- Вы считаете, она всю жизнь проходит на костылях?
- Ну почему ж на костылях? Вчера ей купили коляску. Вас это отрезвило? - Лев Алексеевич внимательно осмотрел Володю.
Тот выглядел пришибленным.
- О какой «всей жизни» вы говорите, проницательный мой? – Продолжал доктор. - Нежели вы полагаете, что в том взвинченном состоянии, в какое парализованную девочку приводят сказки о принцах, есть шанс прожить долгую жизнь?
- Думаете, она опять попытается… - Вова замолчал. Произнести «наложить на себя руки» не повернулся язык.
- Не знаю, - пожал плечами медик, - что у нее на уме. – По неофициальным данным, каждый третий человек в подобной ситуации пытался покончить с собой. Многим это удавалось. У Кристины, к тому же, есть опыт… Ей в голову может прийти, что угодно. С моей точки зрения Кристина давным-давно здорова. Но… целыми днями сидеть на одном месте, - это ад. Сидеть и безнадежно любите принца - это ад вдвойне. – Глаза медика пронзительно уставились на совсем поникшего принца. – Владимир…
- Да?
- Это действительно важно. Вы ее любите?
Вова молчал.
- Вы любите ее такой, какая она есть? Или все-таки надеетесь, что она станет лучше или вдруг начнет бегать и прыгать? Вы можете любить ее такой, какая она есть? У вас достаточно сил?
Взгляд Вовы упал на нелепые ортопеды, которые неряшливо бросили возле журнального столика. Заметив это, Лев Алексеевич нагнулся и аккуратно поставил ботинки возле кровати.
- У вас перехватывает дыхание, когда вы видите на девушке такие ботинки или то, как она передвигается на костылях?
- Перехватывает, - признался Вова.
- Эх, Володя, Володя… «Платят – не платят»… Если б я искал место, где «платят», то давно бы сидел в банке. Жизни – это вам не театр, здесь за все приходится нести ответственность…
Вова, наконец, понял, что собеседник его достал. Он не мог понять, чем именно: снисходительным тоном или беспардонностью, с которой он лез в чужую постель, или противоестественной нежностью, с которой он передвигал с места на место ортопеды Кристины.
- Слушайте, вы! – сорвался вновь Вова.
Лев Алексеевич машинально закрыл нос руками. Однако Вова не ударил его, а, схватив за шкирку, припер к книжному шкафу. Зазвенели стекла.
- Ты что несешь?! Ты запарил меня! Думаешь, я не знаю, где жизнь, а где театр?! Думаешь, мне пять лет?! Думаешь, я здесь развлекаюсь?! Тебе платят, и хорошо платят не за то, что бы ты лез в чужое белье!
- Убери руки! Убери руки! - тараторил Лев Алексеевич: - Я сказал, убери руки, дегенерат! Ты так ничего и не понял!
- Я десять лет не выходил из себя, Лёва! - сопел Вова. - Занимайся своим делом, а не копайся в чужом белье!
- Убери руки! - шипел доктор. - На нас смотрят! Мы же взрослые люди!
В дверях, широко осклабясь, стоял Гарик:
- 0, махач, блин! Га-га-га! Вовчик, мочи его!
Отпустив медика, разъяренный Володя двинул на пацана:
- Чего тебе надо?! Ну-ка, иди! Иди, погуляй!
- Сам гуляй! Га-га! - Шустро улизнув от лап Вовы, Гарик укрылся за спиной остолбеневшего Льва Алексеевича: - Лева, а я все слышал!
- Дегенерат! - ругался врач, приводя в порядок внешний вид.
- Лёва, бляха-муха! - обиделся Гарик.
- Какой я тебе Лёва?!
- Я сказал, что я все слышал, - повторил пацан.
- Что слышал?
- Короче, Лёва, после всего, что тут было, с тебя причитается.
- Что еще за новость?
- Вовчик, объясни Лёве, что значит причитается, - попросил Гарик. - Он не въезжает.
Молчавший Вова метнулся, было, к мальчишке, чтобы отвесить душевный подзатыльник, но тот с хохотом увильнул и опять спрятался за «Лёвой». Плюнув на обоих, зашкаливший как бык на арене Володя направился в прихожую обуть кроссовки, да сбежать отсюда, покуда цел, и пока с него самого ничего не «причитается».
Дождавшись, когда минует угроза подзатыльника, Гарик вернулся к баранам:
- Бабки гони, Лёва.
- Какие бабки? - не понял тот.
- Двадцать пять процентов с выручки.
- Какие проценты? - У медика наметился нервный тик у левого глаза.
- Мать тебе платит? - Отбросив легкомысленные смешки, Гарик заговорил конкретно: - Считать умеешь? Три части берешь себе, одну отдаешь мне. Если завтра не покатят бабки, скажу мазеру, что у сеструхи два месяца нет улучшений, - ты так сказал, - и что она останется хромой, а ты здесь только имитируешь.
Лев Алексеевич медленно снял разбитые очки. Выглядел он скверно. Как после бури.
И тут свершилось. Как гром из свинцовых туч щелкнул дверной замок. Возня мигом прекратилась. Володя в одном башмаке застрял в прихожей. Лёва с Гариком уставились на входную дверь из комнаты.
В раме распахнувшейся двери все увидели фигуру Кристины, повисшую на костылях. Молча вошел Лёля со сложенной коляской, опустил на колеса, вкатил в дом.
- Всем привет! - объявила Кристина.
Она забралась в прихожую и столкнулась с Вовой, одна нога которого была в кроссовке, а другая в тапочке.
- Ты сюда или туда? - спросила Кристина.
- Туда.
- А зря. - Она зашагала дальше. – Будет интересно.
- Могу и остаться
- И вы тут? - Кристина доплыла до Льва Алексеевича. - Как дела?
Ее конвульсивные шаги в блестящих желтых гетрах производили неизгладимое впечатление. Особенно кислотный прикид и оранжевые кроссовки на красной подошве потрясли медика, он был здесь самым консервативным.
- Гм, гм... Вы уже не носите прописанную обувь? - зачем-то спросил он, откашлявшись, в кулак, наверно, чтобы сказать что-то строгое, медицинское.
- Нет, можете забрать, носите, сколько угодно, если вы их так любите. - Кристина остановилась посреди комнаты и прогнула спину, так что ляжки из-под мини-юбки выпятились перед Левой. - Забирайте, не стесняйтесь. Меня они, честно говоря, достали.
- Гм, с вами все в порядке?
- Если порядок, когда тетка болтается в воздухе, у меня полный порядок. А у вас?
Леля помог ей опуститься в коляску. До Льва Алексеевича, наконец, дошло, что ему пора прощаться.
- И у меня, - сказал он.
- Ну и до свидания! - Кристина попрощалась первой.
- До свидания. - Обалдевший доктор вышел. Через минуту дверь за ним захлопнулась.
В комнате появился Вова:
- Ушел, - доложил он.
- Лёля, сигарету, - попросила Кристина.
Леша вооружил ее куревом и дал огня. Гарик пялился на преображенную сеструху с разинутым ртом. Вова, не успевший отойти после разборок с Львом Алексеевичем, не знал, куда себя пристроить.
- Что молчите? - Кристина, оглядела мужиков. - Не ждали?
- Сеструха, блин… - тихо просвистел Гарик в тишине.
- Будем пить, хохмить и матюгаться, - объявила Кристина. - Гарик, где выпивка?
- Это, ...в баре. - Брат с опасением взглянул на Лешу, как на лицо авторитетное и наделенное правом решающего голоса.
Лёля утвердительно кивнул.
- Там, по-моему, винище... - Гарик почесал за ухом. - Коньяк, блин…
- По крыше бьет? - спросила Кристина.
- Ну, - подтвердил брат.
- Клёво будет?
- А в холодильнике пиво есть.
- Так тащи же! - Кристину пробрал азарт. - Парни, шевелитесь! Музыку туда, стол сюда. Или я сейчас сама начну двигать. Лёля, выгребай все из холодильника! А ты открой окно. Что тормозишь? Курить будешь?
- Да, - ответил Вова.
- Значит, открой, чтобы мы не обкурились!
Час спустя комнату было не узнать. О прежней обстановке напоминало лишь желтое бра. Дым стоял коромыслом. Из колонок на всю Гагаринскую улицу разлетались рваные звуки «Продиджи», на полках и на полу валялись коробки из-под дисков, сумбурного вида стол состоял из водки, вина, пива и коньяка, плюс на скорую руку склеенной закуски: крупно нарезанная колбаса, остывший гуляш, листы салата, огурцы, помидоры, - чего там только не было.
Почувствовав сатанинский аппетит, Кристина уминала за четверых. Вова тоже неплохо откушал, хотя по части еды заметно отставал от хозяйки (в плане выпивки они шли вровень). Вообще, было непонятно, куда у пятнадцатилетней шмакодявки все это помещается. Худая, мелкая, ни разу не замеченная в обжорстве, Кристина постоянно что-то жевала, болтала и снова самозабвенно накидывалась на еду. Вова пьянел быстрее, и это рождало нездоровые вопросы: либо он алкоголик, либо у Кристины существует запасной желудок. Обычно, чтобы окосеть, в школьном возрасте хватает банки пива.