– Слушай, Дуглесс, – резко нарушил ход ее мыслей голос Роберта, – где там эта церквуха? Я-то считаю, что ты сверяешь наш путь с дорожными картами, – не могу же я одновременно и машину вести, и разбираться в деталях маршрута!
Вертя в руках карту, Дуглесс, выглядывая из-за большой головы Глории, сделала попытку разобраться в дорожных указателях.
– Сюда! – воскликнула она. – Сворачивай направо! Повернув, Роберт покатил по типично английской узкой дорожке, по обеим сторонам которой были насажены кусты, почти преграждавшие путь своими ветками, в сторону показавшейся впереди деревушки Эшбертон – вид у деревушки был такой, будто тут целые столетия ничего не менялось.
– Так, тут есть церковь тринадцатого века, и в ней – могила некоего графа эпохи королевы Елизаветы, – сообщила Дуглесс, сверяясь со своими записями, – Это – лорд Николас Стэффорд, и умер он в тысяча пятьсот шестьдесят четвертом году.
– Стало быть, придется нам пучиться еще па одну церквуху, да? – жалобно простонала Глория. – Меня уже мутит от всех этих церквей! Она что, ничего получше не сумела сыскать, на что можно было бы полюбоваться?!
– Мне было сказано, что я должна отмечать на карте исторические достопримечательности! – сердито заметила в ответ Дуглесс.
Остановив машину перед самой церковью, Роберт обернулся и поглядел на Дуглесс.
– Слова Глории кажутся мне, вполне разумными, и я не вижу причин для твоей злости! Ты заставляешь меня сожалеть, что я привез тебя сюда! – проговорил он.
– Что?! Ты привез меня? – переспросила Дуглесс, но он уже отвернулся от нее и обнял за плечи Глорию. – Я же сама за себя плачу! – прошептала она в пустоту.
Дуглесс не пошла в церковь вместе с Робертом и Глорией, но вместо этого стала бродить по прицерковному кладбищу с бугорками могил и рассеянно разглядывать старинные надгробия. Да, она срочно должна принять серьезное решение! Необходимо все хорошенько обдумать! Следует ли ей остаться и чувствовать себя несчастной или лучше уехать? Если она уедет, то уж конечно Роберт никогда ей этого не простит, и, стало быть, все то время и все усилия, что были потрачены на покорение Роберта, окажутся напрасными!
– Приветик!
Дуглесс буквально подпрыгнула от неожиданности – у нее за спиной стояла Глория, и ее бриллиантовый браслетик посверкивал на солнце.
– Что тебе нужно? – подозрительно осведомилась Дуглесс.
– Вы меня ненавидите, да? – спросила Глория, оттопыривая нижнюю губу.
– Вовсе я тебя не ненавижу! – со вздохом ответила Дуглесс. – А что же ты не в церкви и не любуешься интерьером?
– Мне все это наскучило. А блузка на вас прехорошенькая! И выглядит дорогой! Это ваша богатая семейка приобрела ее для вас, да?
Дуглесс только бросила взгляд на нахальную девчонку и, повернувшись на каблуках, заспешила прочь.
– Подождите-ка! – крикнула Глория и вдруг захныкала:
– Ой! Ой!
Обернувшись, Дуглесс увидела, что Глория всем своим пухлым телом неожиданно грохнулась на чью-то ставшую уже совсем плоской могилу. Вздохнув, Дуглесс поспешила помочь Глории встать, и, к ее удивлению, та вдруг разрыдалась. Дуглесс не могла заставить себя обнять Глорию, но все же побудила себя погладить ее по руке. На руке Глории была ссадина, в том месте, которым она ударилась.
– Не может быть, чтобы тебе было так уж больно! – сказала Дуглесс. – Давай, надень-ка свой браслетик на другую руку, и, я уверена, боль сразу пройдет!
– Да нет, дело вовсе не в этом! – откликнулась Глория. – Причина всего ведь в том, что вы меня ненавидите! И папочка сказал, что вы думали, будто он купил для вас обручальное кольцо, а не браслетик для меня!
Отпуская ее руку, Дуглесс так и застыла:
– А что же его побудило думать так? – спросила она. Глядя на нее искоса, Глория произнесла:
– Ну, он-то все-все знает! И он знает, что тот его «сюрприз» вы посчитали предстоящим предложением руки и сердца и подумали, что оплаченный счет ювелира и был за обручальное колечко! Мы с папочкой так хохотали над этим!
Дуглесс выпрямилась, вся подобралась так, что каждая мышца в ее теле начала дрожать.
Злобно ухмыляясь, Глория добавила:
– Папочка говорит, что вы – настоящая зануда, виснете у него на шее и без конца пялитесь на него своими коровьими глазами! И еще он говорит, что, если б вы не были столь хороши в постели, он давно избавился бы от вас!
При этих ее словах Дуглесс не удержалась и влепила пощечину по толстой, самодовольной физиономии!
Роберт, конечно же, появился как раз «вовремя»: он выходил из церкви и видел, как она влепила Глории! Взвизгнув, Глория кинулась в объятия к отцу.
– Она меня ударила, и не раз! – вопила Глория. – И еще руку мне оцарапала!
– О Господи, Дуглесс! – в ужасе вскричал Роберт. – Я просто не в состоянии поверить в то, что ты на такое способна! Бить ребенка и…
– Ребенка?! Хватит с меня этого «ребенка»! Мне осточертело уже то, что ты носишься с ней, будто с младенцем! И мне осточертело, как вы оба относитесь ко мне! – Мы?! Да мы все время в поездке были добры и внимательны к тебе, а вот ты вела себя ревниво и недоброжелательно! – воскликнул Роберт, пристально глядя на Дуглесс. Мы с ней прямо-таки из кожи вон лезли, чтобы сделать твое путешествие приятным!
– Да ты ни малейшей попытки не предпринял, чтобы сделать что-то приятное мне! – воскликнула Дуглесс, и на глаза не навернулись слезы. – Все делалось только для Глории! И вы оба потешались надо мною у меня за спиной!
– Ну вот, теперь ты еще и фантазируешь! Ладно, раз уж ты столь несчастлива с нами, может, тебе и впрямь стоит обойтись без нас! – заявил Роберт и, повернувшись к ней спиной, Направился к машине вместе с прижавшейся к нему Глорией. – Да, я хочу вернуться домой! – проговорила Дуглесс, наклоняясь в поисках оброненной сумочки. Но ее не было! Дуглесс поискала за ближайшими к ней надгробиями, но сумочки и там не было! Услыхав шум автомобильного мотора, она в тревоге подняла голову.
Роберт собирается уехать, бросить ее тут!
Она помчалась к церковным воротам и добежала до них в тот самый момент, когда машина уже выехала на дорожку. К ужасу Дуглесс, Глория только помахала ей из окошка рукой, с которой свисала ее сумочка, но машина не остановилась!
Дуглесс еще немного пробежала за ней, но автомобиль очень быстро скрылся из виду. Растерянная и совершенно потрясенная, она пошла обратно к церкви. Стало быть, она – одна в чужой стране, совсем без денег, без кредитной карточки и даже без паспорта! Но хуже всего, что мужчина, которого она так любила, только что подло бросил ее!
Тяжелые створки дубовой церковной двери были отворены, и Дуглесс прошла внутрь. Здесь было прохладно, и только тусклый свет да высокие каменные своды внушали спокойствие и чувство благоговения.
Ей нужно было спокойно все обдумать и решить, что же делать дальше. Вероятно, придется-таки позвонить отцу и попросить прислать ей денег. И, наверное, придется сказать ему, что младшая из его дочерей потерпела очередное крушение и оказалась неспособной даже на то, чтобы поехать в отпуск и при этом не вляпаться в неприятности!
Она представила себе, как Элизабет, ее старшая сестра, скажет: «Ну, так что же наша легкомысленная малышка Дуглесс отмочила на сей раз, а?» – и глаза Дуглесс застлали слезы. Ведь роман с Робертом был для нее попыткой побудить родственников гордиться ею! Роберт не был похож на других мужчин – этаких котов! – в которых Дуглесс втюривалась прежде! Он был таким респектабельным, таким соответствующим, очень даже соответствующим ей, но она умудрилась потерять его! Наверное, надо было быть терпеливее с Глорией…
Дуглесс поглядела в дальний конец церкви, и слезы затуманили ей глаза. Сквозь старинные окошки высоко над ее головой струился солнечный свет, и яркие, чистые лучи освещали белое мраморное надгробие под сводами, слева от нее. Дуглесс подошла к нему поближе. На плите надгробия мраморная статуя изображала мужчину в полный рост. Верхняя часть его туловища была закрыта рыцарскими доспехами, и это как-то не слишком сочеталось с необычного вида короткими штанами на нем. Одна нога скульптурного мужа покоилась на другой – они перекрещивались в области лодыжек, – а рыцарский шлем находился у него под головой. «Николас Стэффорд, граф торнвикский», – вслух прочитала надпись на надгробии Дуглесс.
Она уже почти поздравила себя с тем, что держится молодцом при столь кошмарных обстоятельствах, но внезапно ей показалось, что стены обрушиваются на нее, и ноги ее подогнулись в коленках. Рухнув на пол, Дуглесс простерла руки к надгробию и прижалась лбом к его прохладному мрамору.