньгами, словно я собираюсь спереть у нее чемодан с деньгами. Сказала, что я попадаю под уголовную статью и могу сесть на четыре года. Потом ей показалось мало, она вообще пообещала натравить на меня бандитов и ушла в подвал. Если б я ее не окликнул, она бы свернула себе шею, и это было бы справедливо.
- В тот же день Кристина напилась, пришла ко мне и спрыгнула с балкона.
- … Что-что? – не понял Вова.
Половину плова на тарелке артиста можно было выносить.
- Кристина выбросилась с балкона, - повторила Ольга. – Три дня она лежала в коме. Семь переломов, травма головного мозга. Целый год она была в больнице. Выписали только на днях.
- О, боже…
Вова закурил, и тут же забыл о сигарете. Его челюсть опускалась все ниже, рот до неприличного открылся, глаза заволокла пелена.
- И что теперь? – спросил он после паузы.
- Некоторым кажется, что она того. – Ольга покрутила пальцем у виска. – Лично я так не считаю. Конечно, она не такая, как все. Ну, смотрел, наверно, эти мелодрамы: у героини отрубает память, а потом ей двадцать серий рассказывают, что было в первой серии. Раньше Крис вообще ничего не помнила, а теперь ей что-нибудь говоришь - сразу все просекает. Самое хреновое, что у нее отказали ноги.
- Что, вообще?
- Ходит с костылями, как паучок. – Пальцы Ольги изобразили на столе, как примерно это выглядит. - Если у тебя крепкие нервы, можешь зайти посмотреть. Осенью она едва шевелила руками, несколько месяцев назад начала ходить. Так что есть улучшения, с ней работают. Зайди к ней, зайди. Она будет счастлива. Сделай ребенку подарок.
Гагаринская улица, когда-то выпихнувшая артиста каблуками, неожиданно распахнула двери, пригласила войти. Разорванная в клочья реальность протягивала навстречу руки. После взрыва она еле дышит, не помнит прошлого, не видит будущего, не ходит, едва ползет, она умоляет любить ее такой, какая она есть. Она хочет жить.
Вова купил ребенку подарок – диск Шопена и после репетиции сразу отправился на Гагаринскую.
Она была, дома одна. Костыли, длинное серое платье, полностью закрывавшее ноги, испуганные глаза, собранные на затылке волосы. Новые кожаные ботинки выскакивали из-под ее платья при каждом конвульсивном шаге. Эти высокие лакированные ортопеды невольно притягивали взгляд, скрипели и распространяли по квартире запах кожи, словно в доме три пары солдатских сапог.
Секунд десять Вова стоял как осел перед открытой дверью, не решаясь переступить порог.
- Оля сказала, ты что-то там позабыла, болеешь… Как в мелодраме.
- Я не все понимаю. - Кристина наморщила лоб. - Мелодрама?
- Мелодрама, это когда у главной героини пропадает память, - объяснил Вова. – И ей начинают рассказывать, как обстоят дела в ее личной жизни. Получаются длинные сериалы. Сейчас это модно.
- Да, я главная мелодрама, - грустно согласилась Кристина.
Пропуская гостя в квартиру, девчонка совершила хитрый маневр боковым ходом и причалила к стене, подперев ее вздернутым задом. Это было так внове, что парню потребовалось еще десять секунд на акклиматизацию.
- Все нормально? - окликнула Кристина.
- Пожалуй, да.
- Тогда закрой дверь. Мама сказала, надо хорошо закрывать дверь.
- На защелку? - Он повернулся к замку.
- Не смотри сюда, ладно? - попросила Кристина. - Я скажу, когда можно.
Ей было все равно, как закрыта дверь, лишь бы он отвернулся. Вова услышал, как затрещала кожа на ботинках, в пол ударила резинка костыля, другая... Кристина меняла место стоянки. На мгновенье она притормозила:
- Доползу - тогда поворачивайся. Тебе вредно сюда смотреть, я же вижу.
Через минуту Кристина сидела в кресле, и принц получил приглашение войти. Он подарил девушке коробку с компакт-диском:
- Это Шопен, твоя любовь.
- Шопен? - Кристина взяла пластинку, снисходительно оглядела тощего композитора, изображенного на обложке в черном плаще: – Любовь? Второй тип полового акта?
- Редкая запись. Гиллельс играет прелюдии Шопена. Я пока не слышал, чтобы прелюдии играли лучше, чем на этом концерте.
- Правда? Прикольный Шопен! - Кристина вынула диск из коробки и восторгом раскрутила на пальце.
Преломив лучи света во всю палитру радуги, пластинка заблестела, выдавая по радиусу завораживающие цветовые аккорды.
- Красиво! Огромное спасибо. Я о таком даже не мечтала.
- Это еще не все, это музыка, - Вова понял, что в вопросах аудиотехники память Кристины на нуле. - Ее слушают, а не разглядывают.
- Прости. – Краснея, Кристина вернула игрушку. - У меня не всегда получается, как надо. Не знала, что нельзя смотреть.
- Смотреть можно, сколько влезет, но сначала... - Он включил музыкальный центр. – Мы послушаем.
В комнате раздались аплодисменты. Затем первая прелюдия. Растирая ладонью лоб, Володя устало опустился в соседнее кресло. Он чувствовал, что Кристина не сводит с него взгляда. Потому что он не смотрит на нее.
- Мне нравится, - сказала она. - Шопен!
- Кажется, у тебя все изменилось. Даже цвет глаз. Никогда не видел, чтобы глаза были цвета моря. Помнишь, как мы ходили на пляж, в Солнечное?
- Да, да! Супер. Пляж, Солнечное. Небо как теплый костер...
- Иногда ты говорила с русалкой. Она приплывала из моря, и вы как будто общались.
Услышав о русалке, Кристина окаменела. Колдунья ей строго запретила рассказывать о своем подводном прошлом. О, если б девушка была сделана из цинка или гранитного камня, она бы, конечно, с радостью хранила молчание. Но русалке досталось тело пятнадцатилетней девчонки. Много ли мы знаем девчонок, способных хранить великие тайны с надежностью каменной плиты? Кристине больше всего на свете хотелось рассказать принцу о том, что она настоящая принцесса, любимая русалочка морского царя, и так далее, словом, очень-очень достойная девушка. Но увы, обстоятельства складывались так, что она была вынуждена прикидываться дурочкой с церебральным параличом.
- Ты веришь в русалок? – осторожно спросила Кристина, страшно волнуясь.
- Не очень. Это же легенда, - ответил Вова.
- Как они выглядят?
- Сверху – как наши девчонки, снизу - как рыбы.
- Что значит, легенда?
- Легенду все знают, но никто не видит. В природе легенд нет. В природе только жизнь. Мы с тобой жизнь: я обыкновенный артист, ты - обыкновенная школьница. Улитки, цветочки, ягодки, - все это жизнь. Все нас видят, но никто не знает. Русалка и Гамлет, Дон Кихот, – вот это настоящие легенды, никто их не видел, но все знают.