Проводивший его брат-лекарь Леофстан оказался заботливым малым: он улучал каждую свободную минуту, чтобы посетить своего невольного пленника, умело делал ему перевязку, приносил перекусить, а между делом рассказывал новости. Когда битва во дворе окончилась, монахи принялись соборовать и готовить к погребению убитых, относили в лазарет раненых. Юстас пока не трогает братьев, хотя на приора Огдинга так поглядывает, что остается удивляться, откуда у того берется мужество, чтобы еще ставить принцу условия. Но он тверд и сумел настоять на своем: мощи святого не тронут. Огдинг объяснил принцу, что тому не следует пытаться покинуть стены аббатства: у него столько врагов в округе, что он не сможет уехать отсюда ни с мощами, ни без них. К тому же Юстас ранен, многие его люди погибли, в том числе ближайший поверенный принца, граф Уилтшир. Но одно неплохо: теперь даже равнодушные ранее к бедам аббатства Сент-Эдмундса примасы из соседних епископств не оставят подобное бесчинство без наказания, вскоре сюда прибудут их приверженцы, не исключено, что с войсками, и, возможно, даже сам король Стефан вмешается, а если не он, то уж Генрих Плантагенет точно. К ним обоим уже посланы гонцы, и…
— Послушайте, брат, — перебил его Артур. — Я уже достаточно передохнул, а вы должны понимать, что мое пребывание тут небезопасно, да и вам может принести неприятности. Может, вы все-таки поспособствуете, чтобы я покинул аббатство? К примеру… проводите меня через покои аббатского дворца.
Брат Леофстан какое-то время размышлял.
— Да, пожалуй, через дворец вы сможете выбраться. Хотя вокруг поставлена охрана, во дворце много слуг-мирян… И если вы сумеете смешаться с ними и пройдете к выводящим на мельничную запруду окнам… Вы умеете плавать?
Артур кивнул. Но на деле он думал не столько о побеге, сколько о том, что, попав во дворец, сможет встретиться с Милдрэд. Кто знает, когда еще представится случай, а ему было даже больно думать, что он опять уедет, так и не поняв, что же разъединило их с Милдрэд, почему саксонка сбежала, едва завидев его.
Несмотря на напряжение, а может, из-за того, что он потерял много крови, Артур даже выспался в карцере, пока Леофстан отсутствовал. Тот пришел, когда уже совсем стемнело, и, разбудив рыцаря, передал ему сверток с одеждой. Это была довольно поношенная и даже запачканная кровью туника — похоже, брат-лекарь снял ее с кого-то из убитых людей принца, ибо на ней был его герб — распростерший крылья черный ястреб.
— Как вы себя чувствуете? Дайте взглянуть на рану. Ну, вроде все в порядке. Сейчас мы выйдем и я провожу вас во дворец аббата. Будьте осторожны, ибо там сейчас Юстас со своими приспешниками. Правда, там и аббат, и немало наших, они совещаются в большом зале, так что вы сможете пройти, смешавшись с людьми принца. И капюшон надвиньте поглубже.
Он стал объяснять, как лучше пробраться, указал, где дверь к пекарне и мельнице. Мельница расположена почти рядом с дворцом, а уж там…
— А где покои леди Милдрэд? — не удержавшись, спросил Артур.
Лицо монаха посуровело, но, поразмыслив, он все же сказал, что на втором этаже дворца, Артур может пройти по верхней галерее, потому что в ее конце тоже есть выход к службам.
Все же Леофстан был славный монах. Он проводил рыцаря через постройки монастыря, указал на нужную дверь и перекрестил напоследок.
Во дворце и впрямь было многолюдно, но все выглядели какими-то подавленными, так что Артуру не составило труда незамеченным пройти по галерее вдоль больших окон зала для пиров и подняться на второй этаж. Здесь он остановился.
Светила большая луна, на пол уходящей вперед галереи от колонн ложились черные тени, протягивались к нескольким выводившим сюда дверям. Обычно тут располагались на постой самые именитые гости аббатства, и каждая дверь была богато украшена, ее обрамляли резные архивольты и встроенные по бокам колонны. За одной из них находилась Милдрэд Гронвудская. Артур стал подходить к каждой из дверей и прислушиваться. Сердце его оглушительно билось, он то замирал и стоял в тишине, то озирался по сторонам.
Он был уже возле третьей двери, когда невдалеке стукнула дверь, и молодой человек вжался в дверную нишу, стараясь укрыться в тени, куда не достигал лунный свет. И вдруг… Его сердце подпрыгнуло, по телу прошла волна дрожи.
Милдрэд была совсем недалеко от него. Он видел, как она стоит у каменной балюстрады галереи между колонн, смотрит на двор перед собором, откуда уже убрали тела, и теперь они были сложены несколькими длинными рядами, подле которых трудились монахи, зашивали при свете факелов в саваны, слышалось их негромкое песнопение. Милдрэд наблюдала за ними, не подозревая, что Артур совсем близко, а он едва не плакал, глядя на ее освещенный луной силуэт, горделиво вскинутую голову, струящуюся белую вуаль, от которой словно исходило сияние… Милдрэд казалась ему столь красивой… почти нереальной. Артур даже подумал, что она сейчас исчезнет, словно мираж, что видеть ее так близко — просто немыслимое счастье. А главное — они тут были совсем одни.
Он шагнул к ней. Милдрэд услышала рядом движение и повернулась. Артур был в наброшенном на лицо капюшоне, но она все равно узнала его. Ее глаза расширились, но она не двинулась с места. Он видел только, как бурно вздымается ее грудь, как лунные блики скользят по драгоценностям. И они оба замерли, стояли не шевелясь и смотрели друг на друга несколько бесконечно долгих мгновений.
Снизу, из зала, донесся шум, и оба вмиг очнулись. Артур медленно приложил палец к губам, призывая к осторожности. Он двинулся к ней, но она сама бросилась к нему, схватила за руку и увлекла за собой. Но прежде чем закрыть дверь, выглянула наружу. Галерея была пустынной, даже ее страж Хорса куда-то делся. Облегченно переведя дыхание, Милдрэд плотно закрыла дверь, опустила расшитый занавес. И тут же оказалась в объятиях Артура.
— Кошечка моя!
Он подхватил ее, поднял, закружил, счастливо и безумно глядя на нее, не чувствуя боли в пораненной руке, не замечая, что она упирается, стараясь высвободиться. О, она и впрямь пыталась, но руки ее ослабели, и, поддавшись порыву, Милдрэд просто позволила себе обмякнуть в его руках, замереть. Артур наконец опустил ее, стал гладить по голове, прижался щекой к ее щеке, и она, уткнувшись лицом ему в плечо, слушала его прерывистое дыхание.
Они стояли так какое-то время, обо всем забыв, не думая об опасности. Но потом Артур бережно, как святыню, взял ее голову в свои ладони, склонился к ней близко-близко.
— Наконец-то мы вместе! О Небо! Я думал, что не доживу до этого мига!
Она не заметила, что плачет, и он сказал:
— О, не плачь, мой котенок! Моя Милдрэд! Я все сделаю, чтобы освободить тебя. Чтобы ты вновь была со мной. Я тебя не оставлю. Верь мне.
Милдрэд видела его большие горящие глаза — они приближались, становились все больше, и вот это уже не глаза, а темные озера, в которых ей хотелось утонуть. Каким бы это было облегчением!.. И, забывшись, она позволила ему целовать себя. О, она этого хотела! Столько времени ничего не чувствовавшая, будто оледеневшая, она таяла перед ним, слабела… Это было какое-то невероятное колдовство, но она даже не думала сопротивляться, когда он целовал ее.
Это был требовательный поцелуй, и она подчинилась с неожиданной для себя радостью! Ее губы послушно раскрылись, и его язык скользнул к ней в рот, пробуждая давно забытые ощущения. Она как во сне подняла руки и обняла его за шею. Пусть этот миг продлится как можно больше! Она готова умереть за этот миг. А потом…
Это «потом» отрезвило ее. Она вспомнила, как долго верила в его смерть, потом не верила… потом узнала, что он обвенчался с другой.
— Отпусти меня, Артур!
Он тут же разжал объятия, увидел, как она отшатнулась, как стало меняться ее лицо, приняв отчужденное выражение. Только руки еще теребили ожерелья на груди, тряслись, пока не сжали сверкающий нагрудный крест. Милдрэд заставила себя вспомнить, как смотрела на его венчание с Ависой… и почти с облегчением ощутила, что сердце ее вновь превратилось в лед.
Ровным голосом она произнесла:
— Это была всего лишь слабость с моей стороны. Ты прибыл так неожиданно, я просто растерялась и повела себя недопустимо. Но сейчас… Мои женщины помогают бенедиктинцам ухаживать за ранеными, мои стражи заняты с принцем, так что ты сможешь спокойно уйти. Я не выдам тебя. Иди же!