Но мать, странное дело, не зашла во двор, а прошла дальше, к оврагу, и остановилась у рябины. Они о чем-то разговаривали с Варей и даже не искали его глазами!

Владик опустился в траву и ползком двинулся в сторону рябины. Придется спрятаться за кустами и оттуда выскочить в подходящий момент.

Мать с девушкой так были увлечены разговором, что не заметили его передвижений.

Он подобрался совсем близко и хорошо слышал все, о чем они говорили.

– Он не враг! – говорила Варя, то и дело взмахивая рукой. – И никакой не заговорщик, а просто мыслит неправильно! А его судить будут как преступника… Этого нельзя допустить.

– С этим ты собиралась идти к директору? – спросила мать. Владик увидел, как она пытается закурить, ломая спички. Он давно не замечал, чтобы мать курила. Доктор запретил.

– Ну я же с ним говорила. С Вадимом.

– Ты читала, что он писал?

– Нет, но я догадываюсь. Он говорил мне о своих взглядах. Я знаю, что он имел в виду и почему все это писал. Его нужно убеждать и перевоспитывать, но не сажать в тюрьму. Понимаете?

– Понимаю, – сказала мать, выпуская дым в зеленые гроздья неспелой рябины. – А ты о себе подумала, Варвара?

– О себе? Да потому так все и происходит, что все вокруг только о себе и думают! Когда маму арестовали, никто за нее не вступился, а если бы вступился, то, может быть, все было бы по-другому!

Мать ничего на это не ответила, а только затянулась и, глядя мимо девушки, спросила:

– Значит, ты решила рассказать следователю и директору о своих разговорах с Моховым? О том, что ты знала о его убеждениях, но молчала… Так? – Мать говорила неторопливо, то затягиваясь, то выпуская дым.

– Ну да. Извините, Августина Тихоновна, мне нужно торопиться.

– Да, да, – рассеянно отозвалась мать. Она будто бы уже переключилась с разговора на что-то свое, то, что было далеко от Вари, Вадима и всех детдомовцев. Владику показалось, что сейчас она вспомнит о нем и позовет. Вот тут он и выскочит из кустов! – Сейчас пойдешь, только помоги мне в одном деле, пожалуйста. Мне без посторонней помощи никак не справиться, – сказала мать, и, к разочарованию Владика, повела девушку в сторону от тех кустов, где он так удачно затаился!

Мать повела Варю к погребам, которые находились за огородами. Эти два погребка – их и поварихин – были приспособлены для хранения картофеля и капусты. Сейчас оба пустовали и стояли открытыми – проветривались.

Что понадобилось матери в пустом погребе, Владик додуматься не мог и потому немного высунулся над кустами, чтобы все увидеть.

– Там, внизу, канистра с керосином и рядом – бутыль, – объясняла мать. – Налей бутылку, пробкой заткни и тогда поднимайся.

Владик не переставал удивляться забывчивости матери – какой в погребе керосин? Керосин всегда хранился в кладовке во флигеле. Кто же будет хранить керосин в погребе рядом с картошкой? Провоняет ведь!

Он уже поднялся, чтобы внести в эту сумятицу определенную ясность, и изумился: едва девушка скрылась в погребе, мать захлопнула тяжелый сосновый, обитый одеялом люк и накинула скобу! Одним движением повернула ключ в замке и уселась сверху.

Это уж было ни на что не похоже. Владик рот открыл.

– Не стучи и не кричи, – устало сказала мать, поправляя волосы. – Не выпущу, пока следователь не уедет. Поняла?

Владику не было слышно, что отвечает матери пленница, но у него отчего-то защипало в глазах, и он поднялся с травы.

Мать сразу его увидела. На лице ее не отразилось обычной радости, а выступило что-то вроде досады.

Мать поднялась и пошла навстречу сыну.

– Не плачь, солнце мое. Так надо, – обняла и горячо зашептала в макушку. – Не плачь!

– Она хорошая! – только и сказал он, не в силах справиться со слезами. – А в погребе страшно!

– Если я ее сейчас выпущу, сынок, с ней случится беда.

И Владик увидел, что глаза у матери грустные и влажные.

Она обхватила его голову ладонями и заговорила торопливо, словно заговаривая ранку:

– Все будет хорошо, сынок. Скоро пойдешь в школу, будешь большим и сильным. Мы вернемся в Любим, у нас будет отдельная квартира.

– Мы заведем кота, – подсказал он, поскольку этот план уже не раз обсуждался в деталях.

– Ты научишься играть на гармони… И на других инструментах.

– Купим мне настоящее ружье, – подсказывал Владик, поскольку этот пункт мать обычно почему-то пропускала.

Она кивнула и прижала сына к себе.

– А Варя? – вдруг спросил он. – Что будет с Варей?

– Варя скоро получит свидетельство и сможет уехать. Будет работать и учиться. Выйдет замуж… У нее тоже все будет хорошо, сынок.

Мать поцеловала его в обе щеки и заторопилась на свою работу.

Владик вернулся во двор, но играть уже не мог – его так и тянуло к погребу.

Подошел, послушал.

Внизу шмыгали носом – Варя плакала.

– Кто здесь? – спросила она.

– Это я, Влад. Тебе там страшно?

«Сердится», – подумал он.

– Ничего не страшно. Ты можешь меня открыть?

– Не-а.

– Матери боишься?

– Ничего и не боюсь. Ключа нет.

Помолчали. Потом Владик посчитал нужным сообщить:

– Ты не плачь. Мама сказала – у тебя все будет хорошо.

– Да уж! – зло ответили снизу. – Твоя мать скажет!

– Ты скоро получишь документ и станешь совсем взрослой, – вздохнул Владик. Ему совсем не хотелось, чтобы Варя уезжала. Он промолчал про это. И про «замуж».

– Документ! – усмехнулась Варя. – А кроме документа, имеется еще серая папочка со шнурочками. Там все про меня написано, и она кругом за мной следом поедет. Вот уж точно – «все будет хорошо»!

Владик понял, что с серой папочкой связано что-то плохое для Вари.

– Какая папочка?

– Бумажная, каких полно в канцелярии. На каждого человека своя папочка.

Владик представил, как бумажная папка садится самостоятельно на телегу и, погоняя шнурками кобылу, едет по дороге. Ему стало смешно.

А потом – стыдно за свой смех. И он спросил:

– А что там, в этой папочке?

– Ничего я тебе не скажу. Ты еще маленький и не поймешь.

Владик обиделся. Мать ему всегда повторяла, что он большой и сильный, а тут…

– Я не маленький, – буркнул он. – Я уже читать умею. Печатными. Осенью в школу пойду.

Но Варя на это ничего не ответила, и он, посидев возле погреба немного, заскучал и отправился к замку.

Черная блестящая машина стояла не у ворот, как час назад, а сбоку, у черного хода. Владик хотел подойти поближе и рассмотреть машину получше, но застеснялся водителя. Поэтому он забрался на скамью у конюшни и стал оттуда любоваться автомобилем. За дощатой стеной фыркали лошади, жевали овес. Водитель черной машины курил у открытой дверцы, посматривая на собственное отражение в стекле. Он совершенно не замечал Владика, и не было никакой надежды, что шофер скажет что-то вроде: «Мальчик, а не хочешь поближе подойти?» или же: «Мальчик, садись за руль, нажми на гудок!»

Тогда Владик забрался на спинку скамьи, дотянулся до перекладины, поддерживающей крышу, и повис на ней. Не он один облюбовал это местечко – висеть и раскачиваться любили младшие детдомовские мальчишки, но теперь у них был ужин, и перекладина перешла в безраздельное владение Владика.

Вот тут уж водитель заметил его, повернулся и, кажется, собрался что-то сказать, но… Дверь черного хода открылась, вышел приезжий гражданин с портфелем, а за ним – Вадим Мохов со своим чемоданом в руках. Вслед за Вадимом появился солдат с кобурой на боку. А уж после всех показался директор. В руках у него была серая канцелярская папка со шнурками. Он передал ее гражданину, а тот положил в свой портфель.

Владика поразила эта процессия: Вадим, обычный детдомовец, поедет на блестящей черной машине вместе со взрослыми важными людьми!

Директор, кажется, завидует Вадиму, потому что его, директора, с собой не берут – при нем нет чемодана.

Вот тут мальчик не удержался – спрыгнул с перекладины, приблизился к машине и громко спросил:

– Вадим, ты уезжаешь?

Вадим – бледный и серьезный – ничего не ответил. Зато важный гражданин обернулся, взглянул на Владика сверху и задал обычный вопрос:

– Мальчик, ты чей?

– Мамин.

– Ну так и ступай к своей маме.

И после этого гражданин строго, если не сказать неприязненно, взглянул на директора, будто тот виноват, что позволяет маленьким мальчикам путаться под ногами взрослых.