Когда воспитательница приблизилась, девочка оставалась стоять лицом к двери, прижавшись лбом к ее крашеному полотну.

– Варя?

Варя Коммунарова повернулась и прямо взглянула в глаза воспитательницы.

Лишь учащенное дыхание выдавало то, что она убегала. Во взгляде не было ни смущения, ни раскаяния. Только вызов да какое-то упрямое спокойствие. Августина почувствовала, как холодок пробежал по спине под этим почти враждебным взглядом.

– Варя, что ты делала на лестнице?

– Я ходила взглянуть… мне показалось, кто-то кричал… вы разве не слышали?

Августина внимательно наблюдала за воспитанницей. Надо же, она совсем не похожа на Соню! Нет, конечно же, в чертах лица есть повторение, но выражение глаз, образ совсем другой. Эта смесь сходства и непохожести всякий раз поражала Августину, когда она смотрела на дочь своей подруги.

– Но… зачем же ты тогда от меня убегала?

– Откуда же я знала, что это вы, Августина Тихоновна? Я думала, это оно…

– ?

– Привидение.

Варя старалась придать своему взгляду полагающуюся наивность, но она еще не знала, как выглядит такой взгляд со стороны. Августине стало неуютно под этим взглядом. Она ощущала беспомощность и начинала злиться. Варя стояла перед воспитательницей, прислонившись лопатками к двери, босой ногой трогала порог и, будто невзначай, при этом пару раз довольно громко стукнула в дверь пяткой. Волосы закрывали уши, спускались на шею – Варя пыталась отрастить косу.

– Только не рассказывай, что ты, такая взрослая, веришь в эти сказки о привидениях. Тебе сколько лет сейчас?

– Четырнадцать.

Юлиану было бы шестнадцать, привычно перевела Августина. Он тоже из этого поколения. Каким бы он был сейчас? Наверное, ее старший сын не был бы похож на этих обездоленных детей. Он рос красавцем и умницей.

За дверью послышался легкий шум, вероятно, из двери вынули засов. Варя пожала плечами:

– Я не верю. Но вдруг?

Августина вздохнула:

– Ступай, Варвара, ложись спать. Привидений не бывает.

Но прежде чем воспитанница скрылась за дверью, Августину обожгла ее странная полуулыбка.


Удивительное свойство имеет утро! Какой бы страшной и неприятной ни казалась ночь, звонкое июньское утро способно смыть любое неприглядное впечатление с ее темного лица. Когда Августина возвращалась во флигель после ночного дежурства, в акациях уже допевали свою песню соловьи. Вокруг разливался густой медовый дух цветущего разнотравья, ветер доносил снизу влажные речные запахи, на песчаных дорожках после ночной грозы извивались дождевые черви. Яркая зеленая трава не успела сбросить тяжелые капли, и они сверкали в первых лучах.

Четырехлетний крепыш Владислав стоял на крыльце флигеля и наблюдал за работой крупного навозного жука, который тянул что-то через дорожку. Брови серьезного наблюдателя были сдвинуты к переносице, и от умственной работы лицо выглядело насупленным, сердитым. Повариха тетя Глаша попыталась потискать ребенка, умильно протянула к Владику большие полные руки, но тот ловко увернулся, спрыгнул с крыльца и спрятался за поленницу. Наблюдая эту сцену, Августина невольно улыбнулась.

– Не дается! – кивнула повариха в сторону поленницы. – Бука он у тебя, Августина.

Мать на цыпочках подобралась к поленнице и заглянула сверху в тот угол, где прятался сын. Малыш стоял, прижавшись к поленьям, серьезно слушая ворчание поварихи, стараясь ничем не выдать себя. Круглое щекастое лицо его выдавало досаду. Теперь из-за назойливой тетки Глаши не успеть проследить за жуком. Не всякий день выпадает такая удача – застать огромного блестящего жука за работой, и вот на тебе – вечно кто-нибудь помешает.

Не слыша больше ворчания толстой поварихи, Владик чуть-чуть подвинулся и осторожно выглянул из-за поленьев. Увидев повариху, развешивающую на веревке белье, мальчик немедленно скрылся.

Тогда Августина присела на корточки, став вровень с сыном. Когда он снова попытался проследить за поварихой, нос к носу столкнулся с матерью. В первую секунду отпрянул, распахнул глаза, а в следующую – смущенно и радостно разулыбался.

– Ну, какой же он бука, тетя Глаша? – громко возразила Августина. – Он мамин защитник и помощник!

Взявшись за руки, мать и сын прошествовали мимо поварихи. Та только головой покачала.

В маленькой комнате флигеля царил порядок. Кровать, на которой спал Владик, была неумело, но старательно застелена грубым шерстяным одеялом. На столе у окна стояла накрытая полотенцем посуда.

– Сейчас будем пить чай, – объявила мать, зажигая керогаз.

Сын подставил к столу табурет, влез на него, неторопливо снял с посуды полотенце, достал два блюдца, чашки, расставил на нужном расстоянии. Затем освободил от газеты четвертинку ржаного кирпичика, вынул из стола нож. Проделав эти необходимые действия, мальчик взглянул на мать.

– Молодец, сынок. Посмотрим, что у нас найдется к чаю.

Мальчик сполз с табуретки, присел на корточки перед створками стола-буфета. Августина открыла их и вместе с сыном заглянула внутрь. Там стояла банка с остатками сливового повидла, и в миске лежало несколько яиц.

Яйца, пожалуй, можно оставить на вечер. Утром их еще ожидает каша тети Глаши, а вот вечером после детдомовского раннего ужина мальчик наверняка успеет проголодаться.

– А к чаю у нас повидло, – заключила она и, подождав, пока сын вытащит из недр стола банку, налила в чайничек со смородиновым листом кипятку, накрыла полотенцем, затем намазала повидлом кусок для сына. Заглянула в банку – тут ему еще на два раза хватит – и убрала в стол.

– А тебе? – спросил сын, внимательно наблюдая за манипуляциями матери.

– Что-то не хочется, сынок.

– Всегда тебе не хочется…

Во дворе уже играли побудку. Физкультурник Федя Абрамов в своих бессменных сатиновых шароварах пробежал в сторону спортплощадки.

Неторопливо попивая чай, мать и сын посматривали в окошко. Вот, ежась от утреннего холода, появились малыши. Сразу же рассыпались горохом. Воспитательница Зиночка носится за ними как клушка, не может собрать. У них уже ноги в росе, кто-то поднял с земли червяка, и началось…

Свисток физкультурника ветром сдувает со двора малышей. Им на смену появляется пятый отряд. Сонные, сердитые – не выспались. Еще бы, полночи от призрака носились. Солнце, трава и роса смеются над их страхами. А сами подростки злятся – лучше бы спали!

Старшие покидают замок в последнюю очередь. Без энтузиазма они плетутся на спортплощадку, ворча и потихоньку ругаясь. Кто-то убегает курить за березы. Мать и сын переглядываются. Оба они любят эти минуты утреннего чая, когда им никто не мешает. Потом будет каша в общей столовой, шум и толкотня детского дома, чужое вторжение в их маленький мир. Но теперь они только вдвоем и им не нужны слова.

Выпит чай, Владик ставит чашки одну в другую, собирает крошки со стола – для птиц. Вот теперь можно поговорить.

– В город пойдем? – спрашивает мальчик, подперев кулачком щеки.

– Сегодня собрание, – вздыхает Августина.

– Какое собрание?

– Обзор международных событий.

– Каких событий?

– Политика мира у нас и политика войны у них, – объясняет Августина, моя чашка в эмалированной миске. – Приедет лектор. Будет читать лекцию.

– А потом?

– А потом – производственное собрание.

– Ругать будут? – серьезно продолжал спрашивать сын.

– Не без этого, – соглашается Августина.

– А кого?

– Это уж найдут кого.

– А пускай он спрячется.

– Кто?

– Тот, кого ругать. Тогда не найдут.

– В том-то и дело, что никто заранее не знает, кого ругать станут. А то бы непременно спрятались.

– А тебя станут? – насупился сын.

Августина посмотрела на него и с трудом сдержала улыбку. Насупленный и воинственный, Владислав выглядел таким потешным!

– Нет, что ты! – живо возразила она. – Меня не посмеют. Все знают, какой у меня защитник подрастает.

После заверения матери Владик вздохнул, распрямил бровки. Ну, если мать ругать не станут, то, конечно, пускай идет на свое собрание.

– А ты чем займешься, сынок? – серьезно спросила она, зная, что с Владиславом нельзя разговаривать как с ребенком.

Сын оглядел комнату, нашел, что здесь полный порядок и его участия вроде бы и не требуется, взглянул в окно. Там вдалеке, на лужайке, паслась их кормилица – коза Муська.

– Пойду погляжу, где травы для Муськи побольше.