В начале июня Ирине Михайловне так и сообщили, что Кристину видели на пляже в Солнечном с каким-то «взрослым мужиком», что у них, вроде как, «серьезные отношения». Ирина Михайловна прислушалась к телефонному разговору дочери, и… действительно, Кристина была по уши влюблена.
Мать оперативно все выяснила.
- Кристинка, как прошел день? – спросила она тем же вечером.
- Ну, так,… ничего.
- Где сегодня была?
- На пляже.
- В Солнечном?
- Угу. Откуда ты знаешь?
- Мир полнится слухами. С кем ты ездила на пляж? Мне сказали, ты была с мужчиной.
Кристина молча уставилась на свои красивые ногти, покрытые бесцветным лаком.
- Ну, была. - Врать она не умела. Оставалось лишь сказать правду: - Мама, у меня есть парень, - сообщила она после паузы, подняв глаза на мать.
- Это… это… прекрасно. – Ирина Михайловна не находила слов. - И…, короче, кто он?
- Датский принц. – Кокетливо ответила дочь.
- Не поняла?
- Гамлет, - рявкнула Кристина, надувшись. - Что ты еще хочешь?
- Деточка, я твоя мать. Ты несовершеннолетняя. Вот, когда тебе будет восемнадцать, будешь делать, что угодно. А пока я действительно хочу знать, с кем ты встречаешься.
- Я уже ответила.
- С Гамлетом?
- Да, да, да.
- Не говори ерунду. Сколько ему лет?
- Двадцать с чем-то.
- Я должна с ним познакомиться, - решительно заявила Ирина Михайловна.
- Это невозможно.
- Что-что?
- Вы очень разные. Он творческий человек. Боюсь, такие люди, как ты, ему не интересны.
- Я должна хотя бы попробовать... его заинтересовать, - ухмыльнулась Ирина Михайловна. – Чем черт не шутит.
- Мам, тебе делать больше нечего?
- Пригласи его завтра на ужин. - Ирина Михайловна вынесла окончательный приговор.
- Ладно.
На следующий день Гагаринская улица принимала датского принца. Это был действительно датский принц Гамлет, никакого подвоха: полноватый симпатичный актер театра «Эхо» Владимир Евпатьев. Иногда он играл Гамлета, иногда другие роли, ничего противоестественного в этом не было. В компании Кристины и ее родителей он съел салат, буженину и выпил немного белого вина. Парень как парень.
Ужин прошел тихо, формально и быстро закончился.
- Я же предупреждала, ему с вами будет не интересно, - шепнула Кристина на ухо матери.
- Это правда, - согласилась Ирина Михайловна. - Володя, можно вас на минутку? – Она поднялась из-за стола, приглашая принца в свою комнату.
- Мама, что ты хочешь? Я с вами! – Кристина подскочила со стула.
- Ты еще маленькая, - сказала Ирина Михайловна, уводя принца.
Комната Ирины Михайловны напоминала кабинет. Володя переступил через порог, тяжелая дубовая дверь за ним захлопнулась.
- Молодой человек, сколько вам лет? - без раскачки спросила мать, скрестив на груди руки.
- Двадцать семь, - ответил Вова, зажмурив глаза.
- Кристина мне сказала, двадцать с чем-то. Вы понимаете, какая большая разница? Ведь ей пятнадцать лет. Она вам говорила?
- Вообще-то, мы на этом не зацикливались... Но я заметил, ей не тридцать.
- Если б вам, например, было сорок, а ей двадцать, я бы поняла...
Вова с позором промолчал.
- А так... Я думаю, это не серьезно, - прикусив губу, продолжала Ирина Михайловна, как бы бракуя просроченный товар. - Что вы молчите? Я вас не обидела?
- Как сказать, - Вова с трудом улыбнулся. – Скорее нет, чем да.
- Кристина говорит, вы так интересно рассказываете...
- Ну, да, - подтвердил Вова, - я умею рассказывать.
- Она переживает, что с бизнесменами вроде меня вам не интересно. Я вас не утомила?
- Да нет, что вы.
- Я бы не хотела, чтобы… у Кристины остался неприятный осадок. По-моему, вы для нее как первая любовь. Вы меня понимаете?
- Да, да.
- Пожалуйста, не делайте глупостей. Если для вас это не серьезно…
- Послушайте, почему для меня это должно быть не серьезно? – попытался возразить Вова, повысив голос.
Но мамаша его не слышала, словно перед ней была муха, которую надо раздавить.
- Да потому что вам двадцать семь, а ей пятнадцать, потому что она ребенок, а вы взрослый человек, - на той же громкости ответила мать.
- Ирина Михайловна, все будет хорошо, не волнуйтесь.
Вова попытался заглянуть Ирине Михайловне в глаза, надеясь увидеть там что-нибудь человеческое, однако матери такая идея не понравилась.
- Пожалуйста, оставьте ее в покое, - попросила она, отвернувшись. – Я только для этого вас позвала. Пожалуйста…
Пару недель романтические поездки в Солнечное продолжались втайне от Ирины Михайловны. Чтобы не попадаться на глаза ее знакомым, Вова с Кристиной стали наведывались в Солнечное по вечерам, добирались до берега обходными тропинками, а не по ровному асфальту, как все нормальные люди. Причем, Кристина снимала сандалии и шла босиком, балансируя руками и строя смешные гримасы на каждой шишке и колючке. Преодоление земного притяжения тонкой кожей доставляло ей столько же видимых, мучительных неудобств, сколько невидимой и мало кому понятной сладости. Нет, она не косила под русалочку, ходившей по земле как по битому стеклу, осознанно, все происходило бессознательно. Подсознание, душа, - здесь кроется неодолимое притяжение. Ведь, можно копировать любимого человека, существо, даже не подозревая об этом, даже его не зная – одним чувством посвященности, одной любовью. В принципе, мы все проделываем то же самое относительно тех, кого любим или ненавидим, равно как другие проделывают с нами - "душа" в этом смысле – мозаика мыслей и чувств, звенья которой кому-то принадлежали ранее, и кому-то будут принадлежать впредь.
Присмотрев в Кристине человеческую душу, русалочка уже становилась ее полноправной частью, равно как Кристина, наглотавшись сказок, где-то в глубине превращалась в легендарную морскую деву, - кто из них более поусердствовал, один Господь ведает, но, вот, процесс пошел, и рано или поздно ему надлежало выплеснуться из глубин подсознания в реальность с той же закономерностью, с какой созревшая девушка восемнадцати лет выходит замуж, а русалочка в пятнадцать всплывает с глубины океана.
Ирина Михайловна, конечно, не надеялась, что Вова мгновенно оставит Кристину в покое. Она чувствовала, что предстоит довольно неприятная битва но, главное, не была уверена в ее окончательном итоге. Матери казалось, что девочка не способна отличить сказочного принца от реального прохиндея, который его играет, и стоит у ребенка отнять любимую игрушку по имени «датский принц Гамлет», ситуация вообще потеряет контроль и привлекательность: ребенок превратится в олицетворение протеста: такого тихого, незаметного и даже светлого протеста, с которым бороться гораздо проблематичнее, чем с протестом громким, вызывающим, нахальным. Ирина Михайловна уже имела опыт войны с Кристиной, результат был не в ее пользу, поэтому она боялась вот так сразу поставить Гамлета вне закона и качать свои права.
То, что Вова однажды будет поставлен на Гагаринской улице вне закона, для матери Кристины было вопросом времени. Если посмотреть на Вову с точки зрения перспективы в денежном эквиваленте, то он олицетворял собой абсолютный ноль. Это была не то чтобы невыгодная партия для новой русской дочери, это был натуральный дебилизм: какой-то вшивенький паяц ошивается возле лакомного куска несовершеннолетнего возраста.
Александр Николаевич не был столь категорично настроен против Вовы. Так казалось Кристине. По природе у папы было гораздо больше общего с Вовой, чем с мамой. Оба были бездельниками, эстетами, болтунами. Оба ошивались возле лакомного куска, не испытывая угрызений совести. Кристина решила, что отец должен хотя бы нелегально поддержать ее роман с Гамлетом.
- Папа, ты хотел бы, чтобы я жила с Володей? - спросила она.
С трудом подавив изумление, Александр Николаевич ответил:
- Радость моя... Я... Я должен подумать. – Александр Николаевич неестественно улыбнулся и посмотрел в лицо очумевшей девочке широко открытыми глазами (он всегда носил очки с затемненными стеклами, поэтому мог преспокойно, глядя в лицо кому угодно, говорить что угодно, - его собственные глаза были надежно защищены коричневой дымкой на окулярах). - Дай мне время, я обязательно... подумаю.