– Кутерьма, прости, Господи, – пробормотал Михеич, не трогаясь с места.

Теперь вопль страха несся наверх – к башням, к чердаку, к забранным решетками окнам, будто там, в вышине, могло находиться спасение от неведомого ужаса, что гнал перепуганных детей незнамо куда.

И когда босые ноги, наступая друг на друга, уже почти достигли последних ступенек витой лестницы – там, в темноте башни, в ее таинственной глубине, мелькнуло что-то белое. Лишь намек, подобие силуэта, призрак…

В тот же миг вся эта донельзя взвинченная компания с криком сорвалась вниз, покатилась, не разбирая дороги, падая, наступая на упавших, толкая и затаптывая друг друга.

– А-ааа!

– О-ооо!

Казалось, стихию эту невозможно остановить. Она грозилась смести засовы и пробкой вылететь во влажные просторы сонного парка, но… Вот хлопнула входная дверь, раздались торопливые шаги. В круг жидкого света вошла молодая женщина. Ее строгое и вместе с тем участливое лицо с преимуществом прямых безукоризненных линий встретилось взглядом с одним из детей. Им оказался мальчишка лет девяти с большими серыми глазами. Этого было достаточно, чтобы беспорядочный ком детских тел приостановил свое ускорение. Мальчишка раздвинул локти, останавливая товарищей.

– Августина… – раздалось у него за спиной.

Визг надорвался и постепенно иссяк.

Только громко раздавалось чье-то сбивчивое тяжелое дыхание.

– Кто кричал? – спросила воспитательница, обводя усталым взглядом объятую ужасом ораву.

Михеич приподнял фонарь. Теперь уже перед женщиной предстали все действующие лица ночной мистерии – такие жалкие, одинаково остриженные, с вечно голодным выражением глаз. У женщины дрогнуло сердце. Но голос ничем не выдал чувств.

– Итак, я жду. Кто-нибудь в состоянии объяснить?

Вперед выступила девочка в длинной, с чужого плеча, застиранной ночной сорочке:

– Августина Тихоновна, там… там… – Боясь оглянуться, девочка показывала пальцем назад.

– Привидение! – выговорил за нее мальчик, стоящий впереди всех.

– Опять привидение, – устало вздохнула воспитательница, забирая у сторожа лампу. – Хоть бы что-нибудь новенькое выдумали… – И, обернувшись, бросила: – Ложитесь спать, Кузьма Михеич. Я разберусь.

И пошла по лестнице наверх в плотном кольце детей, старающихся не выходить за круг зыбкого света.

Это была средняя группа. Тот самый пятый отряд, что доставлял педагогическому составу детского дома «Красные зори» наибольшее количество хлопот и постоянную головную боль. Второй раз за неделю отряд будил весь дом своими фантазиями о привидениях.

Августина проводила детей до спален, подождала, пока они улягутся.

Вошла в комнату девочек, держа перед собой лампу.

– Кто сегодня дежурит по комнате?

Десять острых подбородков торчали над полосками простыней.

– Я…

Рита Землянская – остроносая глазастая девочка с локтями в зеленке – села в своей койке. Пружины чуть скрипнули.

– Расскажи, Рита, как все произошло.

– Она не видела! Это Шульгина в уборную ходила и увидела! – выкрикнули из темного угла.

– Ты вообще спала, не встревай!

Августина чуть приподняла лампу, не обращая внимания на выкрики, подошла к дежурной.

– Я просила Риту рассказать. Итак?

– Августина Тихоновна, это все Машка Збруева!

В ответ на это заявление из дальнего угла незамедлительно возразили. Маша Збруева – рыжая, веснушчатая, тощая – высунулась из-под одеяла:

– Я?! Чуть что, сразу Збруева!

– Это Машка весь вечер рассказывала страшное про мертвую девочку! Нарочно, чтобы все боялись! Я говорила – всем спать, а она не слушалась.

– Итак, Маша рассказывала страшную историю, – обобщила Августина. – Что же это за история?

Рыжая Маша вытаращила глаза и закатила их к потолку.

– Только покороче, Збруева, – попросила Августина.

– Когда-то давно в замке жила больная девочка… Она ходила по галерее, играла на пианино в верхнем холле…

«Когда-то давно… – усмехнулась про себя Августина. – Кажется, что это было вчера. А ведь, в сущности, действительно давно. Тогда мне было шестнадцать, а теперь тридцать четыре. Как и тогда, у меня нет своего дома. Только тогда имелись еще иллюзии и надежды, а теперь – ни того ни другого. А оказывается, человеку необходимы иллюзии. И уж конечно, надежды на счастье».

– Ну а дальше?

– И вдруг она умерла! – выпалила Збруева, сделав страшные глаза. Соседка вжалась в кровать и с головой накрылась одеялом.

– Вот как? Ну и что? – спокойно поинтересовалась Августина.

– Как – ну и что? – искренне удивилась Машка. – Была революция, и замок у ее родителей отняли. Теперь здесь живем мы. Мертвой девочке это не нравится! Каждую ночь она выходит из башни…

– А может, из подвала! – живо перебила рассказчицу Рита Землянская. Ей стало обидно, что все снова слушают выскочку Машку. – Ты что, сама видела?

– Видела! – со взглядом фанатика выпалила Машка. – Вот те крест, видела!

– Крестится, крестится! – засмеялась Рита, показывая пальцем на Збруеву. – А еще пионерка!

Августина поморщилась, опустила лампу.

– Рита, некрасиво показывать пальцем, – бросила дежурной и снова повернулась к рассказчице: – А кто тебе рассказал про мертвую девочку?

Машка упала на подушку и натянула простыню до подбородка. Она явно не желала выдавать кого-то.

– Да старшие девчонки ей рассказали! – доложила Рита. – У нас все знают про это привидение!

– Вот если бы вы спали ночами, а не страшные истории сочиняли, было бы больше пользы, – строго сказала Августина. – Сейчас всем спать. Я буду в коридоре и прослежу, чтобы никаких привидений не появилось.

Августина напоследок прошла меж коек воспитанниц, поправляя одеяла. Невольно пришла мысль о том, что дети эти чем-то похожи на них, детей начала века. Те же игры в привидения, ужасы и разговоры по ночам. И все же они другие. Непоправимо другие. У этого поколения детей иные лица. В них нет той доверчивости и мечтательности, и еще – на лицах этих детей печать сиротства. Она сквозит даже в самых красивых лицах. Читается в глазах, в осанке, в жестах – во всем. И они, педагоги, ничего с этим поделать не могут. Для них стало главным – накормить детей. Забота о хлебе насущном для «Красных зорь» – главное. Преподаватели с ребятами и рыбу ловят, и по грибы ходят, и ягоды на зиму запасают. Фактически это детское государство, нацеленное на самовыживание.

Августина покинула комнату средних девочек и заглянула к малышам. Там почти все спали. Только с краю, у двери, ворочался тот самый большеглазый мальчик Костя.

– Спи, – тихо посоветовала воспитательница, опуская руку ему на плечо. – Привидений не бывает.

– Бывает, – громким шепотом возразил он. – Я сам видел!

– Сам? Какое же оно?

– Чуть пониже вас ростом, – деловито примерился мальчик. – Белое и костлявое. Так и гремело костищами-то!

– Ах, Костя, Костя! Ну почему оно мне-то не показывается?

– Наверное, оно детей больше любит…

– И ты его боишься?

– Не-а…

– Тогда спи.

«И малыши не такие, – с грустью и даже с какой-то непонятной обидой подумала Августина. – Попадают к нам запущенные, голодные, вшивые, пугливые, с рахитичными животами. И прежде чем их тела и лица приобретут нормальный вид, дети успевают подрасти и перейти в среднюю группу. К тому времени их взгляд напрочь утрачивает доверчивость. В нем недостает наивности, которая придает ребенку столько привлекательности. А может, это и правильно? Зачем нужна наивность, если ей суждено столкнуться с действительностью…»

Августина прикрыла дверь спальни малышей и направилась в холл, где и надлежало находиться дежурному воспитателю, когда услышала торопливые шаги в правом крыле. Кто-то направлялся в спальни со стороны лестниц. Уборные находились в конце каждого крыла, и для того, чтобы попасть туда, не было нужды ходить на другой этаж.

Августина прибавила огня в лампе.

– Кто здесь? – крикнула она.

Шаги на секунду замерли, а потом возобновились. Человек побежал. Повинуясь внезапному порыву, Августина сорвалась с места и ринулась вслед за бегущим. Она быстро миновала холл и бежала уже по длинному коридору правого крыла, когда убегающий от нее метнулся к дверям спальни. Сейчас влетит в комнату, юркнет в кровать и притворится спящим! Выясняй потом, кто и зачем ходит ночью по замку…

Однако беглянка, а это была именно беглянка – в сорочке до колен – торкнулась в двери и осталась на месте. Двери кто-то запер изнутри.