Эмма Орци - Рыцарь любви

Джеллибэнд считал этого джентльмена достойным соперником в политических спорах, а во всем околотке Хемпсид пользовался почетом и уважением за свою ученость и знание Священного Писания.

– Не помню такой осени, хотя живу на свете почти шестьдесят лет, – сказал Джеллибэнд.

– Первые три года своей жизни вы не можете помнить, – важно возразил Хемпсид, – так как в этом возрасте ребенок не обращает внимания на погоду; по крайней мере таковы дети в нашем краю, где я живу уже семьдесят пятый год.

Такое преимущество жизненного опыта явилось настолько неоспоримым, что Джеллибэнд сразу не нашел обычного потока возражений и доказательств.

– Похоже скорее на апрель, чем на сентябрь, – продолжал Хемпсид.

– Верно! Но чего же хорошего можно ожидать при современном правительстве? – возразил Джеллибэнд.

Хемпсид глубокомысленно покачал головой, выражая этим глубокое недоверие как к британскому климату, так и к британскому правительству.

– Я ничего хорошего и не жду, – сказал он. – В Лондоне не считаются с мнениями таких маленьких людей, как мы. Впрочем, я на это и не претендую. В Писании сказано…

– Все это так, мистер Хемпсид, но после этого до чего же мы дойдем? По ту сторону Ла-Манша люди убивают своих королей и свою аристократию, а господа Питт, Фокс и Берк все еще спорят, должны ли англичане допустить продолжение этого безбожного дела!

– А я скажу: пусть французы делают что хотят, – возразил Хемпсид, – но немыслимо допустить, чтобы в сентябре шел такой дождь, это даже против природы и Священного Писания, где сказано…

Но едва мистер Хемпсид собрался с духом, чтобы привести одно из изречений, знание которых доставило ему необычайную популярность, как раздался громкий голос Салли:

– Господи, мистер Гарри! Как вы меня напугали!

– Перестань, Салли, дитя мое! – громко сказал Джеллибэнд, стараясь придать строгое выражение своему добродушному лицу. – Перестань дурачиться с этими молокососами и займись своим делом!

– Я и так занимаюсь, отец.

Но Джеллибэнд был непреклонен. Он имел другие планы относительно будущности своей единственной дочери и вовсе не намеревался выдать ее за рыбака.

– Ты слышала меня? – повторил он. – Постарайся приготовить вкусный ужин для милорда Тони, да смотри – такой, чтобы он остался доволен.

Салли немедленно повиновалась.

– Вы ждете сегодня важных гостей? – спросил Джимми Питкин.

– Да, друзей самого милорда Тони, герцогов и герцогинь из-за моря, которым молодой лорд и его товарищи помогли спастись из когтей дьяволов.

– Удивляюсь, зачем они это делают? – заметил Хемпсид. – Что за охота вмешиваться в чужие дела? В Писании сказано…

– Как личный друг мистера Питта, – с едким сарказмом прервал его Джеллибэнд, – вы, пожалуй, готовы повторять вместе с мистером Фоксом: пусть их убивают!

– Извините, я никогда не говорил…

– Уж не подружились ли вы с французами, которые, как слышно, приехали сюда, чтобы заполучить наше сочувствие их варварским поступкам?

– Что вы хотите сказать, мистер Джеллибэнд? Все, что я знаю…

– А я знаю одно, – громко заявил хозяин. – Мой друг Пепперкорн был честнейшим и правдивейшим из англичан, но как только подружился с французами и стал с ними бражничать, то стал судить о революции и свободе совсем как вы, мистер Хемпсид.

Слова Джеллибэнда предназначались для всей компании, которая с благоговейным вниманием выслушивала повествование о Пепперкорне. Два посетителя, судя по платью, настоящие джентльмены, оставив свое домино, с большим интересом прислушивались к выражению интернациональных взглядов Джеллибэнда.

– Вы, по-видимому, полагаете, – сказал один из них, – что французские шпионы – кажется, вы так именно их назвали? – необыкновенно ловкий народ, если так скоро сумели переубедить вашего друга мистера Пепперкорна? Иначе чем же объяснить такой их успех?

– Они просто заговорили его: ведь французы такие краснобаи; вот мистер Хемпсид может вам порассказать, как они всякого могут заставить плясать под свою дудку.

– Неужели? – вежливо сказал незнакомец. – Так не будет ли мистер Хемпсид так добр…

– Нет, сэр, нет! – с раздражением воскликнул Хемпсид. – Боюсь, что не сумею дать вам нужные сведения.

– Ладно! – сказал незнакомец. – Будем же надеяться, что этим шпионам не удастся поколебать ваши стойкие убеждения.

– Ну, сэр, – воскликнул Джеллибэнд с громким смехом, дружно подхваченным его единомышленниками. – Забавные вещи говорите вы, нечего сказать!

– В Писании сказано… – начал Хемпсид.

– Молчите, сэр! – прервал его Джеллибэнд, давясь смехом. – Про меня в Писании ничего не сказано, так как я не был ему известен. Нет, вы только подумайте, к чему я стал бы распивать пиво с убийцами? Никто и ничто не заставит меня изменить своим убеждениям. Притом по-английски они, как слышно, говорить не умеют, а хотел бы я посмотреть, как кто-нибудь из них попробовал бы в моем доме заговорить на своем богомерзком языке!

– Вы уж слишком решительны, – весело прервал его незнакомый джентльмен. – Сэр, вы стоите двадцати французов. За ваше здоровье, почтенный хозяин! Не хотите ли сделать мне честь – распить со мной бутылочку?

– Вы очень любезны, сэр, я ничего не имею против этого, – ответил Джеллибэнд, вытирая слезы, выступившие у него на глазах.

Наполнив два стакана вином, незнакомец подал один из них хозяину.

– Как честные англичане, мы должны все-таки признать, что получаем из Франции и кое-что хорошее, – с усмешкой сказал он, указывая на вино.

– Никто этого и не отрицает, – согласился Джеллибэнд.

– Итак, за здоровье лучшего хозяина в Англии, за нашего уважаемого мистера Джеллибэнда! – провозгласил незнакомец.

– Гип-гип ура! – подхватили присутствующие, и звон кружек слился с громким говором и смехом…

В то жестокое время английское общество очень неприязненно относилось к французам. Из-за Ла-Манша постоянно приходили вести, заставлявшие благородную английскую кровь кипеть справедливым негодованием против убийц, заключивших в тюрьму своего короля и открыто требовавших смерти всех Бурбонов и их приверженцев. Казнь княгини де Ламбаль, молодой и прекрасной подруги Марии Антуанетты, произвела в Англии потрясение.

Аристократов казнили сотнями, и их кровь взывала о мщении. Но ни одно из государств цивилизованной Европы не решалось вмешаться. Тщетно старался Берк настроить британское правительство против революционной Франции; Питт с характеризовавшей его осторожностью доказывал полную невозможность для Англии начать тяжелую и дорогостоящую войну. Фокс поддерживал его, и оба они держались мнения, что инициатива должна была принадлежать австрийскому королю, дочь которого, Марию Антуанетту, свергли с престола и посадили в темницу. Англии же не было никакого дела до того, что французам вздумалось резать друг друга.

Что касается Джеллибэнда и его друзей, то хотя они и не особенно жаловали иностранцев, но, как роялисты и противники революции, негодовали на Питта за его чрезмерную осторожность.

На дворе гостиницы послышались стук копыт и громкий говор, но компания в зале не слышала их; только Салли успела заметить всадника, осадившего коня у крыльца гостиницы, и поспешила навстречу гостю.

– Это, кажется, лошадь милорда Тони, отец, – сказала она, вбегая в зал, но дверь уже распахнулась, и чьи-то сильные руки, сбросив промокший плащ, схватили хорошенькую трактирщицу за талию.

– Что за острые глазки у этой милой Салли! – звучным веселым голосом сказал приезжий, целуя розовые щечки девушки. – Ты с каждым днем хорошеешь, и Джеллибэнду, должно быть, очень трудно держать всех этих молодцов на почтительном расстоянии.

Лорд Энтони Дьюхерст, один из сыновей герцога Эксетера, представлял собой совершеннейший тип английского джентльмена: высокий, стройный, широкоплечий, он обладал открытым лицом и веселым характером. Искусный спортсмен, живой и интересный собеседник, не настолько, впрочем, блистательного ума, чтобы это могло повлиять на его добродушие, он был общим любимцем везде, где только появлялся, от лондонских салонов до провинциальных гостиниц включительно. В гостинице «Приют рыбака» он был своим человеком, так как часто ездил во Францию и при каждой поездке непременно оставался ночевать под гостеприимным кровом Джеллибэнда.

Выпустив Салли из объятий, милорд Тони кивнул всем присутствующим и направился к камину погреться и посушиться. Вдруг он заметил незнакомцев, спокойно игравших в домино; на его молодом веселом лице появилось выражение беспокойной озабоченности, но только на одно мгновение.