Ольга Егер - Рыцари ее мурлычества (СИ)

Не плакала.

Один раз кричала. Точнее орала на мать Ярослава, лишь у его могилы вспомнившей, что у нее есть сын. Точнее был. Меня просто взбесило, что она сидела на коленях и причитала, едва ли не бросайся в яму.

— Мальчик мой! — вопила она, сидя на земле, свешиваясь с края ямы. — Зачем же ты меня бросил???

Так и хотелось подойти и дать ей пендаля, чтобы она туда свалилась. Я бы потом сама взяла лопату и быстро закидала землю.

— Прекрати этот дешевый спектакль! — рявкнула на нее, остановив душераздирающий рев. Папа Ярика уставился на меня. Все смотрели, как на сумасшедшую, вознамерившуюся устроить драку в неподобающем месте, во время скорби. — Ты хоть бы раз пришла к нему, поздравила с днем рождения! Хоть бы один раз узнала, чем он живет, чего хочет, есть ли у него девушка! Из-за тебя он с недоверием относился ко всем! Ты… Алчная сука! Приходила только квартиру требовать!

— Алиса, — поперхнулся, откашлялся отец погибшего брата, вознамерившись меня устыдить. Но посмотрел мне в глаза, и замолчал. Лысый, Лев, Фима, Оля стояли за моей спиной с такими же пронизывающими ненавистью взглядами.

Лишь высказавшись, я замолчала, истратив все слова, точнее растеряв их, и само желание говорить.

Кивая, благодарила врача и медсестру за укол успокоительного, когда парни обратились к ним, чтобы утихомирить неадекватную сестренку.

Далее только препараты и держали меня на грани разума.

Ребятам некогда было нянчиться со мной, им всем нужно было идти на работу, они спрашивали, смогу ли я продержаться одна. Кивала и уходила в спальню, чтобы тратить часы жизни, бесцельно пялясь в стену. Телефон звонил долго и нудно. Папа что-то говорил о приезде Эдика.

В определенный миг, осознав себя в моменте дня, вне действия успокоительных, я поднялась, взяла ключ под половичком и прошла в соседнюю квартиру. Как только дверь за мной захлопнулась, я словно окунулась в полную, звенящую тишину. Густая, и почти живая, она окутывала, обволакивала и поглощала.

Стоя на пороге, я напряженно вслушивалась, надеясь услышать легкие шаги босых ног или скрип кровати, звон ложки, бьющейся о стенки кружки с кофе. Но на столе лежала недельная пыль. В холодильнике догнивал салат.

Я легла на постель, еще сохранившую запах Ярослава, свернулась калачиком, обняв ослика, которого когда-то давно сама подарила брату. Дышала, поглаживала игрушку и ни о чем не думала. Не заметила, как в квартире стало темно. Мне было все равно. А вот родителям и друзьям нет. В двери тарабанили громко и долго. Я бы и не пошевелилась, если бы не услышала:

— Киса! — произнесенное Эдиком.

Впрочем — не пошевелилась. Осталась лежать, предав бездействием жениха. Йорик и память о нем, возможность представить, что он все еще рядом — важнее Эдика. В полутьме мне мерещилось, будто брат лежит рядом со мной, смотрит на меня и улыбается. Я бы отдала все на свете за одну его улыбку!

— Киса! — вот этот голос был совсем близко, но говорил не Ярослав. Слова звучали над ухом, и срывали засовы, воздвигнутые в темницах слез. Я повернулась, не сдерживаясь, плача, и попала в крепкие объятия Льва. Он тоже хорошо знал, где можно добыть ключ от квартиры Йорика…

Опасаясь за мое состояние, родители сняли для меня квартиру в другом районе, надеясь отправить не свою от горя дочь подальше от всего, напоминающего о погибших друзьях. Но проще было оторвать мне голову и вырвать сердце, ведь Вася и Йорик все еще жили там — внутри.

Эдик пытался повлиять на меня, заменить мне двух самых близких друзей, а еще попутно отца и мать. Сидел рядом трое суток, пытался кормить с ложечки, разговаривать со мной, вызвать хоть какие-то эмоции. А потом устал, посчитал все бесполезным. В общем, сдался он достаточно быстро. К тому же, с работы позвонили, требуя срочно возвращаться, и он уехал. Судя по тому многострадальному и полному злости взгляду, адресованному Льву, меня оставили на его попечение. Лева же проводил подле меня куда больше времени. Он появлялся каждый день. Готовил, приносил сладости, рассказывал анекдоты. Даже, если я не хотела есть или отказывалась, садился вместе со мной на диван, включал телевизор, обнимал меня и находил способ заставить покушать: например, ел сам, и часто промахивался ложкой… стоило мне зевнуть, как во рту оказывались каша, суп, борщ (в зависимости от того, чем Лев Борисович изволили ужинать).

Я не сразу дала себе отчет в том, что Лев и ночами остается со мной. Когда я засыпала, он лежал около меня и держал за руку, когда просыпалась — уже собирался на работу, обещая после зайти. Его запах впитался в подушки, простыню и одеяло. Наверное, только из-за Льва я вскоре смогла вернуться к жизни.

Правда, до меня не с первой попытки дошло, чем он пожертвовал ради меня. Я эгоистично заперлась в своей опустевшей комнате разума, жизни, судьбы. Предавалась воспоминаниям, плакала, выла, когда в квартире никого не было…

Из плена хаотичных кошмаров я выпала примерно через месяц, а то и полтора.

Я сидела на кухне, на подоконнике, подобрав под себя ноги. На улице зажглись фонари. Погода становилась морозной. Совсем скоро зима готовилась к наступлению. Зима удивительным образом несла успокоение. Я смотрела на собственную руку, прижатую к холодному окну, она была реальной, настоящей, а не плодом фантазии — моей или чьей-то. Под ладонью вибрировало стекло, когда трамваи проезжали.

Вспомнился сон этого утра. Йорик и Вася прощались со мной, радостно рассказывая, что они собираются в путешествие по горам Закарпатья. Я завидовала и напрашивалась с ними. Братья отговаривали, убеждая, что все будет отлично, и другие присмотрят за мной, и, дескать, я не должна скучать. За ними пришел состав, остановился, визжа тормозами, и парни забросили свои большие рюкзаки в тамбур. Поезд гудел, скрипел, свистел уезжая, а Йорик с Васей махали мне. Я плакала и бежала за поездом, моля не оставлять и взять меня с собой.

— Ты не спрашиваешь меня об Эдике! — сказал Лев, отвлекая от воскрешения сна.

— Он звонит тебе? Теперь у вас с ним роман на расстоянии?

Парень готовил ужин. Отставил зажарку для супа в сторону, чтобы передвинуть кастрюлю.

— Да. Я у тебя его отбил… — Скривился, пошутив без доли юмора Лев. — Спрашивал, как ты. Сказал, что приедет проведать, и очень расстроен тем, что ты не отвечаешь на его звонки. Я ответил, что твой телефон разбился.

— Он правда не фурычит. — Кивнула я, посмотрев на разобранный на запчасти мобильник. Он лежал на столе так уже неделю, после того, как я забыла вытащить его из кармана куртки… Дело обстояло следующим образом. Я вышла во двор, удерживая мысль, что должна позвонить маме. Походила, естественно, никому не позвонила. Вернулась в квартиру, решила постирать куртку. Закинула в машинку, поставила на деликатную стирку, и залив жидкость для цветного, уселась в зале, чтобы тупить перед телеком. И протупила…

Где-то на втором полоскании, я вспомнила, что надо же позвонить маме!..

Обошла квартиру в поисках телефона. Остановилась в ванной, сообразив, что мобильник то я так и не вытащила…

Двумя пальцами достала из барабана куртку, из куртки телефон. Толстые струйки воды, стекающие на пол с аппарат, намекнули, что родителям я вряд ли дозвонюсь…

Лев усмехнулся. Его этот случай моего раннего склероза забавлял.

— Подумаешь, телефон постирала! — пожала плечами я. — Ты вчера вместе с моими носками свои штаны туда бросил. И в результате отмыл тысячу гривен!

Парень вспомнил и эту историю об отмывателе денег! Особенно его умиляло в тот день развешивание купюр на бельевой веревке. Благо, что к порошку добавили закрепитель цвета и банкноты не вылиняли.

Я и сама усмехнулась. Лев замер, любуясь переменами, коснувшимися моего лица.

— Что? — смутилась я.

— Улыбайся, Киса! А то я забуду, как сияют твои глаза… — Подмигнул он.

Я бы и улыбалась дальше, но тут схватилась за голову. Разум неимоверно быстро прояснялся, отгоняя прочь путы снотворных, успокаивающих и прочих медикаментов, и открывая горизонты осознания. А оно, в свою очередь, подкинуло столько поводов для стыда.

— Слушай! — ужаснулась я. — Ты не можешь все время сидеть со мной!

— Почему это? — удивился Лев, накрыв крышкой почти готовый суп.